Ведомые паутиной

Когда Ричард пересек Понтар и оказался в Редании, восстание Фальки уже было безжалостно подавлено. Последствия, впрочем, еще можно было увидеть: вдоль дорог стояли сожженные деревни, то тут, то там висели на деревьях и столбах изуродованные остовы мятежников. И чем ближе Ричард подходил к замку Гутборг, тем больше их становилось. Вместе с ними больше становилось чудовищ и, соответственно, заказов. Звонкая монета, такая приятно тяжелая в кошеле, помогала справляться с усталостью и тревожностью не хуже, чем стопка нильфгаардской лимонной или реданской травяной водки. Впрочем, платили не всегда деньгами. Одни вместо денег протягивали фамильные украшения из позолоченной бронзы или даже из серебра, другие предлагали еду и радушно приглашали пожить в их доме, пока не придет пора снова выйти на большак. Ричард ничего не имел против, забирал все, что ему давали, время от времени даже что-то оставлял себе, если видел, что люди не совали ему в руки последнее. Отказался он и от десяти крон, которые предложил ему старик за трех убитых утопцев, что утянули на дно его дойную корову несколькими днями ранее. — Новую корову ты себе на эти деньги не купишь, — сказал тогда Ричард. — А вот на козу, может быть, и наберется. Лучше, чем ничего. Старик выглядел так, будто хотел бухнуться перед ним на колени, но в последний момент передумал. Вместо этого он просто низко поклонился и произнес: — Благодарствую, милсдарь ведьмак, за доброту... За доброту енту, сталбыть, отплачу вам я словом заместо медяков. Ричард слегка приподнял брови. Еще ни разу не предлагали ему информацию в обмен на услугу, и это заинтриговало его. — Продолжай. — Ежели хочите вы, милсдарь ведьмак, тепла да травок каких необыденных, приходите опосля заката в разрушенный дом на холмике вона ентом, — с этими словами старик ткнул узловатым пальцем на восток. — Вреда вам не будет, енто я уж точно вам говорю! “Загадочный травник или не менее загадочная травница, — Ричард едва сдержался, чтобы не улыбнуться. — Может быть интересно”. — Спасибо тебе за слово, — вежливо поблагодарил Ричард. — Я принимаю плату. Той же ночью он отправился к указанному месту. Осень на севере уже вступила в свои права, но ветви деревьев на том самом холме еще были одеты в зеленое и надежно укрывали от любопытных глаз то, что старик назвал разрушенным домом. Ричард почти сразу понял, что это место никогда не было просто домом. И дело даже не в том, что редкие камни, лежавшие когда-то в основании здания, служили красноречивым свидетельством тому, что оно было слишком узким и длинным, не в том, что на серой поверхности отлично сохранившегося фундамента можно было рассмотреть вход в лаз, ведущий, очевидно, куда-то под землю. Все дело было в рисунке, заботливо выгравированном рукой мастера. Ричард узнал этот рисунок. Его мать была родом из Нильфгаарда, кажется, откуда-то из Назаира или Гесо. Ричард знал о ней немного и не помнил абсолютно ничего — для него Испытание Травами обернулось не только изменившимся метаболизмом, изуродованными глазами и прочими типичными для сильных магических трансмутаций последствиями, но и почти полной потерей памяти. Все, что осталось у него — это слова мастера Атрея, который не уставал повторять, насколько Ричард был похож на мать, и амулет с затертыми надписями и странным символом. Символ, отдаленно напоминавший паутину, Ричард ни разу не встречал вплоть до этого самого момента. Вокруг него он смог рассмотреть и надписи, похоже, точно такие же, как и на амулете, но почти не затертые. Ричард поджег Знаком оставленную кем-то чашу с углем и присел на корточки рядом с напольным символом, рассматривая буквы. — Coram Agh Ter, — прочитал он вслух. Ричарду померещилось, будто амулет, вложенный в тайный кармашек рубахи, едва ощутимо задрожал. Или это ведьмачий медальон оповещал об опасности? Ричард схватился за него, в привычном жесте провел пальцами по грубым линиям, но ничего не почувствовал. На этом странности не закончились. Ричард хорошо понимал нильфгаардский диалект и Старшую Речь, но неведомым образом ему не удавалось найти значения словам, выгравированным на камне. Почему? Что это за слова? — Это значит “львиноголовый паук”, — произнес чей-то голос. Ричард резко вскочил и в одно движение выхватил из ножен меч. Серебряный. Чутье его не подвело — незнакомец не был человеком. У людей не бывает бараньих рогов и козьих ног со смертоносными копытами. Ричард никогда не видел суккубов-мужчин, впрочем, в том, что перед ним именно суккуб, а не, скажем, сильван, сомнений не было никаких — он мгновенно узнал знаковые темные татуировки, покрывавшие лицо, что так занимательно контрастировали на светлой коже и притягивали к себе взгляд. В этом и была их задача — притягивать. Еще и эти серо-голубые глаза... Ричард замер, словно завороженный, но уже через мгновение взял себя в руки, сделал шаг назад, вставая в позу, из которой удобнее всего будет атаковать. — Не нужно проявлять агрессию, — мягко произнес суккуб и слегка улыбнулся. — Я не собираюсь причинять тебе вреда, ведьмак. — Я убийца чудовищ, — хрипло напомнил Ричард, избегая смотреть суккубу в глаза, наблюдая больше за его руками. Суккубы были известны тем, что освоили в совершенстве магию огня. — И ты убиваешь даже тех, что мирно живут вдалеке от густонаселенных городов? — он наклонил голову набок и медленно облизнул губы. — Я никого не убиваю, ведьмак. Более того, я готов тебе помочь. — Мне не нужна твоя помощь. — У тебя лицо нильфгаардца, и тем не менее ты не знаешь значения слов “Coram Agh Ter”. Мы можем поговорить об этом. Я старше, чем кажется на первый взгляд, я многое знаю, ведьмак. Ричард, конечно, продумывал стратегию для нападения и защиты, но одновременно думал и о том, что сказал суккуб, о деревенском старике, который говорил о нем, будто о добром друге, а совсем не как о чудовище. Чувствовал Ричард и амулет в своем кармане, как никогда ощутимо тяжелый. — Я не нильфгаардец. Я ведьмак. Суккуб вздохнул и расстегнул воротник своей изящной тканевой жилетки. — Знаешь, что это? На шее суккуба переливался голубым тонкий и изысканно украшенный ветвистыми узорами двимеритовый ошейник. Ричард невольно нахмурился. Зачем ему блокировать свою способность использовать магию?.. — Знаю, но не понимаю. — Суккубы-мужчины редкость потому, что они по природе своей не могут контролировать способность соблазнять, — начал объяснять суккуб. — Более того, наши природные чары действуют на людей несколько по-другому. Почувствовав самое наше существо, вы жаждете одновременно и обладать нами, и уничтожить нас. До встречи с людьми это не было проблемой, но потом... Те немногие из нас, что уцелели, научились подавлять свое существо с помощью двимерита и сбежали в те места, где людей можно было обмануть, назвавшись сильваном или чем-то еще. — Зачем ты говоришь мне это? — Я просто пытаюсь убедить тебя в том, что я не угроза ни тебе, ни кому-либо еще. Если ты мне не веришь, можешь убить меня прямо сейчас, сопротивляться не стану, у меня при любом раскладе нет даже призрачного шанса на победу. Но, если ты оставишь мне мою жизнь, я могу помочь тебе понять, почему ты не знаешь значения этих слов, — он указал на каменную плиту. — И что они значат сами по себе. Ричард неожиданного для самого себя убрал меч обратно в ножны. — Говори. Он не мог избавиться от странного ощущения, будто кто-то подтолкнул его руку в нужном направлении. — Думаю, будет лучше, если мы спустимся вниз, а то скоро пойдет дождь. Позволишь? Ричард кивнул и сделал шаг в сторону, все равно внимательно наблюдая за каждым его движением. Суккуб подошел к остаткам колонны справа и трижды постучал копытом по маленькому камешку в основании; плита сразу же заскрежетала и медленно отъехала, открывая каменную лестницу, что уходила глубоко под землю. Она была достаточно широкой, чтобы по ней могли спускаться одновременно двое. — Что ты хочешь узнать в первую очередь? — спросил суккуб. Он отцепил от пояса небольшую лампу и поджег фитиль с помощью той самой чаши с огнем. Ричард не был уверен, что хоть одному из них нужен был свет, чтобы хорошо видеть в темноте, но ничего не сказал. Ричард сколько себя помнил не любил темноту, а особенно темноту подземелий. — Твое имя. Суккуб мелодично рассмеялся. — Зови меня, как тебе угодно, ведьмак. — У тебя нет имени? — поинтересовался Ричард. Они спускались по лестнице бок о бок. От суккуба приятно пахло; запах напоминал о прогретой летним солнцем сосновой роще. — Нет, — после короткой паузы ответил он. — У меня нет имени. Я его не помню. — Выходит, у нас есть что-то общее, — усмехнулся Ричард. — Выходит, — суккуб печально улыбнулся в ответ. Его свободная рука сама по себе взметнулась к шее, пальцы бегло коснулись узоров на памятном ошейнике. Ричард знал о свойствах двимерита очень поверхностно, ровно столько, чтобы мастерить с ним бомбы тогда, когда это было необходимо, но нетрудно было догадаться, что, скорее всего, причина потери памяти у суккуба была связана именно с двимеритовым ошейником. Возможно, он не помнил куда больше, чем просто свое имя. — Я Ричард из Ниоткуда, — представился Ричард, отмахиваясь от невесть откуда взявшегося сочувствия к мирному, но все еще чудовищу. — И не мне выбирать твое имя. — Тогда зови меня Кийян. Ричард нахмурился. Так по-северному звучащее имя абсолютно ему не шло. — Не смотри на меня так, ведьмак, — суккуб снова улыбнулся, но уже не столь печально. — Так звали человека, который провел со мной зиму. Ричард пожал плечами, показательно выражая свое равнодушие. В голове невольно всплыли слова старика: “Ежели хочите вы, милсдарь ведьмак, тепла...” От этой мысли почему-то было трудно отделаться — все, что касалось суккуба, липло к сознанию Ричарда, как грязь пристает к сапогам в дождливую осень. В конце лестницы их ждала дверь, на вид совершенно обычная, деревянная, без каких-то символов и надписей, но ведьмачий медальон чуть дернулся. — Не волнуйся, — Кийян, видимо, сразу почувствовал, как напрягся Ричард. — Дверь зачаровали задолго до меня, и чары на ней просты в своем темном очаровании. Снаружи ее можно открыть только с помощью крови. С этими словами он достал с пояса небольшой ножик — с таким обычно травники ходят в лес, — и в одно движение сделал разрез на своей ладони. — Ты делаешь это каждый раз, когда возвращаешься домой? — Особенности жизни в одиночестве, — ответил Кийян. — Но я знаю рецепт декокта, который полностью заживляет подобные мелкие раны в течение нескольких минут, что значительно облегчает мою участь. Он приложил ладонь к небольшой царапине посередине и, подождав несколько секунд, мягко толкнул дверь. Она поддалась, отворилась, даже не скрипнув. Ричард увидел, как капли крови впитываются в царапину. Какое, должно быть, будничное действо это было для Кийяна. За дверью оказалось помещение средних размеров — гораздо больше, чем фундамент руин наверху, но меньше, чем Ричард себе представлял. Уложенное точно таким же камнем, как и плиты наверху, его жутковатые украшения из символов и слов резко контрастировали с интерьером, который напоминал дикую смесь из борделя и дома травницы. На полу в одном углу лежали подушки на огромном и почти наверняка теплом одеяле, в другом стояла кровать, простая, но крепкая на вид; шкафы с разнообразными склянками стояли рядом с расшитым ковром, занавешивавшим небольшую нишу в углу. На одной из стен даже висела картина с городским пейзажем, а рядом с ней — пучки трав, среди которых Ричард узнал мяту и жимолость. Кийян жестом пригласил Ричарда внутрь. — Можешь выбрать стул или подушки, как тебе угодно. Я лично предпочитаю подушки, на них удобнее. Ричард, разумеется, демонстративно сел на стул. — Это место построили последователи культа Львиноголового паука на остатках безымянного капища много лет назад, — заговорил Кийян, втирая в ранку на ладони содержимое небольшого горшочка, что стоял на небольшой полке прямо у двери. — Не все последователи были приятными людьми, культ по большей части привлекал странных и опасных личностей. Но я могу сказать, что те, кто построили это место, были не из таких. Они отнеслись ко мне хорошо, приняли в свою общину, хотя я и сказал, что едва ли смогу разделить их веру, а это уже о многом говорит, не находишь? — Суккуб... — Кийян, — тот сразу же поправил его и игриво улыбнулся. Игриво? Ричард моргнул, отгоняя очередное наваждение. — Как давно это было, Кийян? — Давно, — он опустил глаза. — Так давно, что местные помнят только меня. Суккубы принадлежали к классу реликтов — представители их вида могли жить долго, дольше, чем обычные люди, даже дольше, чем магички, волшебники и ведьмаки. Это объясняло горечь в голосе Кийяна. Пауза затянулась; как никогда неприятная тишина обняла Ричарда за плечи, добавляя очередной камень к грузу вины. Маленький камень, но тем не менее. Ричард решил, что стоит перевести тему. — Почему я не смог прочитать ту надпись? — спросил он. — Мне придется ответить вопросом: есть ли еще вещи, которые ты забыл? Ричард нахмурился. Он ценил честность в разговоре с другими ведьмаками, но открываться суккубу? “Ты всегда можешь изничтожить его позже”, — подсказал разум, рисуя привычную картину, на которой Ричард убивал суккуба с помощью простой подсечки и одного милосердного удара в сердце. Будут ли его глаза так же прекрасны, когда жизнь покинет тело? — Да. Во время трансмутаций, через которые проходят все ведьмаки, я потерял память о первых двенадцати годах своей жизни. Но это не объясняет того, почему я не смог понять те слова. Я хорошо понимаю этот диалект. — Думаю, ты прав, — кивнул Кийян. — Совсем другое дело, если бы ты вообще не мог понимать нильфгаардского наречия... Он лег на подушки. Ткань, обернутая вокруг бедер, слегка задралась, и Ричард увидел край неровной линии, где его козьи ноги, покрытые красивым темным мехом, переходили в обычные человеческие бедра. Ричард стыдливо отвел взгляд, но краем глаза увидел, как губы Кийяна вновь растянулись в улыбке. Поправлять ткань он не стал, наоборот, лег на бок так, чтобы она задралась еще выше. Это какая-то игра для него? — Назови первое, что ты помнишь, — вполне серьезно произнес Кийян. Все его первые воспоминания пропитаны болью, ужасом и осознанием, что смерть может забрать его в любое мгновение. Магические трансмутации — легендарное ведьмачье Испытание Травами — изменяли метаболизм и много чего еще в детском организме, превращая его в основу для будущего убийцы монстров. Изменяли кошмарно, превращая само существование в бесконечную пытку. Немудрено, что, пережив такое, любой ведьмак мог протянуть на три или четыре дня больше чем обычный человек даже в руках самого талантливого палача. Ричард ненавидел эти воспоминания, потому что они остались четкими, будто это происходило только вчера. — Я лежу на столе. Один из старших ведьмаков привязывает меня к этому самому столу. Второй взрезает мне вену, чтобы вставить туда трубку... Дальше, я думаю, объяснять нет нужды. Кийян кивнул и слегка свел брови, хмурясь. От этого его лицо не стало менее привлекательным. — Это не кажется тебе странным? — А должно? — Если бы первопричиной твоей потери памяти стали именно трансмутации, то ты бы забыл все вплоть до того момента, как пришел в себя. Но ты забыл только то, что произошло до начала процесса. Ричард откинулся на спинку стула. Его взгляд блуждал по символам и рунам на дальней стене, что выглядывали из-за края ковра — обычный человек и не увидел бы их при таком освещении, но глаз ведьмака с легкостью распознавал символы в полутьме. Символы, которые были ему и чужды, и знакомы одновременно. Ричард теперь был почти уверен, что где-то видел их, но очень и очень давно. — Кто твои родители, Ричард из Ниоткуда? Он пожал плечами. — Мне известно мало. Я был рожден где-то в Нильфгаарде, но, когда мне исполнилось одиннадцать, мать увезла меня далеко на север и отдала меня ведьмакам. Она сделала это сама, по своей воле, никакого Права Неожиданности не потребовалось. — “Дай мне то, что ты уже имеешь, но о чем не знаешь”. Я слышал об этом, поэтичный и одновременно ужасный обычай, когда дело касается детей. Ты уверен, что она отдала тебя добровольно? — Да. Мастер, что обучал меня, никогда не лгал. Ладонь Ричарда сама потянулась к месту, где лежал памятный амулет. — А твой отец? — Я не знаю. — И ты никогда не спрашивал? — Никогда. — Странно, не находишь? Ребенок, который не выспрашивает подробности о своих родителях и собственном прошлом... Ричард, окрыленный смутной надеждой на то, что Кийян может вернуть ему толику утраченной человечности, решил, что ему нечего терять. Пальцы проскользнули в кармашек и достали амулет. Отрезая себе путь к отступлению, Ричард бросил его Кийяну. — Все, что оставила мне мать, ты держишь в руке. — Это проясняет некоторые вещи, — Кийян встал и быстрым шагом направился к одному из своих шкафчиков, по пути сорвав какой-то пучок из трав, что висел на картине. — Разве? — Да. Возможно, твоя мать бежала от преследования из-за своей веры в Львиноголового паука. Возможно, у нее никого не было в северных королевствах, и она не нашла ничего лучше, чем отдать тебя ведьмакам. — И обречь на мучительную смерть от лап чудовищ, во время обучения или сразу от трансмутаций? — Ричард горько усмехнулся. — Хороша мать. — Это лучше, чем смерть без единого, даже призрачного шанса на выживание. Я это понимаю, — Кийян развернулся к Ричарду лицом и постучал по своему ошейнику. — Кроме того, скорее всего, твоя мать знала кое-что о магии. — Думаешь... Это она стерла мне память? Кийян кивнул. Ричард, хоть и терялся от обилия непривычных эмоций, все равно по привычке следил за его движениями и за тем, что именно он кладет в ступку. Ничего ядовитого по отдельности или в сочетании, по факту он делал простое зелье для успокоения и расширения сознания, если, конечно, Ричард правильно распознал все ингредиенты. — Она могла. — Зачем? Кийян вздохнул. — Культ Львиноголового паука... Они приносили человеческие жертвы. Думаю, есть смысл предположить, что в детстве ты видел то, что тебе не стоило видеть, и она могла попытаться защитить тебя, либо закрыв твои воспоминания за своеобразной стеной, либо стерев их совсем. Ричард сжал кулаки. Злость переполняла его. — Зачем тогда оставлять амулет? — Сентиментальность? Я могу только предполагать, — виновато ответил Кийян. — Но я могу попробовать вернуть тебе часть воспоминаний... Если ты этого хочешь. Ричард хотел знать. Почему она оставила его? Что такого кошмарного он видел? Неужели это и правда было хуже, чем то, через что вынужденно проходят ведьмаки? — Мне кажется, или я услышу “но”? Кийян тихо рассмеялся. — Тебе не кажется. Простого зелья будет недостаточно. — Что ты имеешь в виду? — напрягся Ричард. — Мне придется ненадолго снять двимерит. Кийян снова дотронулся до своего ошейника, и от этого движение что-то неприятно кольнуло Ричарда в самое сердце. — Не волнуйся, — после паузы добавил Кийян. — Я не причиню тебе вреда, мои способности... Не такие выдающиеся, как у моих сестер. Но мне все же под силу отыскать ту самую стену и попытаться помочь твоему разуму ее уничтожить, либо вычленить пустое место и понять, насколько оно пустое и можно ли что-то восстановить. — Но разве это не сделает тебя уязвимым передо мной? Кийян неопределенно повел плечом. — Возможно. Но ты ведьмак, а не простой человек, Ричард, так что нельзя исключать, что на тебя мои естественные, хм, волны просто не подействуют или же ты сможешь их подавить. Ричард не был уверен в последнем. Его и безо всяких дополнительных соблазнов почему-то тянуло к Кийяну, несмотря на его внешность и принадлежность к мужскому полу. Ричард забыл, что такое живое тепло другого человека, и теперь, когда рядом с ним было существо, самая суть которого заключалась в соблазнении, пусть и нежеланном, он явственно ощущал пустоту одиночества внутри себя. — Ты готов рискнуть ради меня? — Почему бы и нет. В конце концов, это будет моим самым большим приключением за последние десять лет, — ответил Кийян. — Еще пара минут и готово. Дым от огня волшебным образом исчезал из комнаты; наверху было несколько отверстий, через которые, должно быть, все выходило наверх. Нельзя было не восхищаться мастерством тех, кто создавал эту обитель, сколько бы страшных секретов она не таила в тишине прошедших веков. Через три минуты и двадцать секунд — Ричард считал, — Кийян протянул ему кубок из красного дерева, от которого пахло в первую очередь мятой, то есть уже в несколько раз лучше, чем от любого варева, на которое был способен сам Ричард, даже если этим варевом был бы простой суп. — Пей. — Ты уверен? — Нет, — Кийян отвел взгляд. — Но если я смогу вернуть память хотя бы тебе, оно будет того стоить. Пей. У темной жидкости не было никакого вкуса, даже мятного. Ричард почувствовал себя как никогда расслабленным, но это состояние не было бессознательным, в теории он смог бы схватиться за меч, если потребуется. — Все-таки сядь на подушки, — попросил Кийян. — Мне так будет удобнее. Ричард хмыкнул, но подчинился. Даже пожалел, что не сделал этого сразу — они были гораздо мягче и приятнее на ощупь, чем наскоро вырезанный из невесть какого дерева стул. Едва слышный щелчок. Кийян прицепил ошейник себе на пояс и сел рядом. Ричард не мог отвести взгляда от его красивой белой шеи. В комнате сделалось жарко, и Ричард развязал завязки на своей дорожной рубахе. — Что мне делать? — хрипло спросил он. — Закрой глаза и просто впусти меня, — ответил Кийян. — Если что-то пойдет не так, можешь схватиться за мои рога. Не бойся, боли я не почувствую. Кийян притянул его к себе и прижался своим лбом к его лбу. Ричард чувствовал чужое дыхание. Так близко. Слишком близко. — Ричард, — окликнул его Кийян. — Закрой глаза, пожалуйста. В темноте было спокойствие — впервые за очень долгое время. Ричард вслушивался в равномерные нашептывания, позволил чужой призрачной ладони дотронуться до него тут, в темноте. Сначала не было ничего, а потом из темноты стали проступать предметы. Детская колыбелька, деревянный меч, символ Львиноголового паука, кинжал, человеческое сердце. Она тоже там была, среди этих вещей, маленькая и худощавая, в простом черном платье из дорогой ткани, волосы убраны в пучок. У них действительно одно лицо на двоих, мастер Атрей не лгал. Он тоже был там, рядом, нависая над ней будто гора. — Он достаточно взрослый, Роза, — произнес он, обхватывая своими лапищами ее за плечи. — Ты не можешь так с ним поступать. Роза. Ее имя. Ричард не помнил, но знал, что она не любила это имя. И розы не любила. Ее любимые цветы — полевые. — Могу, — жестко ответила она, в одно движение заставляя мастера Атрея отпустить ее. — Он видел все, Атрей. Его заставили смотреть на то, как они четвертовали Фергуса... Ни один ребенок не должен такого помнить. И, если мой план не удастся, будет лучше, если он забудет и меня тоже. Для его же безопасности. Ты ведь знаешь, они вырезают всех, кто имеет отношение к нам, Атрей, даже тех, кто не верит. — Ты предлагаешь мне сделать из него ведьмака! О какой безопасности ты говоришь? Мастер Атрей, как и воплощение его собственных эмоций, полон злости и тоски. Он знал, что видит ее в последний раз. Ее план провалится. Она никогда не вернется в Каэр Морхен. — Я читаю паутину, которой оплетает нас создатель всего. Ведьмаком Ричард проживет долго, дольше, чем мог бы. И он будет счастлив... однажды. Ричард потянулся к ней, желая хотя бы раз заключить ее в объятья и, наконец, вспомнить. И простить за то, что она приняла решение за него. Его ладони поймали разве что пустоту, и он вспомнил совсем не то, что хотел бы. Мужчине вспарывают живот. Он кричит и извивается, как червяк под безжалостным ботинком, но в вопле его слышатся не просьбы о пощаде — ему ведомо, что это конец, — но слова, которые можно собрать во фразу: “Сынок, не смотри”. Ричард не знает и одновременно знает, что маленькому мальчику придется смотреть на медленную и мучительную смерть своего отца еще полчаса, пока на разоренном и оскверненном капище не появится его мать. Она не пощадит никого, но отца мальчику даже ей будет не под силу вернуть. — Ричард! Чужой окрик вернул его в реальность. Кийян смотрел на него с нескрываемым беспокойством. — Я... Причинил тебе боль? Ты кричал. — Нет, — хрипло ответил Ричард. — Я в порядке. Просто слишком много всего. — Хорошо. Все как я и предсказывал — твое прошлое было закрыто за стеной, которую установил твой кровный родственник. Все-таки мать, да? Мне потребовалось лишь сделать брешь. Дальше пойдет само, и ты, я уверен, вспомнишь все. Но... Ты в порядке? Ричард чувствовал зияющую пустоту в своем сердце даже сильнее, чем обычно. Стало только хуже; Ричарду было приятнее думать, что родители бросили его, продали за деньги, но никак не умерли или исчезли. Наверное, мать была права. Ни один ребенок не должен такого помнить. — Ричард? Ричард переключил свое внимание на него, но разум акцентировался не на тех деталях. У Кийяна красивое тело. Теперь от Кийяна пахнет иначе — розами и полевыми цветами. У Кийяна глаза манящие, соблазняющие, горящие скрытым желанием. Он хочет. — Ричард? Наверное, он увидел что-то странное, может быть, его лицо как-то изменилось. Плевать. Ричард хотел тепла. Объятий. Сейчас. Он легко повалил Кийяна на подушки так, чтобы у него не было возможности воспользоваться копытами, и навис над ним, удерживая одной рукой за рог, чтобы тот не мог его боднуть. — Нет, только не так, — выдохнул Кийян. — Подожди... Мой ошейник... В глазах Кийяна плескался страх, не чуждый ни людям, ни разумным чудовищам. Примерно такой же страх Ричард видел в глазах убийц, когда... Ричард впился в его губы поцелуем, другой рукой умело распустил завязки на жилетке, обнажая человеческую грудь с торчащими розовыми сосками. Кийян что-то замычал, пытаясь оттолкнуть его. Ему это удалось; он сразу же влепил обезумевшему Ричарду оплеуху. Это отрезвило, и Ричард в ужасе отстранился, отполз назад. — Прости, — выдохнул он. — Я не... “Я не хотел” застряло где-то в его горле, потому что это было бесстыдной ложью. Он хотел, даже сейчас, когда наваждение, усиленное внутренней магией суккуба, спало. — Все в порядке, — Кийян выдавил улыбку, спешно надевая свой неизменный двимеритовый ошейник. — Я знал, что иду на риск. Он и не думал снова завязывать узелки на жилетке. Ричард продолжал пялиться на ореол одного из сосков, что выглядывал из-под края ткани. Поймав себя на этом, он понял, что не имеет никакого права здесь оставаться. — Спасибо. За все, — он резко поднялся с места, схватил в охапку и куртку, и мечи. Кийян остановил его уже у порога. — Подожди. И Ричард замер, обернулся. Кийян сбросил с себя жилетку, пояс и теперь спешно развязывал ткань, что укрывала его бедра. — Тебе нравятся мужчины, Ричард из Ниоткуда? — Да, — коротко ответил он, глядя Кийяну прямо в глаза, утопая в серо-голубом океане. — Тогда подари мне немного тепла. В качестве благодарности за то, что я вернул тебе часть воспоминаний... сколь бы горькими они не были. Мечи оказались на полу, вслед за ними полетела куртка. Притягивая Кийяна к себе для нового — теперь желанного ими обоими, — поцелуя, Ричард прошептал: — Ты уверен? — Да. Пожалуйста, дотронься до меня. Ричард подчинился. Он никогда не видел суккуба обнаженным и тем более никогда не трогал, поэтому позволил себе сначала провести пальцами по той самой линии на бедрах. Мягкий и приятный на ощупь мех переходил в шелковистую нежную кожу, где под кожей было отчетливо видно мышцы, в которых таилось гораздо больше первозданной силы, чем казалось на первый взгляд. Во всяком случае, такое писали о суккубах в бестиариях, по которым учился Ричард. Они снова оказались на подушках, но теперь все было иначе. Кийян раздвинул ноги, ожидая, пока Ричард справится со своим собственным ремнем и штанами. — Нравится? — он погладил кончиками пальцев свой стоящий член. — Гениталии наши ничем не отличаются от человеческих. — Я заметил, — усмехнулся Ричард. Он навалился на Кийяна только для того, чтобы начать покрывать поцелуями шею, а в это же время его руки продолжали исследовать уникальное по своей сути тело. Кийян неожиданно хорошо отреагировал на прикосновение к соскам, издав странный полувздох-полустон. Ричард отметил это и решил уделить им особенное внимание. — Хватит, — прошептал Кийян, мягко поглаживая плечи Ричарда. — Встанешь на четвереньки? — неуверенно попросил он. — Зачем? — Я хочу кое-что попробовать. Ричард, несмотря на свой образ убийцы чудовищ, любил баловать своих редких партнеров — большинство из которых были точно такими же ведьмаками, как и он сам, — и ему хотелось извиниться перед Кийяном за то, что чуть не напал на него. Хорошо извиниться. От всего, так сказать, сердца Ричард осторожно прикусил кожу на ягодице Кийяна, одной рукой поглаживая так полюбившийся ему стык между животным и человеческим, другой лаская промежность Кийяна, уделяя особенное внимание местам, которые отличались наибольшей чувствительностью. — Что ты?.. — Кийян не успел договорить и только охнул, подавшись назад, когда Ричард длинно лизнул его от яиц и выше, уделяя особенное внимание пульсирующему анусу, слегка проталкивая язык внутрь. Слухи не врали — суккубы, похоже, действительно были невероятно чистоплотными. И умели красиво и так искренне стонать. Когда слюны стало достаточно, Ричард перевернул Кийяна на спину. На его лице расцветали красные пятна румянца, а сам он смотрел на Ричарда абсолютно пьяным взглядом. — Пожалуйста, — пробормотал Кийян, раздвигая ноги. — Пожалуйста, Ричард... Его не пришлось упрашивать. Кийян принял его легко, с наслаждением. Он извивался под ним, умоляя между стонами: — Еще! Еще! И Ричард подчинялся этому приказу, наращивая темп, изменяя угол проникновения, желая лишь доставить как можно больше удовольствия. По счастью ему хватило ведьмачьей выносливости — они кончили одновременно, чтобы потом еще долгом лежать в объятиях друг друга, словно боясь отпустить. Ричард давно не чувствовал себя таким целым. Кийян вдруг произнес: — Возвращайся сюда, когда выпадет первый снег, ведьмак. Я бы хотел провести с тобой зиму. Ричард улыбнулся и молча кивнул. Он почему-то подумал о том, что, может быть, ему удастся найти способ вернуть Кийяну память. Где-нибудь в библиотеке Оксенфурта наверняка завалялся трактат-другой по изучению Реликтов и особенности их памяти. Наблюдавший за ними со стен бывшего капища Львиноголовый паук продолжал плести свою паутину.