***
Поместье бабочки уже давно спит: спокойно спят девочки Кочо, уставшие от напряженного труда в поместье; умиротворенно спят пациенты, после всех лечебных и профилактических процедур; безмятежно спят помощники, зачищая территорию после очередного сражения. Растекается блаженная, благодатная тишина. Через раскрытые сёдзи открывается прекрасный вид на сад. Искусственный пруд искрится лунным светом; где-то в высокой траве поют цикады; спокойно шелестит ветер в кроне старинных кипарисов. Настоящее очарование полнолунных летних ночей. Кёджуро пришел глубоко за полночь, и Шинобу не стала будить девочек и поднимать помощников, вымотанных заботой о трех несносных пациентах. Она приготовит все сама, в конце концов, «Поместье Бабочки» это её дом, и она - хозяйка. Шинобу осторожно разливает горячий чай в чашку и подает его Кёджуро. Тот с благодарностью принимает чай из её рук. Они случайно соприкоснулись друг с другом кончиками пальцев и, слегка смутившись, подняли взгляд друг на друга. — Вы очень добры, Шинобу-сан, — шепчет мужчина, боясь разбудить своим громким и твердым голосом всех в поместье. — Простите, что я пришел так поздно… — Все хорошо, Кёджуро-сан, — Шинобу успокоила его: — Вы ведь устали с дороги, так что сейчас подкрепитесь поздним ужином, примите ванную, а после ложитесь спать. Двери в Поместье бабочки всегда открыты и ждут вас. — Сегодня очень красивая ночь, — Шинобу бросает долгий взгляд на пейзаж. Она спокойно сидит, поджав под себя ноги, а ладони сложив на своих бедрах. На ней простое, светло-голубое кимоно с мягким синим поясом, а волосы, привычно стянуты в узелке, скреплённом заколкой-бабочкой. — Да, — соглашается Ренкогу, любуясь девушкой, — Очень красиво… Шинобу замечает его взгляд. Пойманный с поличным, Ренкогу смущается, но твердого и уверенного взгляда от неё не отводит. Вздыхает, полной грудью, собирается с мыслями. Есть причина, по которой его сердце тянется в «Поместье бабочки» алой нитью. Кёджуро вглядывается в округлое личико девушки и собирается с мыслями, что греют его сердце уже вот несколько лет. Семена были посеяны в их первую встречу, и дали крепкие корни в его душе. Эти чувства живут в нем, растут и крепнут с каждым днём, с каждой новой их встречи, взгляда, прикосновения, умиротворенных разговоров в такие прекрасные летние ночи. — Мы сражаемся с о`ни и не знаем, когда можем умереть. Каждый день мы рискуем, боясь заглядывать в будущее! — мужчина искренен и честен с ней: это правда, разделенная между охотником, помощником, кузнецом, согретая, сердцевыедающая правда и надежда, что даёт им силы, — Я верю, что мы обязательно победим! Ночь отступит и настанет рассвет… И тогда… Он мечтает о том, что барышня Кочо окончательно сменит жесткую форму охотника на миленькое, вышитое вручную, кимоно и наконец-то сможет отпустить свои волосы. Кёджуро кажется, девушке пойдут длинные волосы, рассыпающиеся по её хрупким плечам. Заколка-бабочка, семейная реликвия, будет передана дочерям, а те передадут своим детям… — Я… Я хочу остаться с вами, Шинобу-сан, — сознается Кёджуро и ласково смотрит в лицо девушки, взглядом выхватывая ответ на своё искренне и настоящее желание. Шинобу поднимает на него рассеянный взгляд. Тонкие губы задрожали в робкой улыбке, а на щеках расцвел неуверенный румянец. Она знает, что это нереально, почти сказочная, несбыточная мечта: «Когда закончится сражение…». Внутри неё клокочет гнев и злость на этот несправедливый мир, но в его присутствии отчего-то ей легче. Словно растерзанную, гнойную рану наконец-то прочищают и накладывают повязку, давая покой и возможность хоть немного излечиться. Болит меньше. И это многое значит для Шинобу. С ним она может немного помечтать, без оглядки на жуткое настоящее. Она садится к нему ближе, тихо шурша своим кимоно, и несмело прижимается к его груди, робко прислушиваясь как бьется крепкое сердце. — Я тоже желаю остаться с вами всем своим сердцем! — сознается Шинобу тихо, но её слова полные искренности, бьют в ночной тишине набатом. Её слова растекаются теплом в груди молодого человека, — а он и не знал, что будет счастливее, чем когда-либо. Кёджуро осторожно ловит пальцами её тонкую ладонь; несильно сжимает. Второй рукой аккуратно обнимает за плечо. Насколько же она хрупкая и маленькая в его руках! Ей, такой крохотной и эфемерной, нужно сидеть в безопасности дома, растить детей и встречать мужа по вечерам… Они так и сидят, робко прижавшись друг к другу, освещаемые светом полной луны, прислушиваясь к собственному сердцебиению и судорожному дыханию, боясь спугнуть это хрупкое мгновение умиротворения и счастья. Утром Кёджуро уходит на новое задание, но прежде чем шагнуть за пределы рабочего кабинета столпа Насекомого, он крепко прижимает к себе Шинобу. — Я вернусь, — обещает Рёнкогу. Сердце Шинобу сжимается от неясной тревоги. Стоило им признать свои чувства, как стало все сложнее, словно чувства оголили их слабость всему миру; открыли окошечко в самое сердце; наметили в их душе мишени. Девушка гладит подушечками пальцев его широкую ладонь. — Я буду тебя ждать.***
Через неделю приходит черный ворон: «Столп Пламени погиб в сражении с Третьей Высшей Луной». В семейной могиле Ренкогу — каменная плита, под которой пустота. Хоронить было нечего. Жадный о`ни забрал мертвое тело с собой. Мертвое — прежде его ослепили, а после разорвали грудную клетку голой рукой, давясь рыданиями, твердят трое охотников. После такого не выживают. Шинобу мерещится тепло мужчины под подушечками пальцев. Веры больше не осталось. Безумная мысль, бьющаяся в голове, окрепла и стала её сутью, внутренним ядовитым стержнем. Она окончательно решается: терять уже больше нечего, кроме своей жизни, что ничего не стоит. Ояката-сама смотрит на неё добрыми, подслеповатыми глазами. Он понимает её и разделяет вместе с ней её боль. И потому он её направляет: — Я знаю, кто может помочь в твоих изысканиях.