montre - moi l'art.

тихий шелест страниц раскрытой на столе книги, редкий звон ложки, которая бьется о стенки кружки, когда девушка размешивает сахар в чае. обыденно, и до чёртиков скучно. цукаса болтает ногами в воздухе, напевает под нос старую песню из когда-то любимого в детстве мультфильма, который почти выветрился из потерявших яркость воспоминаний, оставляя в голове лишь эту надоедливую мелодию. периодически прерывается, спрашивает у девушки всяческие глупости, которые только приходят в голову. сакура лишь тяжко вздыхает, отвечает коротко и быстро, а то и вовсе молчит, пока мальчишка не начнёт дергать ее за рукав. и книжки у девушки какие-то скучные, сделал вывод цукаса, иногда пробегаясь взглядом по желтоватым страницам какого-то старого издания, бережно хранимого сакурой на полке. ни картинок, ни захватывающих дух приключений, лишь голимая нудятина, строчку которой приходиться читать по несколько раз, потому что иероглифы сразу же расплываются перед глазами в непонятную кашицу, стоит погрузиться в свои более интересные раздумья. вздох. — сакура, давай поиграем? — потом. цукаса послушно отлетает от девушки, зависая в воздухе. она выполнит своё обещание. иногда, девушка соглашалась сыграть партию в ханнафуду или тосэнкё, идя мальчишке на уступки без лишнего энтузиазма. играть с ней было невесело: сакура не была заинтересована в победе, частенько поддавалась, что вызывало неподдельное удивление у цукасы и возмущение у нацухико, который с недовольством следил за происходящим издалека. но даже такие перерывы, скрашиваемые карточными и другими традиционными играми, хоть немного изменяли приевшуюся атмосферу, тоскливую и гнетущую. иногда, цукаса старался занимать себя сам. множество мелких духов, причудливых и совсем не похожих на человека, ползающих по комнате, прячущихся в пыльных углах и ютившихся вместе с пауками на путинах — донимать их сплошное удовольствие! изучать миниатюрные тельца, следить за тем, как они с тихим писком карабкаются по шершавым стенам, прижимать их ладонью, вкладывая всю силу, пока между пальцев не начнёт просачиваться липкая жидкость. кровь у таких духов была чёрная или темно-бардовая, которую было так сложно отмыть с рук: казалось, она въедается даже под ногти. зато, ей было очень удобно рисовать, возить по стенам, старательно вырисовывая кривые линии, которые складываются в странные рисунки, о которых нацухико высказывался, как о «порче стен» и «психоделии» с растерянным покачиванием головы. цукаса рисовал странные силуэты, рты, раскрытые в немом крике, ломанные прямые с пугающими надписями и бессвязные сюжеты возникающие в голове. реже — портреты знакомых ему призраков, совсем схематичные и простые, которые нередко пропадали под кляксами новых духов, послуживших своего рода краской для творений призрака. — не знала, что тебя привлекает рисование. сакура лишь пожимает плечами, разглядывая стену в который раз измазанную кровью. и она даже не знала, от чего становилось более жутко: от пугающих эскизов, наслоенных друг на друга, или от того, как он старательно вырисовывает новые линии. ещё будучи живым ребенком, мальчишка часто чиркался карандашом в альбоме или в школьной тетрадке, когда на уроках было совсем скучно. рисовал он неаккуратно, зачастую руки были перепачканы чернилами или грифелем, а листы расцарапаны или порваны под сильным нажимом, когда цукаса особенно сильно проникался идеей. рисование было лишь тем спасательным кругом, когда вниманию было не за что зацепиться, кроме как за лист чистой бумаги. это не было увлечением или хобби, скорее как отвлечение от действительности, неплохой способ скоротать время и заставить минутную стрелку идти быстрее. хотя, цукаса был уверен, что выходило у него неплохо, даже если одобрения со стороны окружающих не следовало, и все видели в его творчестве исключительно мрачные посылы. он не знал, как рисовать «правильно» и не желал возиться с толстыми учебниками по анатомии, часами вырисовывая одно и тоже в надежде получить идеальный результат. зачем творить то, что «правильно», если на душе у тебя совсем другое? хотя, разглядывать чужие картины, написанные художниками по всем канонам, самые что ни на есть образцовые, которые висят в музеях и красуются на страницах учебников по искусствоведению, цукасе тоже нравилось. а мэй рисовала очень даже красиво. юги часто заглядывал в обитель четвёртой, слоняясь по мастерской без дела, гоняемый изматывающей скукой. пожалуй, мэй была единственной школьной тайной, к которой он мог спокойно заявиться в любое время, без лишних объяснений и каких-либо пояснений. в мастерской сидзимы всегда пахло по-особенному: масляными красками и резковатым растворителем. вокруг множество грунтованных холстов, стопки альбомных листов, разбросанные блокноты с незавершёнными работами и сложённые вдвое ватманы, под хаосом из самых разных кистей, палитр и всех цветов карандашей, оставленных для другой работы. цукаса мог без спроса играться с тюбиками, выдавливая яркие краски на первую попавшуюся поверхность и тут же смешивая их пальцем. как-то, он даже попробовал их на вкус, но тут же разочаровался: она неприятно горчила на языке. — прекрати трогать материалы, ты все испортишь. единственный раз, когда мэй отвлекается от работы и видно, как слегка напрягается, пока цукаса за ее спиной изучает мир художеств, попутно заляпывая все, чего коснётся, разноцветными отпечатками. юги послушно скрещивает руки за спиной, подлетает к художнице, с искренним, почти детским любопытством, пытается рассмотреть недоделанную работу на холсте, по которому мэй с такой ловкостью водит кистью. — ты мне мешаешь, когда смотришь под руку. — переводит усталый взгляд на мальчишку. — зачем ты пришёл? — да просто так. — беспечно пожимает плечами юги, усаживаясь возле кейса с красками. — скучно до жути. — что ж... — сидзима удивленно ведёт бровями, недоверчиво склоняет голову, пытаясь вычислить истинные цели призрака. — тогда не отвлекай меня. и краски зря не переводи. цукаса кивает. и цукаса каждый день возвращается. в полном молчании слышно лишь то, как кисть болтает воду в стакане, а юги закрашивает листы цветными карандашами, которые сидзима отдала ему на волю судьбы скрипя сердцем. отдала, потому что громкое «ну можно, пожалуйста!» стало капать на нервы. отдала, удивлено подмечая краем глаза, насколько сосредоточен мальчишка с карандашом в руке. будто его и вовсе тут нет, если бы не шелест наточенного цветного грифеля о фактурную бумагу. иногда, мэй в слух могла пожаловаться о том, что ей крайне сложно находить в себе силы на дальнейшее творчество, но она вынуждена следовать правилам этого мира, где сидзима — лишь призрак несчастной художницы, навеки прикованной кандалами к нескончаемым мольбертам. и цукаса что-нибудь говорил ей в ответ. и сам юги разбавлял тишину, делился чем-то своим, давно оставленном в том времени, когда он существовал как живой человек. мэй так же припоминала что-то отдаленное, почти забытое, на секунду прекращая работу с холстом. но всего лишь на секунду — обменявшись парой фраз и тихими вздохами, призраки вновь замолкали и возвращались к своим занятиям. — а ты меня нарисуешь? — в который раз, цукаса бесцеремонно заявляется в ее кабинет, повисая на художнице. — нет. — пожалуйста? — нет. юги надувает щеки, пристально смотрит на девушку, стараясь вынудить ее на желаемый ответ. бессмысленно — мэй отталкивает надоедливого мальчишку, но он тут же липнет к ней с другой стороны. цукаса заслоняет холст, машет руками перед лицом девушки и она поправляет съехавшие на кончик носа очки. — я же просила, что если и решил тут остаться, то сиди тихо. — тебе жалко что ли? — канючит призрак, даже не вслушиваясь в слова сидзимы. — пожалуйста! ну ты же можешь! — какой ты невыносимый... мэй берет в руки первый же попавшийся блокнот и простым карандашом, почти не нажимая, намечает образ, пару раз из под очков окинув взглядом мальчишку. — ура! ты нарисуешь? все-таки нарисуешь? правда? — юги с детской радостью хлопает в ладоши. — а как мне встать? надо улыбаться? у тебя есть задумка? — просто не дёргайся. — понял! стоять смирно очень сложно. цукаса вертит головой, перебирает пальцы, пытается подглядеть в блокнот художницы, за что тут же получает укоризненный взгляд. движения мэй отрывистые, легкие, рука почти что не касается бумаги, грифель оставляет ровные штрихи, из которых складывается полная картинка. настолько привычная рутина, что справляется она с ней в пол минуты, вырывая лист из блокнота и всучивая его восторженному мальчишке. — ого! похоже! мне нравится! — с восторгом, цукаса кружится в воздухе, прижимая к себе выпрошенный набросок. уголки губ мэй совсем немного, еле-видно дёрнулись вверх: забытое чувство, когда кто-то хвалил и был искренне рад ее творениям. по крайней мере, в мире за гранью, среди духов и призраков, всем не было дела до ее таланта, и даже самые чудесные картины мало заботили заблудшие души, одержимые исключительно своими проблемами. — это так мило! мальчишка кидается с объятиями на девушку и чуть было не роняет со стула. мэй вяло возмущается, отпихивает цукасу, все ещё не привыкшая к тому, насколько тактильный этот мальчишка. не привыкшая, но уже смирившаяся с тем исходом, что он каждый день наведывается к ней в мастерскую, с искреннем интересом наблюдая за происходящим. — слушай, а у тебя есть желание? сидзима замирает, поджимает губы, резко выдернутая всплывшими воспоминаниями. нет, она не готова предстать на исповедь перед этим нагловатым призраком, даже если знает, что он может исполнить то, надежда на что давно закопана и похоронена вместе с самой мэй, виновницей ее мучений в мире мертвых. — нет. цукаса удивлённо хмыкает, не ожидавший того, что на его предложение так спокойно выдвигают отказ. обычно, любая не упокоившаяся душа готова идти на что угодно, заплатить самую дорогую цену, лишь бы освободить себя от груза сожалений, который придавил их к земле. наблюдать за этим было весело, как с полным отчаянием и безысходностью на полупрозрачных лицах они призывали цукасу юги — призрака, способного выполнять желания умерших. даже не зная цену, они легко соглашались на контракт, становясь обычной марионеткой в руках мальчишки, чтобы он мог развеять многолетнюю скуку. но мэй, почему то, хотелось помочь. цукаса знал о ней совсем ничего, чтобы понять, чего именно хочет призрак художницы. та рассказывала о себе крайне мало и лишь в неведомых порывах, когда они оба, под напором тяжелых мыслей, могли поделиться чем-то сокровенным, что навсегда останется в стенах мастерской. вроде как, сидзима умерла от тяжелой болезни. даже хитростью не получалось узнать больше неаккуратно брошенных слов в воздух — хорошо, если кто-то сторонний смог бы разговорить девушку, чей диалог он бы обязательно подслушал. спасибо тебе, яширо нэнэ, за то что смогла вытянуть из сидзимы то, что так надеялся узнать мальчишка. мэй пожелала встретиться с той собой из далекого прошлого. кокудзедай чёрным вихрем проносится вокруг девушек, чьи удивлённые лица мелькают в чёрной дымке. цукаса исполнит ее желание. мэй обходит мастерскую в который раз, проходясь взглядом по уже готовым картинам. маленькие, большие, квадратные и прямоугольные — они украшали всю стену вплоть до потолка. картины — все что у неё осталось. мир за исключением них абсолютно бессмыслен. однако, те слова, которые ей сказала пока ещё дышащая мэй, перед тем как навсегда раствориться в прошлом, делали бессмысленность менее гадкой и приевшейся чем обычно. — м? — сидзима слышит шорох со стороны двери, в черноте проема которой виднеется знакомый мальчишечий силуэт. — ты пришёл за «платой»? конечно, мэй, все-таки, вопреки своим ожиданием, заключила сделку с этим созданием, отныне связанная с ним невидимой крепкой нитью. платы за возможность расквитаться с ноющим прошлым не избежать, какую бы юги не пожелал. давно оглашённые правила таких контрактов известны каждому. — я уже отдала свой номер школьной тайны, — мэй пожимает плечами. — так что мне нечего тебе предложить. в голове всплывают слухи, разнесшиеся по всем духам: мальчишка-призрак смог убить третью тайну в ее же грани собственными руками, после чего он вырвал ей сердце. сделает ли он с ней то же самое, в качестве расплаты? не смотря на его ребячество, цукаса оставался эгоистичным призраком с огромной силой, в голове которого могли родиться настолько чудовищные идеи, которые было сложно представить здравомыслящему человеку или даже нечисти. но мэй почти что не страшно, когда цукаса в два шага оказывается за ней, мимолетно выдергивая тонкую кисточку из стаканчика с водой. сидзима приподнимает брови, а юги перестаёт казаться загадочным на пару секунд, пристально смотря на неё из под козырька фуражки. — научи меня рисовать.