Шрамы Ишвара.

Ведь я же врач... Почему я убиваю людей?       Когда он был ещё совсем «зеленый», мечтал вырасти, стать врачом и спасать жизни людей. Видеть счастливые улыбки родителей, веселый смех детей, плачь новорожденных младенцев.       В детстве он часто воображал, что вот он выходит из операционной после сложной операции к обеспокоенным родственникам и близким и говорит: «Жить будет». Слезы счастья, улыбки, вздохи облегчения и благодарное «спасибо» — все это виделось ему как наяву.       Он выучился на хирурга с отличием, провел несколько успешных операций. У него подрастал здоровый сын, была красивая, любимая жена. А потом началась война...       ...И вместо того, чтобы спасать жизни, он их губил. Там были лишь трупы, трупы, горы трупов... Разве можно после такого называть себя врачом?       А он и не считал себя врачом. После Ишвара — никогда. Не просто не хотел — не имел права. «Влияние ожогов на человеческий организм»! Сейчас доктор Нокс с горечью думает о том, как вздорно это звучит. К черту, понятное дело, что влияние — плохое, и как показала война — иногда доводящее до смерти. А им все равно, они просто хотели, чтобы он продолжал эти эксперименты, писал им отчеты и делал какие-то выводы.       Некоторые из тех людей могли бы выжить, если бы не исследования. Могли бы, но не выжили. Те, кто не умирал окончательно от огня — умирали на его операционном столе. Каждый день, каждый час, каждую минуту, каждую секунду он видел свои руки, окрашенные в красный кровью ишваритов. И удивлялся, как он умудряется не блевать от этого зрелища — даже при всей своей выдержки, многие другие уже устали бы выворачивать желудок наизнанку. А он нет, только поначалу пару раз. Потом — привык. Недавно я лечил двух людей. Вы будете смеяться, но мне сказали, что я спас их жизнь.       Это было прекрасное чувство, знаете. Когда после его операции, вместо смерти человека ожидала жизнь — девчонка, самовольно отрезавшая себе руку, и её дед низко кланялись ему в благодарность, а другая, поменьше, тоже благодарила за помощь. Впервые за долгое время вместо безмолвия пациенты говорили «спасибо». Впервые за долгое время среди них были живые люди, которые после остались в живых и жили дальше, а не трупы. И это, знаете, прекрасно.       А сейчас он пьет чай с вернувшейся к нему неожиданно семьей, радуется успехам сына, ест вкусные печенья жены. Скоро Мустанг — теперь уж фюрер — вернет этой земле мир и спокойствие, он ему сам сказал, когда заходил в гости — этот человек, которого Нокс когда-то называл «фанатиком», оказался тем ещё ребенком и идеалистом. Но его идеалы нравились доктору. Правда, из-за них он либо сядет, либо умрет.       И Нокс не против, если это может хоть чуть-чуть искупить его вину.