In the bedroom after the war

      Он просыпается от движения рядом с собой. Инстинкты действуют вперед мыслей, но он не подскакивает, не хватается за оружие, но медленно приоткрывает глаза, следит за своим ровным дыханием, чтобы не сбилось. И видит, как Аттано собирает с пола свою одежду, профессионально тихо ступая по скрипучим доскам Радшора. Радшор почти предательски молчит в этот предрассветный час, ничем не выдавая беглеца своему хозяину.       Дауд не останавливает Корво. Он сам бы хотел малодушно избежать утренней встречи и разговора, потому что говорить уже не о чем. Аттано ждет дочь, хлопоты лорда – Защитника и главы Тайной Канцелярии. Дауда ждет неприветливое море за бортом первого после снятия блокады Корабля, земля, которая за столько лет стала чужой, пока Дауд пропитывал кровью землю столицы Империи, и неопределённость, которая его не пугает.       И хотя Дауд понимает, что их вчерашний порыв был глупостью, которая привела к тому, что сейчас Аттано второпях натягивает на плечи совсем не свою рубашку, Дауд о ночи, проведенной вместе, не жалеет. Это не было правильно с моральной стороны, но это было хорошо, а Дауд недостаточно лицемерен для того, чтобы думать, что мораль для него что-то значит. И, видит Бездна, Аттано вчера тоже было достаточно хорошо для того, чтобы забыть о этической стороне вопроса.       А значит, они в расчете по всем долгам. Кровь за кровь, боль за боль, удовольствие за удовольствие.       Дауд свободен.       Он ждет еще несколько минут перед тем, как подняться с кровати самому. К этому времени Аттано должен быть уже за несколько домов отсюда, - Дауд слышал, как открываются плохо смазанные двери балкона, - а у Дауда есть еще около получаса до того, как солнце встанет окончательно, чтобы убраться отсюда и забыть дорогу к Затопленному Кварталу.       С мстительным удовольствием он застегивает на горле рубашку Аттано, чей белый манжет он замечает под кроватью со своей стороны. Дауду не нужно напоминание о Корво Аттано, но если лорд – Защитник думает, что у Дауда целый шкаф рубашек, то у него для Аттано плохие новости.       Он спускается по-человечески, силы попусту не тратя, и замирает, не уверенный, как реагировать на Аттано, выхолаживающего его кабинет. Корво стоит на балконе, не удосужившись закрыть за собой дверь, смотрит расфокусировано куда-то в серое небо и, кажется, не замечает Дауда.       Дауду хочется раздражено спросить: «во имя Бездны, какого?..» и неприветливо: «Ты еще здесь?» Но он молчит, отчего-то смущенный, прочищает горло, и Корво вздрагивает, - Дауд видит, как его рука дергается к ножнам, - оборачивается и, - Дауд готов поставить на это свой красный макинтош, - за нахмуренными бровями и поджатыми губами прячет такое же смущение.       Виноваты во всем, конечно же, рубашки.       Язык во рту вяжет, необходимость сказать что-то сводит с ума, но сказать нечего, они не должны были даже видеться друг с другом.       У Аттано взгляд усталый, сам он, на фоне кроваво-ржавых крыш Затопленного Квартала, серого неба и шатких перил его балкона, выглядит измученным, и Дауд, еще хранящий на коже горячие прикосновения шершавых ладоней, не может сделать с собой ничего: подходит, опирается на перила рядом, хлопает себя по карманам в поисках сигарет, вытягивает одну губами прямо из пачки и протягивает Аттано, - жест вежливости, ничего больше, - и дает ему прикурить, когда Корво, мгновение спустя, его дар принимает.       Им нужно двигаться, нужно менять свою жизнь, но они стоят, слушают утренний гомон чаек и наблюдают, как восходит солнце. Балкон достаточно узкий, чтобы едва не притираться друг к другу плечами, но после ночи, проведенной вместе, это едва ли их беспокоит.       — Надеюсь, это не было настолько мерзко, что ты попытался сбежать при первой возможности, - ворчит Дауд, странно уязвленный тем, что первый за много лет любовник... что? Что должен был сделать Аттано, если и так все ясно. Слова были ненужными, брошенными зазря, но вернуть уже ничего нельзя.       Корво поворачивает голову, смотрит на него, - у него покраснели уши или Дауду кажется, - моргает, прочищает горло:       — Нет, нет, просто… - Корво снова отворачивается, вновь поджимает губы, сжимает зубы, качает головой, - не важно.       «Действительно», - думает, Дауд, - «не важно».       Конечно, он не знает о том, что Корво выдернул с постели дурной сон, ставший привычным за последние полгода. Диссонанс от того, что он спит с тем, кто в его снах убивает Джессамину, гонит его, но, почему-то не дает забыть дорогу в Радшор окончательно, заставляет замереть на балконе и дышать, приводя мысли в порядок.       Дауд выпускает сигаретный дым, маскируя за этим глубокий вздох.       — Не верится, что все закончилось, - говорит он, ковыряя ногтем облезлую краску перил.       Для кого-то закончилось, для кого-то только начинается. Корво думает об этом и кивает, тоже прячет вздох за сигаретным дымом.       — Слушай, Аттано. Тебе еще наверняка понадобятся опытные шпионы, - начинает Дауд перед тем, как затянуться.       А Корво корчится внутри себя, скрипит тертым друг о друга железом ненависти и того, что появилось много позже. Если Дауд сейчас попросит остаться…       — Возьми под крыло моих Китобоев. Они профессионалы. Помогут разобраться со всем этим беспорядком.       — А ты? – Корво ляпает это прежде, чем успевает подумать. И уверен, что заслуживает этот потерянный, раздраженный взгляд, скрип зубов и потерю тепла от отодвинувшегося тела.       — А я обещал тебе, что я уеду, и я сдержу свою клятву, - цедит Дауд и выкидывает окурок в воду под балконом.       И прежде, чем Дауд успевает развернуться, чтобы уйти, Корво хватает его за руку, потому что для всех них все действительно начинается заново. И для этого совсем необязательно садится на первый, идущий куда угодно, лишь бы дальше отсюда, корабль.       Корво и Дауд делают шаг на встречу одновременно. Напряженные, недоверчивые к себе и друг другу, они стоят на расстоянии локтя, пытаются читать по глазам и губам, слышать и верить, хотя, это, конечно невозможно ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшей перспективе. Их еще ожидают темные времена.       Пара китобоев, прижавшихся друг к другу ярусом ниже, с облегчением смотрят на друг друга, едва не сталкиваясь респираторами.       А пока над Дануоллом восходит солнце. Первый раз после долгой, глухой тьмы.