Неважное важно — я убил тебя

— Я причинил боль стольким людям… — Это не важно. — Важно! — Е Цзунь почти рычит, и Шэнь Вэй должен был бы отшатнуться, но он не двигается с места и не выпускает его руку из своих ладоней. Там, где они сейчас, нет ни единого звука, кроме их голосов, у которых нет эха. Там, где они сейчас, ярко-белый, выхолощенный свет, острый, как лезвие, — и ни одной тени. Он будто препарирует, точными надрезами удаляя ту пелену, что годами коконом облепляла собой все чувства, искажала, подчиняла своим кривым граням, не давала взглянуть прямо. С тех самых пор, как брат бросил его, предал, оставил — похоронил его. Эта абсолютная истина меняла угол, одним движением перекраивала все мотивы и действия. Лишала смысла все смерти. — Я убил тебя! Шэнь Вэй качает головой, а Е Цзуня захлёстывает злость, ослепляющая, звериная, страх выплёскивается из-под кожи, укутывает, привычные живые щупальца сковывают внутренности. Страх был с ним всегда: выползал из всех щелей, туманил разум, лишал способности складно мыслить. У него были оттенки, когда-то давно, когда можно было ухватиться за руку брата и почувствовать тепло и уверенность. «Никогда не оставлю. Навсегда вместе». После была лишь тьма, со вкусом боли, крови и семени. Со всполохами надежды: брат вопреки всему появится и спасёт, достанет из этого вечного круговорота насилия и ужаса. Ещё позже пришла ненависть, как спасительная нить. Она сковала льдом сердце, она заставила надеть маску, чтобы надежда не вернулась, не пробилась сквозь возведённые стены. Она позволяла лишь дышать, но через раз, топя в кошмарах, заставляя скользить сквозь них. Когда пришла сила, болотная жижа страха, давно копившаяся в лёгких, тина застарелого ужаса, залепившая глаза, вылились наружу, сметая на своём пути всё. Врагов. Врагами были все. Кроме брата. Брат был на особом пьедестале. Его следовало убить осознанно. Так шептали путы беспомощности на руках и цепи отчаяния на сердце. Брата следовало любить. И теперь у него есть шанс. Шэнь Вэй смотрит в глаза: отражение, не искажённое больше. Ловит взгляд, будто чувствует бурю, разразившуюся внутри, будто способен принять её и выдержать. Действительно — способен. Их пальцы по-прежнему переплетены, и Е Цзунь устало укладывается головой ему на колени. Все эти проклятые тысячи лет, с того самого дня, когда они потеряли друг друга, — это единственное, чего ему по-настоящему хотелось.