Two of a kind

Я распаляю человека изнутри И помогаю лучшим двигаться вперед. Я разжигаю в худших пламя и огни, А в нежных обращаю сердца в лед. Я забираю всё: и мысли, и эмоции, и трезвость. И отдаю сполна: счастливец смысл жизни обретает. Бывает, словно жгучий яд, я отравляю. И часто, под влиянием моим, несчастный гаснет и слабеет. Погибает.

Я — любовь. Я — ненависть.       Брюс смотрел на Джокера и не знал, хочет ли он разбить его лицо в кровавое месиво или нежно коснуться скул ладонями.       Брюс смотрел в его глаза и не знал, хочет ли он продолжать смотреть в них или хочет отвести взгляд. Хочет ли он увидеть в них обожание и тепло или холод, враждебность. Хочет ли он смотреть в них бесконечно, наблюдая игривые переливы изумрудного цвета радужки, или же хочет, чтобы они закрылись навсегда, без возможности когда-либо открыться снова.       Слишком долго он смотрел на Джокера, пока тот не двигался, и слишком быстро это позволило лишним мыслям прокрасться в его сознание.       Рвануть вперед и ударить. Придвинуться ближе и осторожно погладить его руку. Сесть рядом и прижаться к нему, почти обнимая. Возвыситься над ним и избить ногами. Бэтмен не сделал ничего из этого. Бэтмен не сделал ничего. И чувствовал жгучее желание сделать всё сразу.       Джокер же, как ни в чем не бывало, улыбнулся и, приходя в себя после удара, сел удобнее напротив него, ни на секунду не отводя взгляд от его лица. И Бэтмен чувствовал, как от этого пристального внимания его кровь закипает, обжигает его вены изнутри. Как эта навечно выгравированная на белом лице улыбка медленно сводит его с ума, подталкивает к краю безумия. И как он поддается и падает.       А ведь прошло лишь несколько секунд с тех пор, как они замерли посреди боя. Всего четыре, не больше — но Бэтмену показалось, что этот момент тянулся если не вечность, то половину вечности уж точно. Сидя у стены, Джокер прижимался к ней плотнее спиной, давил на нее своим телом, словно бы отчаянно искал путь отступления, пытался прорваться насквозь и сбежать. Его руки лежали по обе стороны от него, застыв в напряженной позе. Пальцы то и дело норовили поджаться в кулак или прочертить ногтями по земле, но замерли, не двигаясь и лишь едва заметно подрагивая.       Джокер был на грани того, чтобы рвануть вперед и прижаться к Бэтмену всем телом. Вцепиться руками в его плечи и насильно притянуть ближе, до тех пор, пока одно тело не коснется другого, пока он не прижмет его к своей груди вплотную. До тех пор, пока Бэтмен не начнет чувствовать себя так, словно бы он его чувственно, заботливо обнимает. До тех пор, пока тот не начнет задыхаться в крепкой хватке его рук. Джокер хотел уткнуться лицом в его шею. Джокер жаждал разорвать клыками его глотку. Но Джокер не шевелился. Не мог заставить себя, не хотел — боялся — разрушить этот момент. И видел отражение тех же чувств в глазах своего врага.       Бэтмен не понимал его. И никогда, даже в страшных снах, не стремился к этому. Не хотел даже знать, что тот имеет в виду, когда говорит, что они с ним похожи. Но его глаза… В этих зеленых глазах всё то, что он видит внутри себя. В них всё то, что он видеть внутри себя не хочет.       Долгая, бесконечная драка оставила свои многочисленные, жестокие следы на бледном лице. Фиолетовые, черно-синие синяки и местами алая, местами темно-красная кровь особо сильно бросаются в глаза, резко контрастируя с белизной его кожи. «Следы побоев ему к лицу», шепчет голос внутри Бэтмена. «Их должно стать больше», рычит другой. «Хочу, чтобы они исчезли», робко, едва слышно добавляет третий.       Джокер почти не дышал, чувствуя на себе пристальный взгляд Бэтмена.       Бэтмен не мог заставить себя отвести глаза от ненавистного психа.       Он хотел взять его за плечи и с силой встряхнуть, заставив вскрикнуть. Он хотел грубо впечатать его в асфальт и нависнуть над ним, не давая шевельнуться.       Его хотелось схватить обеими руками и разорвать на куски, сломать окончательно и бесповоротно. Его хотелось убить. Его хотелось починить, собрать заново из осколков и руин. И вновь вдохнуть в него жизнь.       Зеленые, вечно спутанные волосы совсем растрепались во время жестокой схватки. Такие длинные, неприлично длинные, словно нарочно отросшие для того, чтобы Бэтмен хотел вцепиться в них пальцами, намотать их на кулак и… Нежно поглаживать, чувствуя подушечками пальцев, как сочетается в них грубость с мягкостью. А затем плавно, игриво, медленно опуститься ниже и, повинуясь внезапному порыву сентиментальности, впиться пальцами в его шею и не отпускать до тех пор, пока тот не перестанет дрожать от его прикосновений. Пока тот не перестанет коротко, нервно выдыхать. Пока тот не перестанет дышать.       Джокер следил взглядом за любым движением Бэтмена, но тот не собирался двигаться. И ему так сильно, нестерпимо хотелось, чтобы тот двинулся, хоть немного… Чтобы тот слегка подался назад и тут же дернулся вперед, резко придвигаясь ближе к нему. Чтобы тот забыл о своих принципах, обо всех навязанных правилах и просто… позволил себе приблизиться. Позволил себе коснуться, и затем бы начал брать, брать всё то, что Джокер был готов ему отдать.       Брать абсолютно всё, без остатка.       Джокер замер и ждал, когда Бэтмен шевельнется, когда тот поддастся… Когда тот прильнет ближе… И когда он сможет оттолкнуть его от себя и рассмеяться над его наивной верой в его податливость. Джокер ждал. Бэтмен не шевелился.       И лишь продолжал на него смотреть. Смотреть, как мелко подрагивают его белые, тонкие пальцы, как резко дергается и замирает его грудная клетка. Как он пытается не выдать свое волнение. Смотреть, как тот смотрит на него в ответ. С вожделением. С гнилой насмешкой, то и дело мелькающей в глазах. С надеждой.       Казалось бы, только протяни руку — и он подастся вперед, навстречу, и уткнется скулой в ладонь, улыбнется и навеки станет твоим.       Казалось бы, только шевельнись, и он дернется к тебе, вонзая нож в твою грудь. Бэтмен не стал делать ничего из этого. Джокер не стал даже думать о том, чтобы его об этом попросить.       Оба чувствовали, как горят руки от желания протянуть их к врагу, завлекая его во властные объятья, сжимая крепче, ломая кости. Ломая до тех пор, пока есть, что ломать.       Ни один из них не рисковал шевельнуться.       Но вскоре их время истекло. Дозволенные рамками реальности несколько секунд пролетели так незаметно, замерли в воздухе так надолго… и закончились.       Джокер рассмеялся, и вся робость, весь трепет тут же испарились из его глаз. Бэтмен оскалился, и всё осторожное внимание, всё любопытство и интерес тут же погасли.       Враг бросился к нему, один к другому, и оба друг на друга, в один и тот же момент, словно бы их битва и не прерывалась. Джокер выудил резким движением нож из рукава, и Бэтмен тут же отреагировал, перехватив его руку. Оружие упало на землю, жалобно прозвенев по асфальту, и этот звук прозвучал слишком громко в темнеющем сознании Джокера. Бэтмен точным ударом отправил его в нокаут, и всё, что тот успел сделать перед тем, как отключиться — это ласково, любовно улыбнуться своему врагу. Злобно, ядовито усмехнуться. И выдернуть кольцо у бомбы, которая должна через несколько секунд отправить их обоих на воздух, не оставляя от их тел ничего, кроме бездушных, неспособных на чувства ошметков.       Только могила положит конец этой вражде и ненависти.       Потому что, когда любовь двух людей настолько сильна — этому всегда суждено продолжаться до гроба.