От человека до хищника

Чего хочет девушка в 20 лет? Если учиться, то в ненапряжный ВУЗ, где учиться просто, тусовки, хорошего парня, а по окончании учебы - нормальную работу, за которую будут хорошо платить, хорошего мужа и все в таком же духе. Вот только мне это глубоко до лампочки. Да и зачем мне все это, когда я получу все вышеперечисленное по первому желанию? Богатая семья, в которой я - единственный ребенок, могла себе позволить и гораздо больше. Вот только родителям на меня, в общем-то, было плевать. Вся их забота сводилась к еженедельным перечислениям на банковскую карту энной суммы денег и найму кучи репетиторов. Последние не держались в доме дольше недели. Первое время измывательства над ними были моей самой любимой игрой. Пятилетняя капризная девчонка, не ставящая ни во что окружающих. Не дикий звереныш, а оборзевшая от вседозволенности малявка. В плане доведения своих учителей я продвинулась дальше любой другой дисциплины. Так и получилось, что к десяти годам за мной прицепилось прозвище «дьяволенок». Слуг я не трогала. Зачем? Найти нормальную обслугу очень не просто и относились они ко мне вполне нормально. Но все равно они меня боялись. Говорить с ними было бесполезно и не о чем, а, учитывая мой, мягко скажем, тяжелый характер, дел со мной иметь не хотели. Все поменялось на мой одиннадцатый день рождения. Родители свинтили в очередной тур по миру, но наняв в этот раз всего одного человека. Владимир Астахов, официально - учитель аэробики, с соответствующими рекомендациями, а на деле - подполковник ГРУ в отставке, жилистый высокий мужик за сорок, совершенно лысый, с блекло-серыми глазами. Вот только взгляд. Взгляд матерого убийцы. Смотрит на тебя, а ощущение, будто в прицел снайперской винтовки осматривает. У меня есть маленький такой пунктик, я не называю человека, будь он хоть в сто раз старше, на «Вы», если его не уважаю, но конкретно этот вызывал почти инстинктивный страх и невольное уважение. Собственно, я не ошиблась и благодарила судьбу за то, что свела меня с ним. На мой вопрос, а почему именно учитель аэробики и он заявил, что, мол, «Кушать хочется всегда». Не знаю, чем я его заинтересовала, но урок аэробики он провел только один, а потом это все превратилось в сплошной ад. «Сохатый», так он позже просил его называть, учил меня всему, чему только можно и нельзя. Поначалу только общие физические дисциплины вроде легкой атлетики, немного акробатики, основы рукопашного боя и оказания медицинской помощи, вроде как обработать порез или царапину. Дальше шли основы ножевого боя и фехтования, несколько поменялся режим тренировок по легкой атлетике и акробатике, добавились уроки по оказанию помощи при переломах и глубоких ранах. Следом, когда мне исполнилось четырнадцать, начались занятия по топографии и основы тактики. С моего шестнадцатого дня рождения начались уже серьезные и более глубокие занятия. Основы минно-взрывного дела, изготовление простейших ядов, общая военно-инженерная подготовка, основы диверсионного дела и шпионажа, полевая хирургия. В общем, всему и помногу. Родителей иной раз по три-четыре года не бывали дома, поэтому занимались мы, не особо таясь. Пять дней в неделю сплошного мученья. Подъем в пять утра, получасовая разминка, от которой я буквально загибалась поначалу. Общий комплекс упражнений, короткий отдых, душ, завтрак и в школу. После школы обед, полчаса отдыха и занятия по нефизическим дисциплинам до шести вечера. Потом занятие рукопашной, ножевым боем и фехтованием до девяти. Ужин, вечерняя медитация, в пол одиннадцатого отбой. И так до двадцати лет, при этом Сохатый требовал еще и более или менее нормальной учебы. Домашнее задание приходилось делать частью в школе, частью - во время перерывов. Для нормального человека - ад наяву, но мне это пригодилось не раз и не два. Моя школа хоть и считалась элитной, но слабых там заклевывали, не обращая внимания на толщину отцовского кошелька. Драться приходилось несколько раз, вот когда я возносила хвалу богу за то, что привел в мою жизнь Сохатого. Суббота и воскресенье у меня были выходными, но тратить их на ерунду не хотелось. Нет, иногда я позволяла себе сходить на очередную тусовку в кругу моих сверстников, но без особого удовольствия. В основном свободное время тратилось на чтение исторических книг, медитации, самостоятельные занятия. Но главной особенностью выходных были наши с Сохатым вечерние разговоры «за жизнь». Темы разговоров были самыми различными. От обсуждения идиотизма некоторых одноклассников до рассуждений о политике и истории. Видимо эти разговоры и сделали меня в итоге подозрительной ко всему и ко всем. В те короткие моменты, когда родители были дома, я старалась подслушать их разговоры, полазить по сумкам, делала все, чтобы понять, почему они ко мне так относятся. Лезть к ним с разговорами я не пыталась. В итоге, ничего не прояснив, успокаивалась до следующего приезда и иногда ревела в подушку по ночам. Но постоянные тренировки и занятия не давали скатиться в депрессию. Так и жила, пока однажды не умерла. Это было… не знаю… банальностью. Сбила машина. Я даже хорошо успела рассмотреть лицо водителя, парня лет двадцати. Особенно хорошо запомнились глаза с расширенными зрачками и полное отсутствие даже удивления, а посеревшая кожа явно свидетельствовала о наличии хорошей дозы какой-то наркоты в крови. Мажорик, ублюдочный представитель «золотой молодежи», из той породы, которые считают, что им все можно. Я не стала такой и потому презирала таких отморозков. Ох, как мне хотелось его уничтожить. Не убить, а именно уничтожить морально, превратить в отброс, полное ничтожество, и плюнуть в лицо, когда этого добьюсь. Но, видимо, не судьба. Самое забавное, что не было ни света в конце тоннеля, ничего. Я была рядом с изломанной куклой, в которую превратилось мое тело. Похорон не было как таковых. В свое время, в одном из разговоров с наставником я упомянула, что не хочу, чтобы меня хоронили, хотела, чтоб сожгли, а прах развеяли над могилой деда - единственного из тех, кого я помнила и кем искренне восхищалась. Накануне кремации наставник пришел в бюро ритуальных услуг, где и находился гроб с моим телом перед кремацией. Родители даже не изъявили желания прервать очередной вояж, чтобы простится с дочерью. А он пришел. Больше часа он простоял над телом, просто всматриваясь в лицо бывшей ученицы. Потом, воровато оглянувшись, вложил мне в руку какой-то предмет. Я услышала только одну фразу: «Прости, Кира», и меня заволокла темнота.