Друг у друга

      Шэнь Цинцю этого писаку не любил. Вообще. Вроде бы. Вот за что его можно было любить? Уж вряд ли за его глупый роман. Можно даже сказать, что иногда он его ненавидел. Взаимно. Но к нему он привязался почти трепетно: из всех людей в этом новом мире, Шан Цинхуа стал самым близким. Тем, кто понимал, тем, с кем не нужно было притворяться возвышенным Горным Лордом. Кому можно было жаловаться на жизнь, на странно-прилипчивого протагониста, который уже не находил время на милую шицзе, на Лю Цингэ, который зачастил со своими съедобными демоническими тварями. Да вообще на всё.       О том, что Лорд Аньдин не совсем тот, кого собой представляет, он узнал нечаянно и нелепо. Глупо. Тот просто выругался: банально и по-английски. Цинцю прижал его к стенке, почти в прямом смысле, в тот же вечер и вытряс всё, что Цинхуа мог сказать. А говорил тот много.       Ох, после они ругались на Аньдин в доме Лорда всю ночь. Цинцю, отбросив маску величия, ругался громко, всласть и со вкусом, как давно хотел. Выговориться за это время ему было некому, а накопилось очень многое. Цинхуа ему не уступал. Не смотря на то, что это была ссора, оба были счастливы выплеснуть из себя всё, не боясь сказать лишнего и непонятного для собеседника. Наверное с этого и началась их странная дружба.       Шэнь Юань стал частым гостем на Аньдин. Особенно в ночное время, когда его новый приятель был свободен от дел, да и сам он мог наконец отдохнуть от забот и учеников.       Боже, сколько часов они могли говорить без перерывов. Сколько было для этого тем. Сколько споров и выпитых литров чая. Сколько узнавали друг о друге. Они даже выпили вместе — Цинцю пить не любил, не умел, да и не хотел, но согласился и не пожалел. Они определённо стали близкими друзьями.       Однако через год он и сам не понял, как так получилось, что они стали спать вместе. Хотя всё ещё считал себя гетеросексуалом. Вроде.       Это просто произошло. Без всякой романтики, жарких признаний в любви, которой не было. Возможно, это произошло из-за любопытства, Шэнь Юань ещё ни с кем не спал, как-то не выдалось, не интересовало. У Шан Цинхуа была подобная история. Сначала учились целоваться, правда немного нетрезвыми. Это они умели, но плохо, ещё неловко. Постигали науку быстро, а как это перешло в горизонтальную позицию, конечно не сразу, постепенно, никто не понял. Да и особо не помнил.       Первый раз был неловкий и быстрый. Без рук, без проникновения, едва раздевшись, целуясь, и прижимаясь друг к другу. Оно и ясно: два девственника.       Дальше, поборов смущение, были и другие ночи. Более… интересные.       Они друг друга не любили. Им было просто удобно, комфортно и свободно. Практично, чтобы сбросить напряжение, помочь справиться с ним другому. Они просто были друг у друга против всего мира и Системы, цеплялись до последнего, как напоминание о доме, как о чувстве некого родства и близости.       Цинхуа был влюблён в своего ледяного демона, который только и знал, как его бить. Цинцю вздыхал, обрабатывая синяки и прочие раны. Слушал жалобы, сомнения, целовал и брал, заменяя собой ледяного идиота. Иногда он слышал не своё имя, но не обращал внимания. Это, что говорить, было ожидаемо. И не огорчало. В те моменты он просто заменял эту влюблённость Цинхуа. Сам же не был влюблён. Он лишь пытался постичь все грани жизни, прекрасно понимая, как его жизнь утекает сквозь пальцы. Не умирать же девственником, правда?       Это было бы обидно.       Сколько раз они порывались уйти от всех и от всего. И сколько раз их останавливала недовольная Система. Они желали быстрее закончить сюжет, но до этого было столько лет. Года ожидания, чтобы после исчезнуть из истории. Цинхуа даже почти не жалел, думая о том, как покинет своего Короля. Плакался, конечно, но понимал, что ему кроме смерти от ледяного демона ничего не увидеть. А жить он хотел. Цинцю же молчал. Да и что он мог сказать? Он этого Мобэя и в глаза не видел, что уж там говорить про шансы.       Да и у самого проблем было полно. Слухи поползли, что Лорд Цинцзин не ночует на пике, а школу не покидает. Глава Школы зачастил на чай под вечер, Бинхэ шастает по дому дотемна, а если мимо него идти, всё пытается выпытать, куда собрался Учитель. Шан Цинхуа из-за него на Цинцзин и ходить днём перестал. Говорил, что побаивается. Цинцю искренне не понимал, о чём говорил его друг. — Ты-то не видишь, — недовольно ворчал Самолёт под боком, махая ногами в воздухе, — а он на меня как взглянет из-за твоего плеча, так мне уйти уже хочется. Куда-нибудь на другой материк. Цинцю лишь фыркал. Вряд ли этот ребенок мог смотреть так. Цинхуа, скорее всего, мерещилось. Бинхэ пока что был белым невинным лотосом.       Так ещё и Лю Цингэ стал ходить. Будто у него не бамбуковый дом, а проходной двор какой-то. И конечно выгнать его он не мог. Как и других. Хотя Глава Школы особо не задерживался, до первого осторожного намёка, что ему пора. Лю Цингэ же приходил на чай, сунув в руки ученика какой-то мешок с очередной живностью, и сидел часами. И чай уж заканчивался, он всё не уходил, приходилось заваривать новый. Сидел, молчал да хмуро смотрел, будто Цинцю его подставил или предал.       Лю Цингэ в тяжесть почти не был, слушать он умел, а вот беседу поддержать не особо. Говорил он редко, рассказывал о чём-то ещё реже, но тут уж выпытать нужно было.       Но возвращался на Байчжань он уже в темноте, когда Ло Бинхэ уже начинал тихо жаловаться о том, что уже поздно, Учителю пора спать и так далее.       Цинцю думал, что если бы не приличия, как и нытье Бинхэ, Бог Войны бы у него всю ночь просиживал без сна со своей хмуростью. Да и Цинхуа на него стал жаловаться. Ученики с Байчжань редко стали посещать Цинцзин, а вот на Аньдин что-то зачастили, особенно после ссор двух Горных Лордов. Работать с подобным отношением Цинхуа отказался, а Цинцю его на совете и поддержал. Право слово, в материальном и практическом плане самый важный пик, а в грош его и не ставят. Ведь если Аньдин устроит бунт и откажется работать, то встрянет и работа других пиков. Юэ Цинъюань должен был это понимать.       Юных воинов выпороли, а вот на Цинцю и Цинхуа некоторые стали странно посматривать. Но внимания они не обращали, да и ничего не говорили.       Цинцю часто проводил ночи на другом пике и почти никогда в бамбуковом доме. Там спать было спокойно, не так страшно, как под одной крышей с протагонистом, ожидая от него подлости. Пусть бамбуковый дом был несколько роднее, но он уж предпочитал спать в одной кровати с любовником и другом, чем под одной крышей с человеком, который в будущем его может убить. Ох, поспешил он переселять Бинхэ в пристройку. Следовало для начала пристроить его в общежитие. Хотя бы в женское. Ло Бинхэ хоть и был милым, да обхаживал его с таким рвением, что в его благих намерениях сомневаться не приходилось, но вот Цинцю все никак не мог подавить в себе опаску. Больно свежа была картина в его памяти — человек-свинья это не та участь, которую он бы пожелал.       А потом было Собрание Союза Бессмертных. До него Цинцю да Цинхуа себе спокойствия не находили. Ничего из того, что говорила им Система, они делать не желали, да только выбора у них не было. Либо так, либо смерть. А они всё ещё надеялись пожить вдоволь.       Цанцюн впал в траур от погибших учеников. В трауре был и Шэнь Цинцю. Для других он потерял любимого ученика. Сам же теперь отсчитывал дни до возвращения Бинхэ. До собственной смерти. По крайней мере, он надеялся, что за проявленную доброту протагонист не станет мучить его годами, а прикончит быстро.       Также огромных усилий стоило уговорить Юэ Цинъюаня отпустить его с Цинхуа на время. Цинцю его долго, недели две обхаживал, осторожно и терпеливо, с чаем и угощениями, пока не вспылил и не сказал, что сам покинет пик и больше не вернётся. Ну причина вспышки его гнева была — он собирался спасти свой зад в будущем, а ему мешали. Юэ Цинъюань со скрипом его отпустил вместе с Шан Цинхуа. А сколько же до этого он выслушал отговорок! Тот же Неисцелимый служил отговоркой не меньше десятка раз.       Цветки росы луны и солнца были посажены, но росли медленно. Года через три-четыре их спасение должно было принести плоды, а после томиться в ожидании ещё некоторое время. Тылы были подготовлены, они собирались ждать пять лет, чтобы быстро со всем покончить и уйти, но…       После была диверсия.       Цинцю ненавидел, когда Шан Цинхуа приходилось покидать мир заклинателей по малейшему зову Мобэй Цзюня. Тот всегда бежал почти радостно, собираясь поспешно, едва ли оставляя весточку Цинцю. Шэнь Юань ругался, когда тот не оставлял записки, потому дал ему подвеску, которую Цинхуа должен был оставлять на столе, чтобы Цинцю не ждал его к ночи или даже к утру.       Так же Цинцю оставлял для него талисманы.       Их разработка заняла год, но того стоила. Парные талисманы перемещения, которые перемещали одного заклинателя к другому в случае опасности, но для этого требовалось много энергии и некоторое время. Или же посылался запрос о помощи. Тогда иероглифы загорались красным, а лист шелестел.       Цинцю всегда носил талисман рядом, прикалывал бумагу к внутренней стороне рукава, изредка посматривая на него. Цинхуа относился к этому с мягкой насмешкой. — Цинцю, право слово, тебе бы поумерить паранойю, — усмехался он, приваливаясь к чужому плечу, привычно щёлкая семечки. — Бинхэ ещё пару лет будет в Бездне бродить, а со мной ничего не случится. Мобэй признал меня полезным. — Для бумажной волокиты, — раздражённо распахивал веер Цинцю. — Будто от других демонов угрозы нет. — Уу, — протягивал Цинхуа, тыкая пальцем в чужую щеку. — Какой ты зануда, Цинцю.       Свой талисман тот запихивал куда-то в сумку, где его едва найдёшь. Шэнь Цинцю всё пытался приучить его держать талисман под рукой, а Самолёт всё время забывал наставления. Цинцю уже и вшивал в его рукава талисманы, да те рвались от неосторожности Шан Цинхуа.       И вот…       Промедление стоило жизни.       Когда Цинцю, уже готовый к бою, прервавший прогулку по лесу, перенёсся на поле боя, Цинхуа истекал кровью, а от демонов и след простыл. — Цинцю, — пробормотал любовник, чуть приподнимаясь. Из груди его что-то торчало, сам он истекал кровью.       Не обращая на холод северных демонических земель, Цинцю бросился к нему, тут же принявшись передавать духовные силы.       Автор что-то ещё бормотал, про правоту занудства Цинцю, про него, пару раз помянул Мобэя, пока Цинцю тщетно пытался помочь.       В холодах этого места тело остыло быстро. Цинцю, сцепив от гнева и боли зубы, поднял тощее мелкое тело на руки. Сюя покинул ножны.       Похолодало излишне резко. Цинцю обернулся. — Явился, значит, — зло процедил Горный Лорд, прижимая к себе тело. Он не боялся. Он был зол, был подавлен и разбит. Преграда в виде священного демона его уже не пугала. Он намеревался вернуть любовника домой, чтобы похоронить с почестями, а не дать сожрать демонам его тело.       Цветок ещё не расцвёл, а без ухода и крови заклинателя не расцветёт. Цинхуа не вернётся.       Демон промолчал, смотря на тело странным немигающим взглядом. Несмотря на бесстрастность его лица, в глазах появился гнев.       Цинцю прижал тело к себе крепче и встал на Сюя. — Если он что-то для тебя значил, — нехотя подавив гнев, сказал Шэнь Цинцю, — то отомсти за него. Хотя бы из-за того, что посмели напасть на твоего слугу.       Через неделю Шэнь Цинцю, похоронив друга и любовника, покинул школу Цанцюн, отправившись в путешествие. Через месяц пропали письма, что отсылались Главе Школы как отчёты. Через год Шэнь Цинцю был причислен к пропавшим без вести. «Учётная запись Шэнь Цинцю была удалена… Перезапуск мира… Новая Игра. Добро пожаловать, хост. Вас встречает мир новеллы «Путь Гордого Бессмертного Демона» версия 2.0. Вы привязаны к учётной записи: Шэнь Цинцю, Мастер Сюя, Учитель Ло Бинхэ.»       Шэнь Цинцю криво усмехнулся, прикрывая глаза…       Вот он и нашёл способ вернуться к Цинхуа.