Взгляд первый «Угодить папочке»
Попробовать отдать себя чьей-то власти… Рик Граймс давно не ощущал такого. Всегда сдержанный, упрямый, ответственный, берущий тихим сапом, лидер, принимающий сложные решения, заботящийся о людях. О его людях. Мышцы сведены, готовы к отражению любой атаки даже посреди ночи, во сне, даже поглощай он пищу или качай на руках младшую дочь. Всегда. Но не теперь.
Розита толкает его на стул с высокой спинкой, толкает аккуратно, но в то же время властно, жестом, требующим подчинения.
Рик сомневается, что это правильно, но он согласился на этот эксперимент, позволяя Розите избавить его от растительности на лице при помощи опасной бритвы.
Горячее полотенце ложится на его заросшее курчавыми волосами лицо, оставляя открытым только нос, распаривает кожу, смягчает жёсткую с проседью щетину. Шейный позвонок упирается в спинку стула. Тепло нагретой ткани раскрывает поры, проходит всего пара минут, прежде чем Розита снимает полотенце.
Она придвигается недопустимо близко, и Рик невольно раздвигает ноги шире, впуская девушку в своё пространство, натягивается ещё одно полотенце — импровизированный фартук; тонкая рука вбивает взбитую мыльную пену, помазок круговыми движениями загоняет её между волосками. Рик похож на смеющегося Санта Клауса, помазок смягчает щетину, щекочет участок под носом, пена обволакивает всю бороду и скулы.
Синие глаза неотрывно смотрят ей на губы, она чуть их закусывает от сосредоточенности, язык смягчает влажностью зубы. Пленительная картинка завораживает Рика, дыхание замедляется, кажется, он практически перестаёт дышать. Розита очень близко, он буквально ловит на себе её тёплое дыхание, и по напряжённому телу разливается жар, пульсацией отдающий в пах.
Рик сомневается, что это правильно, но он не смог отказаться от предложения проверить заточенность бритвы.
Прежде чем режущее полотно касается его щетины, синие глаза скользят к чрезмерно открытой зоне декольте, замечают выпуклые точки сосков.
Он с трудом переводит въедливый взгляд вверх, боясь, что Розита заподозрит в нём похотливые мысли. Она фиксирует его голову свободной рукой, держит за подбородок, в этот момент их глаза встречаются, и Рику целую секунду кажется, что их губы сольются в поцелуе. Конечно, этого не происходит. Розита сосредоточена, натягивает кожу одной рукой, чтобы лезвие легко заскользило по росту волос под правильным углом.
Начинает от виска, двигаясь по направлению к шее и подбородку, все движения уверенные и плавные, сбривает усы, подбородок бреет по горизонтали справа налево. Пену и срезанные волоски протирает об полотенце, иногда смачивая лезвие в блюдце с водой.
Ловкая рука скользит лезвием по щетине, оголяя кожу и делая её беззащитной, как и самого мужчину. Одно неверное движение опасной бритвы по ярёмным венам, и Рик зальёт фонтаном крови и себя и девушку.
Тонкое колено упёрлось ему между ног: Розите так удобнее, она изогнулась, чтобы острое лезвие достало до каждой выемки шеи, безопасно прошлось по кадыку. Рик практически не дышит, старается не шелохнуться, его тело и сам он отдан власти другого человека. Он сжимает сиденье стула, пальцы вцепляются в древесину по бокам, сильные мужские пальцы напряжены. Слышится характерное скобление по щетине, сам мужчина сосредоточился на теплоте от контролирующего пах колена. Кажется, у Рика встал, и хочется верить, что полотенце скрывает набухшую ширинку джинсов.
Рик сомневается, что это правильно. Вот только… колено, колено прижимается так приятно.
Бреет волосы под губой, собирает лезвием мыльную взбитую пену.
— Dios mio, ты так напряжён, Рик, расслабься.
Шёпот Розиты отдаётся по всей длине позвоночника, пульсирует в копчике.
В эту минуту мужчина в её власти, отдан ей целиком. Он смотрит на неё, хочет её, видит только её.
— Я хорошо наточила лезвие, папочка, — шепчет Розита так тихо, что кажется: эти слова только в его голове.
Когда помазок повторно мажет мыльную пену по лицу, а Розита начинает подчищать лезвием теперь уже против роста волос, рука Рика касается её бедра, передавая тепло и желание. Розита зарывает пятерню в его кудрявые волосы и крепко сжимает.
— Не ёрзай, Рик, — шепчет строго, — не нужно меня дразнить, пока я тычу бритвой тебе по сонной артерии.
Он закрывает глаза, жмурится, по телу дрожью пробегают мурашки от желания укусить этот запретный плод.
Он убирает руку, принимая её правила игры, но через некоторое время просто сдвигает плотнее ноги, чтобы внутреняя сторона бёдер касалась её ног.
Рик Граймс боится пошевелиться, в голову лезут чёрт-те какие нелепые мысли. Он готов поклясться, что даже воздух в беседке наэлектризован, искры буквально отражаются в металле.
Прохладное полотенце ласково прикасается к коже лица, шеи. Розита умело управляется, промакивая остатки пены и срезанных волос. Ладонями ласково массирует выбритую кожу увлажняющим маслом. Отстраняется, забирая свой запах, оставляя Рика гладко выбритым и розовощёким, в ожидании чего-то большего.
— Повторим снова, когда обрастёшь, — кидает напоследок, забрасывает полотенца в корзину для белья, забирает опасную бритву и уходит.
Сегодня она достаточно наигралась.
Взгляд второй «Её трусики»
Наверху, в детской, слышен плач ребёнка, и Розита направляется туда, поднимаясь по лестнице, сжимает перила кожей байкерской перчатки.
— Кааарл, — протяжно зовёт она.
Через какое-то время появляется в детской и улыбается подростку.
Карл держит младшую сестрёнку на руках и неумело её убаюкивает, но девочка всё равно беспокойно ёрзает и плачет.
— Что такое, малютка? — Розита участливо ласкает ладонью маленькую ладошку девочки. Та немного успокаивается и отвлекается на гостью.
— Она не голодная? Ты её кормишь?
Подросток утвердительно кивает, он любит сестрёнку и готов быть доброй и заботливой нянькой. Но когда ребёнок истерит, Карлу тяжело сохранять объективность.
Розита забирает у него девочку и окончательно успокаивает, гладя малышку по спине ладонью, немного покачивая и бормоча что-то ласковое на испанском.
Карл только удивлённо поднимает бровь и садится на кровать, на которую Розита укладывает Джудит и ложится сама, продолжая убаюкивать её колыбельной.
— Как у тебя это получается? — Только удивлённо спрашивает он и слышит короткий смешок.
Розита певуче, не сбиваясь с ритма колыбельной, повествует о младших братьях, которым она мазала коленки зелёнкой и укладывала спать. Карл невольно улыбается, представляя эту картину из прошлого.
— Я и тебя могу усыпить, — шепчет она улыбаясь. Джудит уже заснула, и теперь Розита просто поглаживает девочку по плечику. Она тянет руку к Карлу и притягивает к себе, он послушно ложится на бок, целуя сестрёнку в тёплый затылок.
— Знаешь, зачем я пришла, mi diablo? — какое-то время девушка испытующе смотрит на подростка.
— Ты наша новая няня?
Они так долго смеются глупой шутке, беззвучно, сотрясаясь плечами, что у обоих перехватывает дыхание. Джудит нежно посапывает между ними, Карл зарывается в её светлые локоны кудряшек и вдыхает аромат сестрёнки.
— Сексуальная няня, заметь, — шепчет Розита, и чёртики в её карих жгучих глазах заставляют Карла вспыхнуть маковым цветом. Подросток улыбается и смущается одновременно. Ему нравится дружить с Розитой — она лёгкая, весёлая, красивая и бесконечно смелая. И да, очень сексуальная, но Карл не осмеливается такое произнести. Он всё ещё смущён, щурит глаз и застенчиво продолжает улыбаться, прячась за отросшей чёлкой.
Протягивая руку, Розита убирает прядь его волос за ухо, нежно касаясь тонкими пальцами.
— Ты тоже, — шепчет она одними губами.
— Чтооо? — выдыхает он.
Что она имеет в виду? Тоже сексуальный? Этот комплимент и смущает его и возбуждает.
Девушка не отвечает. Вспорхнув с постели, сладко потягивается и даёт Карлу насладиться тонкостью своей фигуры, начинает раздеваться, не оборачиваясь, и совершенно будничным голосом сообщает, что у них в доме лопнула труба: Абрахам с Дерелом пытаются что-то предпринять для починки, а она заскочила принять душ.
Глаз Карла жадно скользит по женскому телу: изгибам, полушариям, шелковистости кожи, бугоркам и впадинкам — по всему, что успевает разглядеть, пока Розита, резко обернувшись, не восклицает:
— Я думала, ты отвернулся, mi diablo!
Алеют даже уши. Карл поспешно отворачивается, слышит шорох шагов и льющуюся из душа воду. Сердце бешено гоняет кровь, внизу живота жаркое томление, почти больно, но вместе с тем приятно. В мыслях только обнажённая Розита, её шёпот, призывный взгляд, смех, Розита, губы, нежная шея, блеск пирсинга в пупке, Розита, искры в глазах, губы, шея, груди…
Не больше четверти часа проходит, как голос Розиты вырывает его из сладких дум: она просит полотенце. Карл не осмеливается поднять на неё взгляд, когда просовывает ей через приоткрытую дверь большое стиранное полотенце отца.
Он не осмеливается поднять на неё взгляд, когда она чистая и обёрнутая полотенцем подходит к разбросанной на кровати одежде и начинает одеваться.
Он не осмеливается поднять на неё взгляд, когда она уже одетая, быстро подходит к нему и по-дружески чмокает в щёку, роняя мокрые пряди волос на его лицо.
— До завтра, mi diablo, — ласково бросает она, лёгкие шаги слышатся по лестнице.
Карл всё ещё сидит на кровати, предусмотрительно положив англо-испанский разговорник на подозрительно взбухшую ширинку джинсов, и только спустя некоторое время замечает оставленные девушкой трусики.
Взгляд третий «Кто-то лишний»
Каждый из троих играл свою роль самозабвенно, без фальши, отдаваясь этим извращённым отношениям без остатка. Абрахам брал, Розитта отдавалась, Юджин наблюдал.
Абрахам загибает её на верстаке Портера, Розита стонет как последняя шлюшка, Юджин смотрит.
Абрахам дерёт её грубо, между стеллажей, Розита кончает громко и мокро, Юджин смотрит.
Абрахам водит по её губам головкой своего толстого короткого члена, Розита сосёт тому с причмокиванием, Юджин смотрит.
Идиллия.
Первой угрозой был Спенсер, молодой, высокий, с широкими плечами, самоуверенный выскочка, привыкший к хорошей сладкой жизни. Портер ревновал, удивляясь тому, что Абрахаму совершенно плевать. Рыжий чёрт, абсолютно уверенный в себе и своём стояке, даже не напрягался, как-то мимоходом бросив напряжённому Юджину фразочку «сучка не захочет, кобель не вскочит», а в «своей сучке» тот был уверен.
Юджин был начеку, не доверял слащавому Спенсеру, ревновал.
Вторая угроза исходила от скромной Тары. Момент, когда Розита заинтересовалась ею, Юджин упустил. Слишком поздно он поймал их улыбки друг другу: призывную Розиты и совсем застенчивую Тары. Он высматривал их наигранно случайные касания кончиками пальцев, скользящими нежно и ласково, почти незаметно, и изнывал от ревности.
Даже Рик был для Юджина угрозой, потому что Розите вздумалось поиграть с лидером в «сладкую девочку». Портер несколько раз заставал их вместе: ничего особенного, гибкая как кошка Розита умело скоблила брутальную скулу Граймса. Юджин вламывался в застеклённую беседку всегда с самыми дурацкими вопросами, смысла которых ни Рик, ни Розита не улавливали до конца, и кожей ощущал накал желания, буквально повисшие в воздухе флюиды страсти. Он оставался до конца процедуры, как верный пёс, дожидаясь чертовку, что-то заумное бормоча себе под нос, понятное только ему.
Невыносима была мысль о том, что кто-то ещё смотрит на Розиту, раздевает её своим взглядом, наслаждается её вниманием.
Это он, верный Юджин всегда предан, восхищён, целует следы на простынях после жаркого секса, трёт пальцами ткань, вдыхает аромат, расширяя ноздри на максимум, как дракон, желая вдохнуть все частицы запаха любимой женщины. И он готов смотреть на неё сутками, дышать ею, боготворить её.
Пришлось пойти на хитрость и намекнуть Мишонн о «невинных» процедурах.
Спасибо,
темнокожая воительница, ты восстановила баланс.
Абрахам, Розита и Юджин, а четвёртый тут лишний.
Взгляд четвёртый «Ловушка для охотника»
— Ты мне нужен, — отчеканивает Розита, беря пальцы охотника с самокруткой и, умело извернувшись, затягивается. Один продолговатый бублик дыма растворяется в вечерних сумерках.
Просьба Розиты застаёт Диксона врасплох: сопроводить её к недалеко расположенному озеру и уберечь от нашествия ходячих, пока девушка поплавает.
Молчание — знак согласия. Он не стал возражать или интересоваться, почему она не попросит Абрахама. В той стороне у него были расставлены силки, он вполне мог их проверить.
Следующим днём в час жаркого солнцестояния стрелок на двенадцати в условленном месте у главных ворот Дэрила ждали две молодые женщины.
— Ты пунктуален.
Он оглядывает их и ничего не говорит, ловко отфутболивает окурок средним пальцем в траву, и они втроём берут путь за периметр. Идут молча, приминая высокую траву широкими шагами, вслушиваясь в шуршание ветра в кроне деревьев. Слушать важно — звуки вовремя предупреждают об опасности.
К озеру приходят быстро, солнце бликами играет на глади. Совершенно не стесняясь охотника, Розита кидает одежду на брошенный у массивных корней старой ветлы рюкзак, оставаясь только в удлинённой майке с бретельками, прячущей трусики.
Дэрил прислоняется к кроне дерева чуть поодаль, высматривая возможную опасность рядом с местом, где они расположились. Смотреть важно — зоркость предупреждает об опасности.
Розита тянется тонкими сухопарыми руками к замешкавшейся Таре (та успела только расстегнуть клетчатую рубашку) и деликатно, но в то же время настойчиво принимается раздевать подругу. Лучи полуденного солнца отражаются искорками в волосах, в уголках губ Розиты, она негромко хохочет, увлекая себя и подругу на ведьминский шабаш. Смелее, ещё смелее срываются предметы одежды, и вот остался последний рубеж — нижнее бельё.
— К чёрту его, — на выдохе шепчет Розита в лицо подруге и, заражаясь безумием, Тара осточертело скидывает довлеющий стыд и отдаётся на власть бесовского веселья. Обе теперь как два обнажённых совершенства — хрупкое и острое, жаркое и нежное.
Розовощёкие входят в воду, держась за руки, переплетая пальцы, погружаясь в бодрящую воду и в собственное безумие. Им жарко, они плещутся, разбрызгивая капли радуги, тихо щебечут, как две повстречавшиеся птички, и наконец сливаются в поцелуе.
Возбуждение пронизывает острым выкриком, плотность воды позволяет подхватить подругу под ягодицы, приподнять и впиться жаркими губами в полные груди.
Они извиваются, пуская рябь по воде. Возбуждение волнами передаётся к берегу.
Дэрил слышит их, видит их, чувствует их. Чувствовать важно — чувства обещают, что ты ещё жив.
Розита знает, что за всем этим эротическим безумием наблюдает Дэрил. Ей хочется себя показать, чтобы он увидел,
увидел, какая она на самом деле. Заглянул в самую суть…
***
— Эй, пс-с, — охотник предупреждает об опасности, голос почти неслышимый, — ходячие уже близко.
Дэрил у самой кромки воды и тянет к девушкам руку.
— Нескольких я прикончил, но их больше, направляются сюда.
Зажимает рукой поданную Розитой ладонь и вытягивает с усилием на себя. Тара тянется за подругой. Наспех обмокнувшись полотенцем, скручивают мокрые волосы, отжимая воду. Одеваются по выработанной годами привычке быстро, почти не разговаривая.
Дэрил ждёт их на тропке, когда слышит твёрдые шаги, не оборачивается, просто идёт вперёд, ведя девушек за собой.
Сегодня он не осматривал ловушки, он попал в ловушку сам.
Взгляд пятый «Отец, я согрешила»
В новой часовенке отца Габриэля всего одна лавочка. Это даже не часовня, просто закуток, облагороженный не сдающим позиции священником. Людям нужен свет Господень, душам очищающий поток молитв и обнажающая сердцевину каждого исповедь. Габриэль нашёл своё призвание — в общине, которую выбрал, он будет гласом божьим, нести истину и умиротворение.
Он наместник Бога.
Аминь.
Мысли о великой миссии тревожили разгорающееся самолюбие, кормили светлую сторону, на потеху тёмной.
Рик и его люди спасают общину от ходячих мертвецов. Отец Габриэль спасает души.
Священник занял своё место в ячейке последней горстки одичалых людей, он дарует мир, дарует надежду на спасение.
Благостно. Сердце поёт аллилуйю.
***
— Отец Габриэль, простите, ибо я согрешила, — вкрадчивым голосом произносит Розита, игра в священника и грешницу началась.
Габриэль вздрагивает от официального обращения, но берёт себя в руки, со смиренной миной весь обращается в слух. Нависая над ней, кладёт руки на плечи Розиты и чуть сдавливает ладонями в знак одобрения. Девушка спиной к нему, с опущенной головой, подставляет взгляду беззащитную шею. Он внемлет.
— Мне стыдно рассказывать о том, что я делала, Padre. Но я должна покаяться, — она вздыхает, — должна поведать о своих грехах.
— Продолжай, — покровительственно изрекает «священник», возвышаясь над «прихожанкой», стоит прямо за ней, сидящей на единственной деревянной лавочке. — Богу важно искреннее раскаяние.
Розита начинает открываться в своих грехах, и Габриэль, увлечённый и пораженный её исповедью, не замечает, как покаяние перерастает в упоение своим блудом.
Она всегда была любимицей отца, хотя в их семье было ещё семь детей. Мать стала инвалидом после несчастного случая, погрузилась в депрессию. Всё хозяйство свалилось на старшую дочь: забота о братьях и сёстрах, забота о родителях. Особенно об отце. О папочке следовало заботиться
по-особенному, с тщательным вниманием.
Папочка был добрый, ласковый и очень любил Розиту. Любил
смотреть на неё.
— Я должна была быть без трусиков, когда делала уборку по дому. Papi всегда садился на старый потрёпанный диван и наблюдал, как я старательно пылесошу выцветший ковёр, собираю детские игрушки, разбросанные по комнате.
И Розите нравилась такая игра, непонятное в то время чувство заполняло низ живота, вызывая прилив сил и блаженства.
— Отец трогал тебя?
— Нет, — спешит опровергнуть предположение Габриэля Розита.
Трогать нельзя, можно только показывать и смотреть. Такие правила, придуманные её папочкой.
Отец холил её, дарил подарки, рассказывал сказки на ночь. Но больше всего он любил смотреть на свою красивую девочку. А дочь любила показывать ему себя.
Светлая сторона отца Габриэля краснеет от стояка, на потеху тёмной.
«Наместник бога? Чёртов лгун!»
— Papi никогда меня не трогал.
Отец Габриэль остервенело перебирает пальцами бусины чёток.
— Я отбрасывала одеяло, приспускала трусики вниз, к коленкам, и тогда папочка рассказывал мне сказку на ночь. Я не смела открывать глаза от стыда, пыталась вникнуть в сюжеты сказок, улавливала, как меняется его голос, становится тише, хриплым, с придыханием.
Плечи Розиты мелко дрожат, и если бы Габриэль заглянул в её глаза, то встретился бы с отблесками чертей. Она рассказывает, как любила поливать себя из садового шланга, когда нужно было ухаживать за цветами у их домика. В жаркие дни вода освежала, мочила тонкую ткань сарафана, вырисовывая отчётливые линии маленьких грудей.
Отец всегда был рядом, грелся на ротанговом кресле-качалке, посасывал кончик дешёвой сигары и наблюдал за своей девочкой.
В первые месячные, когда папочка подсказал, как правильнее пользоваться мини тампоном, было немного стыдно. Он руководил, она подчинялась: слегка наклоняясь, опускала шорты и трусики до острых коленок, чуть шире разводила ноги, и оба смотрели, как тонкая жёлто-красная струйка, журча, лилась в дно унитаза. Моча и менструальная кровь смешивались, как её стыд и наслаждение чем-то запретным — их секретом.
Они двое, объединённые тайной, пытались сохранить её, выжечь рисунком страсти в сердцах, понимая о греховности таких отношений.
Бусины чёток трутся друг о друга в вспотевших пальцах Габриэля, неправильные картины из прошлого собираются углами пазлов в одно целое: юная Розита манит ещё только начавшим формироваться телом Габриэля.
Тело девочки взрослеет, становится более женственным, соблазнительным, а игры с папочкой более занимательными. Теперь он хочет видеть её изнутри, увидеть то, что спрятано глубоко. Он намекает, он ведёт игру, чтобы ей тоже стало интересно. Отец дарит ей прямоугольное зеркало на длинной ручке, что прикупил на уличной распродаже.
Когда сил терпеть у Розиты уже не остаётся, а детвора уложена в свои постели, она присаживается на ступеньки между первым и вторым этажом. В зеркале, которое она держит за длинную ручку, отражается полоска трусиков. Розита раздвигает ноги как можно шире, согнутые коленки расставлены в разные стороны. Трусики увлажняются, мокрые пятна видно в зеркале. Это так грязно и так восхитительно, что у Розиты перехватывает дыхание. За этим занятием её и застаёт отец, он усталый после многочасовой работы на рынке, ссутуленный, чёрные курчавые волосы перемежены с сединой.
Габриэль жалеет, что он сейчас не в том моменте, в паху покалывает от желания, голос Розиты увлекает его в сладкий грех.
Отец так и стоит перед ней, мягкой улыбкой одаривая дочку, кивает, и Розита раздвигает ноги ещё шире, почти до болезненных ощущений в мышцах. В зеркале отражается тонкая рука, отодвигающая заслонку трусиков, и нежное тёмно-розовое лоно девочки. Она видит себя там, тёмные волоски, все свои складочки, смазку. В матке пульсирует, почти больно, мышцы ног дрожат, она хочет вывернуться для отца наизнанку. Он смотрит. Он видит. Он наслаждается.
Отец обхватывает её руку своей горячей ладонью, тянет зеркало наверх, и в отражении Розита видит свои покусанные алые губы, горящие диким восторгом глаза. Она видит себя, изнутри, свою сердцевину, сердце, отстукивающее ритм похоти, свою греховную сущность и, запрокидывая голову назад, с коротким всхлипом испытывает свой первый оргазм.
Габриэль не сразу осознаёт, что исповедь давно закончилась, и теперь только тишина и его собственное тяжёлое дыхание. Священник сглатывает ком в напряжённом горле и начинает шептать заученные слова:
— С покаянием мы исправляем всё новые и новые грехи наши, —
«лжец, лжец!» — Дар покаяния дан нам потому, что после крещения нет иного способа призвать нас ко спасению кроме подвигов ко Христу и слёз, —
«какой же ты лжец!» — кроме исповедания прегрешений и удаления от зла, -
«ты хочешь её, развратник». — Отпускаю тебе грехи твои, дочь моя.
Разрешительная молитва закончена.
Аминь.
Тёмная сторона, потешаясь, напоминает спрятать стояк. Габриэля прошибает пот, колоратку хоть выжимай.
Розита целует ему ладонь, (Габриэль не в силах пошевелиться), встаёт и скрывается за дверью.
Воскресенье — хороший день, чтобы начать традицию.
