Семь девятых.

- А правда мама была красивая? – с грустью пробормотал Нино, поднимая глаза на Микеле. - Правда, - согласно кивнул итальянец, осторожно стирая со все еще по-детски пухлых щечек слезы. - Не надо, я… я не плачу, - мальчишка поморщил нос, но не стал выдираться из объятий. - Это не зазорно, это нормально, - с трудом проговорил я, сглатывая комок в горле и тоже поднимая взгляд на Локонте. Он слабо улыбнулся в ответ, глядя с такой нежностью и трепетом, что, кажется, и я сейчас не выдержу. - Это нормально, - повторил он за мной, потянувшись к моему лицу и мягко прикоснувшись пальцами чуть выше скулы. Кажется, все-таки не выдержал… После всего, что нам пришлось пережить, слезы – это не показатель слабости, это доказательство того, что мы еще живы и способны чувствовать. Уже прошло три года, но нам с Мике до сих пор снятся кошмары. Я знаю, что ему снится тот самый последний день, когда он не смог предотвратить аварию и спасти Маэву от саморазрушения. Мне снится, что меня обвиняют в том, что я остался жив… Видит бог, я не раз хотел, чтобы все сложилось по-другому, чтобы выжил кто-то другой – Диан, Мелисса, Мерван, Клэр или Маэва – все равно, лишь бы не было так до нетерпимости больно. Но я не смог бы оставить Микеланджело. Он говорил, что я его сломал, своей ложью, своим молчанием. Но он знает, почему я поступил именно так. Он тоже это почувствовал, когда было плохо Эве. Итальянец попросил у меня прощения в день, когда нас выписали из больницы, но я не обижался и не винил его ни единой секунды – главное, что он выбрался с того света, пережив клиническую смерть, все остальное – совершенно не важно. Важным было то, что у нас есть только мы, и уступать судьбе мы не собирались. - У Маэвы такой красивый голос, - снова пробормотал Нино, не выдерживая и пряча лицо у Микеле на груди. - Ты помнишь, как она пела тебе колыбельные? – ласково произнес мужчина, поглаживая мальчика по волосам. - Да, - неуверенный кивок в ответ. Возможно, Нино не помнил. Но очень хотел помнить. Я никогда не думал, что все обернется так. Что наши роли – или злой рок? – сыграют с нами злую шутку… Маэва погибла на месте происшествия еще до приезда «скорой», Мерван – в больнице, после нескольких дней в критическом состоянии в отделении реанимации, не приходя в сознание. Шансов не было, надежды тоже. Доиграли последние аккорды финальной песни, на экране ноутбука труппа рок-оперы Моцарт в полном составе вышла на поклон, все они счастливы, радостны и живы – всегда живы в наших воспоминаниях. Я давно не Сальери и Микеле – не Моцарт. Мы – совсем другие, но почему-то иногда так отчаянно хочется вспомнить… Альбер помог нам с оформлением документов на опекунство, за что мы ему очень благодарны. - Знаешь, малыш, пора спать, - Мике приподнялся, удобнее перехватывая Нино, чтобы не уронить, бережно обнимая. – Пойдем? - Пойдем, - я поднялся, идя за ними до спальни, наблюдая, как мальчишка крепко обнимает итальянца за шею. - Я не буду выключать свет, - снова мягко улыбнулся Микеланджело, укрывая ребенка одеялом. – И не бойся, мы будем рядом. - Всегда, - так же ласково добавил я, поцеловав его в лоб. - Спокойной ночи, - сонно прошептал Нино, поворачиваясь на бок и обнимая подушку. - Спокойной ночи. Микеле поднялся, обнимая меня. Уже в самых дверях мы обернулись на тихое: - Па-ап… - Да? - Я вас люблю. - И мы тебя. Пусть как бы сложно ни было, но жизнь продолжается. И об этом важно помнить. И клянусь самым дорогим, что у меня есть – любовью к моему мужу и моему сыну, я всегда буду об этом помнить. * * * * *