Конец истории

      Всё кончилось внезапно. Как-то быстро прошло то время, когда можно было на кого-то положиться. Друзья разъехались, остались лишь немногие. Грусть. Темнота и страх — вот что она чувствовала. И всё потому, что нет того, кто её поддержит, обнимет, успокоит. Дайкичи скончался в возрасте шестидесяти восьми лет: ушёл он тихо, без боли, во сне. Тяжело это ударило по другим — по сыну Айки и самой Рин.       Каге Рин всегда считала что они будут с Дайкичи до конца своей жизни. Получилось почти так: ей исполнилось всего сорок пять лет, она не изменилась ни телом, ни душой — вечно молодая, вечно задорная. Как же она ждала момента, когда они с Дайкичи поженятся и у них будет пополнение, но ряд случаев заставил придержать эти планы. Сначала подработка на работе у Дайкичи, потом их ругательство и поиск новой работы, потому что её опекун хотел, чтобы она занималась делом ей по душе, а не надрывала спину у него на работе. Потом появление Айки, нахождение нормальной работы, похороны дедушки и бабушки, первые достижения их сына — поход в садик, школу, университет, тайная женитьба, а сейчас смерть дорогого им человека.       Всё это пролетело перед глазами Каге Рин, вечно молодой женщины. Она стояла, боясь войти к многочисленным родственникам, друзьям и просто знакомым Дайкичи. Их сын обещался приехать, но он путешествовал с молодой женой, потому Рин лишь сухо сообщила о смерти его отца, чтобы он не срывался назад, ведь счастье молодое — оно недолгое. Но сын принял этот факт по-другому: в первую очередь он волновался о матери и, отложив далеко идущие планы, сорвался назад в Японию.       Наконец, не выдержав, она прошла мимо и уселась во главе стола, все принялись за отпевания усопшего. Они пели тихо и молились, чтобы усопший нашёл спокойствие в мире мёртвых. Поминальный обед. Последние прощания.       Похороны прошли, гости разошлись, на прощание говоря ободряющие слова, но Рин знала, что никому из этих людей не был так близок Дайкичи, как ей. Вдруг стукнула дверь — и по полу пронеслись тяжёлые быстрые шаги. Стук двери. В проёме стояла копия Дайкичи в перемешку с Коуки. Лицо Дайкичи, чёрные, как смоль, волосы Коуки... Тот был одет в джинсы, чёрный свитер, из-под которого пробивалась белая рубашка. Так выглядел их сын, Айки.       — Мама... — прошептал он, бросаясь и обнимая женщину.       Рин ничего не сказала — лишь обняла сына и дала волю слезам. Перед всеми она выглядела сильной женщиной, которая держала маску скорби, и только перед сыном она могла выплакаться. Когда женщина успокоилась, выставила всё, что осталось с поминального обеда, и налила чаю для своего сына. Начался их недолгий разговор, закончившийся ближе к полуночи.       — Знаешь, Айки, когда мы познакомились с твоим отцом... — начала было женщина.       — Мама... Я знаю... — сказал он, но увидев, как опечалилась мать, сменил решение: — Но мне интересно услышать от тебя...       Повеселевшая женщина начала своё повествование:       — Когда мы познакомились с твоим отцом, мне было всего шесть лет... Тогда умер его дедушка — как я считала, мой отец... — говорила женщина. Проработав долгое время воспитателем, она знала, как заинтересовать детей, хотя не раз и не два рассказывала эту историю.       В этот раз сын Айки внимательно слушал. Она рассказывала про детство, про то, как пошла в садик, школу, и многое другое. Рассказала, как наконец-то после долгих уламываний его отца на замужество, добилась своего и как появился он сам. После прилегла на стол, чтобы перевести дух — да так, что заснула. Айки принёс одеяло и укрыл уставшую мать.       Выключив свет и прикрыв дверь, он вышел на улицу, достал сигарету и, чиркнув зажигалкой, закурил. Сколько раз он обещал не курить, но в этот раз можно: он сам себе разрешил. Он переживал. Умер его не биологический отец, а приёмный. Айки знал, что Рин не могла его родить — она бесплодна. Случайно узнал, найдя свою карточку. Он хранил этот секрет, не хотел расстраивать мать, хотя... он никогда не считал этих людей чужими.       — Ты видишь меня, отец? Прости, можно я поплачу сейчас...       Сигарета выпала изо рта парня на тротуар, а сам он горько заплакал: он лишился одной опоры в жизни.