perfection

Пак Чанель — перфекционист. Он любит, когда все идеально; сделано на совесть, так сказать. Да и у самого из рук все выходит прекрасным — Чанель не может этим не гордиться. А еще Чанель очень любит искусство, и в местной галерее он частый гость. Ему никогда не надоедает смотреть на эти картины по несколько раз. Наоборот, для него это — маленький мир, где только он и ранний Пикассо. Где только он и венецианские художники пятнадцатого века. Все это для него не картины, нет. Маленький кусочек его самого. И в его голове эти картины мысленно оживают. Наверное, он сходит с ума, но даже если это и так, то только от прекрасного. А от этого не жалко. Осенние вечера он находит особенно красивыми — город купается в пестрых желто-оранжевых и красно-бордовых красках. От этого рябит в глазах, но Чанель готов поклясться: если бы он умел рисовать, обязательно нарисовал бы осень, чтобы тепло разливалось по телу только от одного взгляда на картину. В один из таких осенних вечеров Чанель вновь направляется в галерею; солнце уже садится за горизонт, и город тонет в красных оттенках заходящего светила. Пак думает, что сам Джованни Каналетто был бы не прочь нарисовать это явление — не только Венеция может тонуть. Но у юноши нет времени ждать художника, поэтому, улыбнувшись своим мыслям, он продолжает этот, уже заученный, путь. Его приветливо встречают залы; такие маленькие, все увешаны картинами художников семнадцатого века, а может и древнее — Чанель не очень любит этот зал, поэтому направляется к следующему — с изображениями сонного города на холодном — как думается Паку — море. Его завораживают эти волны и брызги. Почему? Чанель сам не знает. Нравится, и все. Бывает же такое, да? — Кенсу, – довольно отчетливо слышит Чанель и отвлекается от картины, повернувшись к источнику шума. Юноша среднего роста (Чанель точно не может определить его; если сравнивать с ним — под два метра ростом — парень выглядит миниатюрным и хрупким) с русыми волосами и шоколадными глазами. Он мило улыбается подходящему к нему парню — Кенсу, как догадывается Пак — от чего его глаза немного сужаются — эдакие полумесяцы. Чанель не вслушивается в их разговор (но это не значит, что ему неинтересно, нет. Он просто не любит лезть не в свое дело), а переходит в следующий зал, оставляя миниатюрного паренька со своим другом (а другом ли?) одних. Юноша почти сразу же забывает о том парне — в его голове он привык хранить только важное, но судьба такая судьба. Их следующая встреча не заставляет себя долго ждать — на сей раз в музее недалеко от дома Чанеля. Парень сразу замечает знакомое лицо, и память подбрасывает ему картинки из галереи. В этот раз — как замечает Чанель — юноша без своего друга. Этот хрупкий на вид парень (Пак сравнивает его с маленькой фарфоровой куклой, коих в его домашней коллекции было немного) довольно любопытно разглядывает что-то перед собой, и Чанель отмечает, как тот слегка прикусывает губу, над чем-то сосредоточивший. Под конец этот самый юноша поворачивается под взглядом Чанеля: — Что-то не так? Бархатный и немного хрипловатый голос; тот прокашливается, чтобы прочистить горло; видимо, парень достаточно долгое время молчал. Чанель мотает головой и просит прощение, на что в ответ получает: — Бен Бэкхен. И улыбку. — Пак Чанель, – парень протягивает руку, и ее жмет маленькая ладошка с длинными и тонкими пальцами (пианист, как тогда думает Чанель). И не ошибся. С Бэкхеном Чанель продолжал общаться после посещения музея — номер телефона Бена отныне ютился в «избранных» у Пака. С Бэкхеном Чанель вспомнил, что значит жить. Жизнь — это не только хождения по галереям и музеям; театрам, паркам и скверам. Особенно в одиночку. — У тебя совсем нет друзей? – удивился как-то Бэк. Чанель смущенно улыбнулся и помотал головой, – я — твой друг, - и опять эти глаза полумесяцы и улыбка. С Бэкхеном Чанель забывал о времени. И это ему даже нравилось. С Бэкхеном Чанель мог слушать игру на пианино — только для него, подмечает он — пальцы Бена невесомо касаются клавиш, и мелодия сама покидает свое «клавишное заточение». Легкая и прекрасная — Чанель прикрывает глаза и улыбается. С Бэкхеном Чанель забыл себя — такого скучного и неинтересного — и стал другим. Открытым и ярким, как то самое солнце, которое потопило Сеул в красном цвете заката. Чанель любил целовать Бэкхена — нежно и невесомо, боясь, что тот разобьется. И эти поцелуи заставляли сердце биться чаще, пропуская удары один за другим. Чанель любил Бэкхена. Чанель любит Бэкхена. — Нет предела совершенству, - часто слышал Пак. А он только усмехался и отвечал: — Вы просто не знаете Бэкхена. Бэкхен был тем самым пределом, и совершеннее него для Чанеля ничего не было.