Общепринятое и неправильное

      Возможно, когда-нибудь я перечитаю этот текст. Вся боль, которая сковывает меня сейчас, возможно, покажется смешной и по-детски несерьезной. Может, хватит обесценивать себя? Мне было шесть. Бежала домой, упала. Разбитая коленка и слезы. Я плакала навзрыд, но никто не воспринимал это всерьез. Я теперь тоже не воспринимаю. «Не плач, поболит и пройдет» - сказали мне с какой-то раздражительностью. Тогда я поняла, что нельзя плакать из-за пустяков. Если ты плачешь, ты раздражаешь других. Не показывай своих эмоций, плач навзрыд ночью в подушку столько, сколько будет тебе угодно. Только тихо. Иначе мать с озлобленным взглядом войдет в комнату, включит яркий свет, который будет резать глаз. «Ну что ты опять за свое?» - небрежно кинет она. Не показывай своих эмоций, не совершай ошибку. Не хочешь, чтобы тебя расспрашивали? Тогда плачь тихо. Я научилась, и ты сможешь. Мне было тогда восемь. Школьный кабинет, полный шумных шаловливых ребятишек. Учительница объясняет какой-то рассказ. Это таким смешным мне казалось. Ну разве можно объяснить литературу? Она не поддается алгебраическим формулам, литература не справочник по биологии. Ее нельзя объяснить или понять. Здесь другой язык. Язык чувств, язык сердца. Маленькая девочка вступает в спор с учительницей, потому что считает, что смысл рассказа в другом. Женщина лишь грубо отшучивается и заявляет, что именно это хотел сказать автор, а девочка слишком мала, чтобы спорить со взрослыми. Не спорь со взрослыми, слышишь? Возраст решает все. Девочка плачет, закрывает лицо руками и слышит лишь колкие замечания задир. Этой девочкой была я. Тогда я выучила уроки: «Есть общепринятое мнение и неправильное», «Возраст = интеллект». А в тот год мне уже исполнилось пятнадцать. Я уже знала, что нельзя показывать своих чувств, ужа знала, что нельзя противиться мнению старших и, конечно же, есть общепринятое мнение и неправильное. Тогда я могла воспротивиться, сыграть роль Христа в храме язычников. Могла громогласно заявить, что Бог один, а многобожие — грех. Но увы. Я скорее Иуда. Продала свои принципы за кратковременное одобрение близких и шатких перспектив, которые заставляли меня содрогнуться. «Что мне твои художества? Ты не сможешь зарабатывать этим на хлеб. Жизнь — тяжелая штука, так что послушай меня, моя девочка, пока ты живешь в нашем с мамой доме, ты будешь жить по нашим правилам. Ты станешь юристом» - повторял мне отец. Он не любил искусство в принципе, но мои рисунки одаривал презрительным взглядом с особым упоением. Ему словно нравилось давать мне понять: «Твои картины ничто. Ты не Дега и не Ренуар. Не заработаешь ты этим на жизнь, вот и все». Сейчас я думаю, что он прав. Ведь я поняла, что невозможно заработать близким тебе искусством. Если попробуешь, будешь прозябать в нищете. Пусть работа будет нелюбима, пусть ты будешь проклинать ее всем своим естеством, зато ты сможешь купить квартиру к тридцати и заполнять свое одиночество походами в дорогие рестораны. Я была прилежной ученицей у жизни. Я знаю правила ее игры, но еще ни разу не выиграла. Тогда зачем это все? Нельзя чувствовать и думать. Живи как сказали и будет тебе счастье. И к чему меня это привело? Я поймала себя на том, что нервно дергала ногой, сидя в зале ожидания. Бледные больничные стены и лихорадочный свет лампочек давил на меня. Честное слово, было ощущение, что я отправляюсь в последний путь. Голова гудела сильно, у меня даже были мысли уйти. - Это вы Белая? Можете входить, - равнодушно сказала женщина в белом халате и больничной шапочке. С каких пор психологи одеваются также, как и хирурги? Я ведь слушала жизнь и жила по правилам. Почему же? Куда меня это привело? То есть, куда меня привели удушенные чувства, сожженное мнение и отравленные мечты? - Итак, расскажите мне вашу проблему, - убаюкивающим голосом попросила меня психолог. - У меня, - дыхание перехватило, нога задергалась еще сильнее, а взгляд более не мог уверенно смотреть в глаза собеседнице, потому пристыженно уткнулся в колени, - у меня проблемы с наркотиками.