Пять раз, когда Колдунья прятала свою боль

      Первый раз Катсуки замечает это, когда встречается с Руной на Дуэльном помосте.       По законам Империи Эвернарен тот, кто хотел вступить в должность Верховного мага, должен был в честном поединке выиграть предыдущего носителя титула. Иногда претендентам удавалось победить своих предшественников, иногда – нет; иногда носители титулов умирали по разным причинам, и тогда члены правящей династии выбирали Верховного мага самостоятельно.       Дуэльный помост был столичной достопримечательностью, ведь именно там проходили все поединки. Любой желающий мог кинуть Верховному магу вызов, и тот обязан был его принять. Обоих претендентов в обязательном порядке проверяли на наличие оружия, ядов, артефактов, и каждый должен был пройти сквозь специальный очищающий покров, чтобы снять с себя следы усиливающих или ослабляющих аур и выйти на бой обновленным, такова была традиция – бой проходил только с использованием магии.       Верховный маг был целью номер один для всех, кто желал власти и могущества, и вместе с тем доказывал тот факт, что на магической вершине Империи стоит сильнейший.       Руна Мураками, в народе прозванная Нерушимой леди, занимала этот пост уже пять лет, и за все это время ни один претендент не мог ее победить. Поэтому Катсуки решил бросить ей вызов, чтобы сбросить ее с пьедестала и усесться на нем самому.       Гремит сигнал к началу боя, Дуэльный помост закрывается щитовыми заклинаниями, и Катсуки первый атакует, чувствуя, как растекается по венам магма, а с пальцев рвутся искры и языки пламени. Колдунья напротив него равнодушно блестит разноцветными глазами и вскидывает руки, позволяя вихрю магии развернуться вокруг нее.       Катсуки думает, что слухи не преувеличивают: Руна действительно может зваться сильнейшим магом за последние пятьдесят лет. Будучи псиоником [1], все его атаки она отбивает с завидной легкостью и даже не двигается с места, не испытывая, похоже, никаких сложностей. Магическая аура вокруг нее давит, но Катсуки не позволяет себе отвлекаться и тянет за Нить связи с драконом.       Воздух становится жарче, Катсуки чувствует рокотание, зарождающееся в груди, и крылья, раскрывающиеся за спиной. Магия огня ластится к нему, как большая сытая кошка, и уверяет, что победить противника не составит труда.       Пламя и взрывы заполняют Дуэльный помост, и защитные барьеры трещат от натуги. Руна продолжает защищаться, уводить атаки в сторону или рассеивать их в воздухе, но Катсуки быстрее – и вот он уже заходит за ее спину и, не гнушаясь силы, с грохотом выпускает в ее сторону громадную волну огня.       Дым окутывает помост. Зрители затихают, а Катсуки, замирая, слышит, как бьется в его ушах пульс: неужели задел, неужели победил?..       Сквозь сизые клубы виднеется синеватый проблеск полупрозрачного купола, а затем Катсуки прознает острый взгляд разноцветных глаз. Слышится короткий звук, похожий на звонкий щелчок, а затем Катсуки спиной со всей силы впечатывается в защитный барьер Дуэльного помоста. Со свистом дым разлетается в разные стороны, а неведомая сила припечатывает Катсуки к полу, не давая пошевелиться.       «Прости, я пока не могу отдать тебе этот титул», – слышится слабый шепот в его голове и тут же пропадает, стоит только внутреннему дракону раскрыть пасть, чтобы начать извергать пламя – отличная ментальная защита от тех, кто хочет покопаться в его мозгах.       Зрители разражаются аплодисментами, и Руна, одержавшая очередную победу, выпрямляется в полный рост. Давление на плечи Катсуки пропадает, словно его и не было, и он поднимается, разозленный проигрышем, но ничуть не расстроенный; чего-то подобного можно было ожидать, а насмешливые шепотки и ехидные взгляды тут же исчезают, стоит только бросить на недоброжелателей острый взгляд, оскалиться во весь рот и громыхнуть взрывом в ладонях.       Катсуки отряхивает запачканный в пыли живот и поворачивает голову в стороны Руны. Всегда невозмутимая, практически равнодушная к происходящему, сейчас она не выражает никаких эмоций по отношению к своей победе или своему восхвалению. Из ее прически едва ли выбивается один локон, и Катсуки неожиданно жадно наблюдает за тем, как она отточенным движением заправляет его обратно за ухо.       Руна смотрит в одну точку, перед собой и слегка наверх – Катсуки прослеживает за ее взглядом и видит, как принц Шото коротко и сухо ей кивает, а после переключает свое внимание на очаровательную черноволосую девушку, сидящую рядом с ним.       Руна опускает глаза, и ее лицо застывает безразличной восковой маской, когда она до побеления сжимает кулаки. Катсуки почему-то чувствует, как его дракон раздраженно рокочет в груди.       Второй раз Катсуки замечает это, когда посещает бал в Императорском Ледяном дворце. Не то, чтобы он очень сильно этого хочет, но его вынуждает Эйджиро – тот, выросший в горах, никогда не имел возможности побывать на человеческих увеселительных мероприятиях, даром, что дракон. Катсуки с каким-то легким раздражением думает, что иногда можно пойти на поводу у самого доброго и верного своего друга, некоторое время позволяет себя поуламывать и в итоге соглашается.       Империя Эвернарен отличается свободой нравов, поэтому не существует единого стиля, по которому обязаны одеваться люди, посещающие дворец. Катсуки пользуется этим вовсю, не собираясь изменять привычным одеяниям своего клана, в отличие от Эйджиро, который долгое время перед выходом вертится перед зеркалом и что-то возбужденно тарахтит, внаглую испытывая терпение Катсуки. Катсуки не выдерживает – сгребает взволнованного дракона за шкирку в том виде, в котором он находится, и тащит его за собой во дворец.       Во дворце, как обычно, шумно; Катсуки сердито ворчит, выговаривая скачущему туда-сюда Эйджиро за неподобающее поведение, сцепляется в мордобое с каким-то желтоволосым фриком, посмевшим задеть его плечом, а после оказывается насильно угомонен стражей и не выкинут за пределы дворца только благодаря своему красноречию, чем страшно гордится.       Звучат первые аккорды, и пары вступают в круг вальса. Катсуки улавливает вихрь нежно-розовых волос – Руна вальсирует вместе с принцем Шото на другом конце зала. Катсуки напрягается, как зверь в засаде, и хищно щурится, присматриваясь. Шото равнодушен, потому что его взгляд непроизвольно ищет кого-то в толпе и легко предугадать, что партнерша по танцу его совершенно не интересует; Руна равнодушна только внешне, но все в ней – изящный наклон головы, мягкое напряжение тонких пальцев, гордый разворот узких плеч – говорит о том, насколько важен для нее этот танец.       Музыка заканчивается, Принц небрежно выпускает партнершу из объятий, отвешивает скованный поклон и растворяется в толпе, уже не видя, как Колдунья тянет за ним тонкую руку, словно намереваясь о чем-то попросить. Катсуки находит Шото взглядом – тот уже тонко улыбается черноволосой девушке, которая была с ним тогда, на Дуэли; впрочем, ничего нового, это было ожидаемо.       Лицо Руны, до этого казавшееся живым, даже несмотря на абсолютное отсутствие эмоций, теперь становится похожим на гротескную маску. Руна застывает нелепой статуей посреди вальсирующих пар, и плечи ее напрягаются, а правая рука на мгновение стискивает лацкан пиджака и вместе с левой опускается по швам. Катсуки только сейчас замечает, что она не одета в платье, как большинство леди в этом зале: на ней прекрасно пошитый брючный костюм, темно-синий, как звездная ночь, что выделяет ее из всех присутствующих.       Она находит в себе силы вскинуть подбородок и, чеканя шаг, раствориться в шуршащих юбках, блеске драгоценных камней, мелодичном звучании музыки и заливистом смехе. Катсуки на автомате отслеживает взглядом Эйджиро, развлекающегося где-то в толпе юных леди, и ведет носом, из сотен ароматов вычисляя тот, который ему необходим.       Руна пахнет колким январским морозом, сладкой вишней и розмарином – этот запах Катсуки запомнил еще тогда, на помосте, обещая себе сокрушить Верховного мага; он ведет его к Колдунье, спрятавшейся в тенях под высокими сводами бального зала и равнодушно наблюдающей за обстановкой вокруг.       – Почему не танцуешь? – хрипло рычит Катсуки, и Руна вскидывает на него индифферентный взгляд разноцветных глаз. Правый – ярко-зеленый, почти как ограненный изумруд; левый – рыжевато-желтый, похожий на прозрачный янтарь. – Не умеешь?       – Моя задача – следить за безопасностью Его Высочества и сохранностью гостей, – прохладно рапортует Руна, и Катсуки насмешливо скалится. – Я сказала что-то смешное?       – Но за всей этой чепухой, – Катсуки отмахивается от глупого «это не чепуха» и делает вид, что ничего не слышит, – можно следить и с центра бального зала. Твоя ментальная магия ведь лучше работает, если ты находишься в эпицентре, верно?       – Как ты узнал? – чуть склоняет голову Руна, и в ее взгляде неожиданно скользит угроза.       – Воу-воу, полегче, Колдунья, – Катсуки скалится шире и неожиданно нависает над Руной, как большая грозовая туча. – Я тебе расскажу, если ты согласишься станцевать со мной.       Он сам не ведает, что творит: протягивает Руне руку и нахально сверкает глазами, когда она вперивает в него пристальный взгляд. Катсуки чувствует себя крайне неловко, стоя в подобной позе; Руна просто смотрит на него и ничего не делает, и, когда Катсуки уже решает, пойти ли ему на попятный или же наоборот, сгрести ее в охапку и силой затащить в круг вальса, внезапно вкладывает свою ладонь в протянутую руку.       – Другое дело, мелкая, – насмешливо хмыкает Катсуки и утягивает Руну за собой. Ее ладонь – неожиданно – затянута в перчатку, в то время как остальные леди щеголяют обнаженными руками, но даже сквозь тонкую ткань чувствует обжигающий холод кожи. Толпа расступается перед Катсуки, боязливо поглядывая в его сторону: они еще помнят, в прошлый раз, когда он появился в числе танцующих, они с Ашидо поссорились и разнесли половину зала, из-за чего не оказывались в числе приглашенных еще на протяжении целого года. Не то, чтобы это вообще было кому-то нужно, но по самолюбию било достаточно ощутимо.       У Руны тонкая талия и гибкая спина, она практически ничего не весит, и кружить ее в легком, ненавязчивом ритме вальса не составляет никакого труда. Катсуки полагает, что со стороны они смотрятся необычно – Верховный маг в совсем неженском одеянии и Вождь Драконьих всадников в племенном облачении, – но ему все равно.       Руне, пожалуй, тоже.       Она немигающе смотрит на Катсуки в ответ, словно стараясь невзначай прочитать по глазам его мысли, но при этом послушно подчиняется всем его движениям и позволяет вести в танце – не чета тому давлению, которое она оказывала на него на помосте. Здесь, посреди бального зала у них стираются границы, возраст, титулы, остаются только двое подвластных музыке людей.       Катсуки открывает рот, чтобы что-то сказать, но осекается: восковое лицо Руны оттаивает, становится мягче и человечнее, глаза загораются мягким огнем, а губы искажает маленькая, почти незаметная улыбка.       Для Катсуки становится ясным, как день, один простой факт: Руна любит танцевать. И тем страннее становится, когда она неожиданно крупно вздрагивает всем телом, заполошно хватает ртом воздух, а после снова «замерзает», становясь уродливой копией самой себя с жуткой восковой маской на лице, и, резко убирая руки с плеч Катсуки, коротко его благодарит и исчезает с тихим щелчком телепортации.       Третий раз Катсуки замечает это, когда парит над полигоном, на котором проходит отбор кандидатов в ученики Верховного мага. Для Катсуки стать учеником Колдуньи – это отличная возможность набраться опыта, стать еще сильнее и наконец взойти на престол, обозначив свое место в этом мире. Глупо думать, что Катсуки, жаждущий силы всю свою сознательную жизнь, позабыл свое поражение; он просто выжидал, как хищник в засаде, момента, когда можно будет напасть на беззащитную добычу. Втереться в доверие, показать, что он безоружен, верен, дружелюбен, найти слабое место – и напасть.       И если Дуэли проходили раз в три месяца, и до момента объявления очередного поединка нужно было дожить, то, на памяти Катсуки, Верховные маги набирали учеников в крайне редких ситуациях. Такой шанс нельзя было упускать.       – Я слышала, что Нерушимая леди проклята, и поэтому она ищет себе замену собственноручно! – шепчет какая-то женщина под крышей, на которой устроился Катсуки. – Проклятие убивает ее каждый день, и времени у нее осталось совсем мало!       – А я слыхала, что она отбирает молоденьких мальчиков и высасывает из них душу, чтобы омолодиться! – охает тонкий девичий голосок.       – Ерунда, – ворчливо отвечает мужской голос. – Просто любому сильному колдуну нужен ученик, а наша-то Леди расчётливая и умная, хочет передать свои знания тому, кто их оценит по достоинству. Да и вообще, она ого-го еще, всем фору даст!       – Ну ты погляди на нее, – не унимается первая женщина, – вечно бледная, с одним и тем же выражением лица, будто нежить, а не девка!       – Дура ты, Амая, как дура есть! Не забивай голову себе и другим людям всякой ерундой! – шипит мужчина, слышится звук шлепка и короткий взвизг, а после тихий раскатистый хохот и причмокивания. Катсуки брезгливо морщится, рявкает на раздражающих людей и перебирается на другую крышу, собираясь продолжать наблюдения оттуда.       На помост Руна телепортируется с тихим щелчком, и замечают ее едва ли единицы из присутствующих. Вообще на полигоне народу много – кто пришел поглазеть, кто решил повеселиться, а кто действительно имел цель стать учеником Верховного мага; таких, очевидно, было меньше всего, даже несмотря на то, что Эвернарен был прогрессивной магической Империей.       – Минуточку внимания, – равнодушный голос Колдуньи разносится с помощью усиливающего артефакта, и сотни голов обращаются к ней. Руна демонстративно вскидывает руку вверх, обнажая исчерченную черными татуировками полосу кожи, и полигон накрывает ментальным воздействием такой силы, что практически у всех людей подкашиваются колени и они заваливаются на землю.       Катсуки сражался с Руной в поединке, он знает, что такое давление – для нее не предел; значит, ее цель – отсеять лишних претендентов, которые решили, что могут испытать удачу. Катсуки встает на крышу в полный рост и ловит на себе равнодушный взгляд разноцветных глаз, а после чувствует, как его мягко обхватывает знакомая сила, и поддается ей, а после выходит уже в закрытом тренировочном зале под пристальными взглядами еще десятка других кандидатов, тоже сумевших устоять против ментального воздействия.       Вскоре появляется и сама Руна, как всегда отстраненная и безразличная. Она коротко приветствует всех присутствующих и объясняет суть задания: сражения один на один до выявления победителя, который и станет единственным учеником.       Катсуки чувствует их взгляды на себе – опасливые, изучающие, презрительные и пристальные, – но ему плевать. Он подавляет всех остальных претендентов своей аурой, взрывной и огненной, полной ярости, и дракон внутри него ревет, вторя его низкому предупреждающему рыку. Здесь ему нет равных, нет никого, кто мог бы ему противостоять, и Катсуки это отлично знает, как знает и Руна – недаром особо выделяет его взглядом, проходящим по его спине наждачной бумагой.       Победить задохликов, собравшихся здесь, – не проблема. Катсуки как обычно прорубает себе дорогу с помощью взрывов и огненных волн, и никто не смеет разделять его с целью, к которой он идет. Он чувствует, как кровь бурлит в венах, как ощущение всемогущества затопляет его с ног до головы и растекается по телу жаждой большего, как!..       Короткое отрезвляющее прикосновение к разуму приводит его в чувства. Руна кидает на него безразличный взгляд, но в глубине ее глаз Катсуки почему-то видит тень осуждения. Он встряхивает головой, внутренне негодуя по поводу того, что он допустил дракона в свое сознание дальше, чем рассчитывал, и идет на арену для того, чтобы сразиться с последним претендентом и вкатать его в пол.       По итогам Руна совсем не выглядит удивленной, когда Катсуки преклоняет пред ней колени и нараспев произносит традиционную клятву ученика своему наставнику; Руна вторит ему ответной ритуальной клятвой, и на запястье Катсуки вспыхивает тонкая вязь браслета, означающая, что теперь он официально является учеником Верховного мага.       Катсуки ловит тонкую кисть в плен пальцев и прикасается лбом к тыльной стороне ладони. Вскидывая взгляд на лицо возвышающейся над ним Руны, краем глаза он замечает, что узкую полоску кожи между перчаткой и рукавом пересекают уродливые черные татуировки.       Руна выхватывает кисть резким, даже немного нервным движением и мимолетно стискивает в кулаке ткань пиджака в районе груди, а после разворачивается и звучно щелкает пальцами, и в ту же секунду кандидатов окутывает знакомой мягкой пеленой магии.       Катсуки такими простыми трюками не сбить с толку, не отвлечь и не обмануть. Чернильные узоры источают тонкий аромат металла, дыма и сырой земли. Катсуки знает – так пахнут боль и смерть.       Четвертый раз Катсуки замечает это во время занятий магией. Руна намеренно держится на расстоянии от него, но это не мешает ей его обучать. В ее кабинете прохладно и светло, все пространство четко разделено на несколько секций, в каждой из которых содержатся вещи только определенного типа. Катсуки привносит сюда свой беспорядок – пару подушек, никак не подходящих к основному дизайну, несколько персональных артефактов, аура которых не пересекалась с аурами других артефактов, стопку древних книг, высокую глиняную кружку, шкуру убитого животного и деревянные пахучие четки.       Руна на все его капризы смотрит с какой-то долей снисходительности: несмотря на то, что она едва ли старше Катсуки, почему-то от нее исходит ощущение покровительства. Если бы подобное Катсуки почувствовал от кого-то другого, он обязательно бы разъярился и постарался показать нахалу, где его место, но в случае с Руной так не получается. Возможно, потому что она не среагировала бы на его попытки возмутиться; возможно, потому что магически она определенно сильнее и точно бы задавила этот бунт; возможно, потому что время от времени от нее ощущается легкое тепло и ненавязчивое спокойствие, которое нравится как Катсуки, так и его дракону?       Руна – отличный учитель, наглядно показывающий разницу их подходов к магии и жизни в целом. Там, где Катсуки несет разрушение и смерть, Руна дарует исцеление души и восстановление мира. Там, где Катсуки пройдет огненным смерчем, Руна станет текучей водой и проскользнет, не шелохнув ни камушка. С демонстрацией того, как может быть иначе, Катсуки осознает, что жизнь вокруг него не так уж и однозначна; достаточно сдвинуть лишь одну крохотную льдинку, чтобы лавина погребла под собой все на своем пути.       Сама Руна тоже всегда готова учиться чему-то новому. Она открыта для глубоких философских разговоров и рассуждений о теории магии, изобретению новых заклинаний и артефактов и проведения затратных ритуалов. Катсуки увеличивает свой резерв в три раза, а мощь заклинаний – в два с половиной, перенимает некоторые фишки Руны и периодически успешно оборачивает их против нее.       Катсуки не может не признать, что Руна изумительная: даже несмотря на то, что она знает о том, что Катсуки пришел к ней только ради силы, которая могла бы сразить ее в перспективе, она все равно учит его всему тому, чего знает сама, как и обещала изначально. Ее не смущает, что Катсуки внаглую выспрашивает у нее об особенностях ее приемов и способах им противостоять, слабостях и сильных сторонах, энергозатратностях и откатах; на каждый его вопрос Руна – пусть иногда не сразу – находит ответ, который бы его удовлетворил, а если получает встречный вопрос, с легкостью вступает в полемику.       Принц Шото приходит к ним всего лишь единожды, словно его вовсе не интересует то, чем занимается Верховный маг его Империи. Равнодушное лицо Руны озаряется изнутри мягким светом, когда она подается вперед, приветствуя драгоценного гостя, и тут же замирает, когда сталкивается взглядом с черными глазами девушки-рыцаря.       Руна моргает и механически выпрямляется, отстраненно наблюдает за тем, как Принц и Рыцарь держатся за руки, даже не пытаясь это скрыть, и скованно отвечает на вопросы, которые ей задают. Катсуки смотрит издалека и не вмешивается до тех пор, пока его ответа не требуют; он смотрит на то, как Руна стоит с неестественно прямой спиной, словно палку проглотила, как отводит глаза от воркующей парочки, как мелко дрожат ее пальцы, сцепленные за спиной.       Когда Принц уходит, Катсуки встает на ноги и подходит к замершей Руне, тянет ее за плечо в сторону выхода и тихо радуется, не обнаружив сопротивления.       – Пойдем, подышим воздухом, Мастер, – ворчливо заявляет он. – После двумордого здесь совсем нечем дышать.       Вечернее небо встречает их яркими искрами звезд и свежим дуновением ветра. Руна усаживается на склоне, Катсуки устраивается неподалеку.       – Ты обещала рассказать мне про проклятие Чернобога, – словно невзначай произносит Катсуки и краем глаза видит, как рука Руны замирает на ее предплечье.       – Хорошо, – равнодушно произносит она и откидывается на траву, вытягиваясь в полный рост. – Человек, попавший под проклятье Чернобога, страдает каждый раз, когда ему приходится испытывать плохие эмоции. Его запястья покрываются татуировками, и каждый раз, когда человек испытывает что-то плохое – зависть, ревность, обиду, – татуировки разрастаются все сильнее и сильнее до тех пор, пока не поглотят его целиком. Человек не только каждый раз испытывает физическую боль, но еще и в конце рискует лишиться жизни, ведь Чернобог заберет его душу себе.       Катсуки смотрит на Руну. Руна смотрит в небо, и яркие искры звезд отражаются в ее глазах, путаются в волосах и оседают на лице холодным светом.       – Я все знаю, – произносит Катсуки, чувствуя, как сердце сжимается когтистой лапой, и отнюдь не драконьей. Он постарался исследовать эту тему раньше, и теперь все сходится: и постоянное «замерзание» Руны, и то, как ее корежило от ревности и боли – несложно догадаться, что она была влюблена в Принца, – и как она сторонилась каждого, кто мог заставить ее испытывать нечто плохое. Безэмоциональность Руны была ее защитой, ее бастионом, за которым она скрывалась, чтобы не сгубить себя собственными руками.       – Не понимаю, о чем ты, – равнодушно отвечает Руна, но Катсуки знает, что она лжет.       Пятый раз Катсуки замечает это, когда на них нападают. К тому времени Катсуки успевает осознать, что именно он испытывает по отношению к Руне: для него становится очевидным, что его интерес поначалу, желание втереться в доверие, стремление оказаться рядом и теплое ощущение в животе при одном лишь только виде разноцветных глаз мало-помалу складываются сначала в глубокую привязанность, а потом в не менее глубокую любовь.       Это осознание не вызывает у Катсуки удивления; он не умеет мыслить полумерами и рассчитывать силу своих чувств, это совсем не для него. Если дружить, то быть верным до самого конца, если любить, то всей душой и навечно, другого не дано. Драконы – однолюбы, и Катсуки перенял у своего дракона это качество так же легко, как все время одалживал у него обжигающее пламя.       Для себя Катсуки констатирует факт: с этими чувствами он вполне может изменить все, что касается Руны.       Он снова выжидает, словно хищник в засаде, но только уже по другой причине: найти правильный момент – значит решить проблему как минимум наполовину, разобраться со вступлением и уверенно перейти ко второй части, в которой потребуются все остальные его умения. Катсуки знает, как показать себя, что надо сделать для того, чтобы привлечь к себе внимание, как правильно намекнуть или прямо указать на некоторые непреложные факты, а после изобразить, что он тут вовсе не причем, подогревая интерес.       И это работает даже с равнодушными, замерзшими Верховными магами. С самодовольством и облегчением Катсуки констатирует через некоторое время, что Руна перестает страдать при виде Принца с Рыцарем, а после вообще прекращает на них обращать хоть какое-то внимание, выделяя их не больше, чем артефакт на своей полке. Это Катсуки нравится, это Катсуки устраивает; подобраться ближе к жертве и, скрутив ее мощным драконьим хвостом, надежно скрыть широкими кожаными крыльями – это его тактика, которой он придерживается уже солидный промежуток времени.       Руна неохотно идет на контакт, строго проводя между ними границу, преступать через которую нельзя, но Катсуки словно невзначай подтирает мыском сандалии жирную черту, и с каждый разом она становится все менее и менее заметной. Руна определенно это видит, и иногда на ее лице, к которому она все еще крепит маску безразличия, проскальзывает нечто светлое и тут же исчезает за ледяным покровом.       Но и терпение Катсуки, увы, не безгранично. Он прекрасно знает, что Верховных магов, слишком отдалившихся от людных и защищенных мест, постоянно пробуют на прочность, да только кто сказал, что Верховные маги не сопротивляются?       Привычный вихрь магии Руны окутывает их плотным куполом, а на ладонях Катсуки расцветают красновато-желтые бутоны взрывов, сменяющиеся жесткой драконьей чешуей и языками пламени. Нападающие сопротивляются отчаянно, но недостаточно для того, чтобы оказаться достойными противниками для распаленного Дикаря, и Катсуки просто сносит их голой мощью, раскидывая врагов по улице, как котят.       «Достаточно, Катсуки», – звенит в его голове голос Руны, и Катсуки, как завороженный, разворачивается к ней, стоящей поодаль. Ей даже делать ничего не пришлось, однако слабое синее свечение, исходящее от нее рук и постепенно угасающее, говорит о том, что она все это время поддерживала защитные барьеры.       – Тебе пора научиться себя контролировать, – равнодушно роняет она, но глаза ее лихорадочно блестят, пока она, оперевшись одним плечом о стену, наблюдает за тем, как Катсуки тихой, но яростной поступью подходит к ней. – Ты ведь уже не маленький мальчик, а все спотыкаешься на одном и…       Руна замолкает, когда Катсуки перехватывает бледно-розовую прядь волос, выбившуюся из высокого хвоста, и, не отводя от безразличного лица пристального взгляда, заправляет ее за изящное ушко. Руна приоткрывает рот, и Катсуки, в крови которого до сих пор кипит жаркая драконья кровь, срывает резьбу – он грубо толкает ее к стене всем телом, стискивает талию шершавыми пальцами, подхватывает крепкое бедро одной рукой и припечатывает тонкие губы кусачим поцелуем.       До Катсуки не сразу доходит, что он не встречает никакого сопротивления: наоборот, высокая грудь притирается к его груди вплотную, сильные руки окольцовывают шею, гибкие пальцы зарываются в волосы, а тонкие губы податливо размыкаются. Катсуки подается вперед сильнее, неосознанно желая впечатать Руну в себя как можно сильнее, и Руна вторит его желанию, крепче сжимая его в объятиях.       Внезапно все прекращается, потому что Руна пропадает. Эйфория пьянит Катсуки, и он с гортанным рыком разворачивается, жаждая найти Руну и наверстать упущенное, но вся легкость сходит на нет, стоит ему только увидеть согнувшееся в две погибели тело, а после – бумажно-белое лицо и тусклые от боли глаза.       – Я так не могу, – хрипло, сухо шепчет Руна и отворачивается, и Катсуки чувствует, как грудь прознает стальной иглой. – Не могу, Катсуки. Прости.       Несколько напевных слов, звонкий щелчок, и браслет ученичества распадается на запястье Катсуки, а Руна исчезает в серебристой дымке телепортации, не оборачиваясь.       В переулке остается только Катсуки и усилившийся запах металла, дыма и сырой земли.       Последний раз Катсуки осознает это отчетливо и ясно, когда снова встречается с Руной на Дуэльном помосте. Она стоит напротив его все такая же невозмутимая и непроницаемая, но Катсуки, проведший с ней не один день, прекрасно видит темные круги под глазами и до крови покусанные губы.       Катсуки осознанно бросает ей вызов: не только потому, что когда-то давно он проиграл, что он все еще не отказался от своей цели – стать Верховным магом, что его отвергли самым неподобающим образом; Катсуки верит, что, если сместить Руну с пьедестала, принесшего ей слишком много страданий, и отправить ее куда-то в спокойное, укромное место, где она не будет испытывать никаких печалей, ей обязательно станет лучше.       Гремит сигнал к началу боя, Дуэльный помост закрывается щитовыми заклинаниями, и Катсуки первый атакует, не давая Руне ни единой секунды на раздумья. Она снова уходит в глухую оборону: глушит телекинезом мощные заклинания и укрывается за щитами, телепортирует осколки и огненные шары.       – Хей, Катсуки, – неожиданно вторгается голос Руны в его голову, и Катсуки сердито рычит, словно говоря Руне не мешать и уходить прочь. – Знаешь, я врала тебе.       «Отлично, – думает Катсуки, создавая взрыв в своих ладонях. – Если ты думаешь, что мне будет интересно это узнать, ты глубоко ошибаешься».       – Проклятье Чернобога может эволюционировать, – говорит Руна, выставляя над собой полупрозрачный синий щит. – Если носитель проклятья будет испытывать слишком много негативных эмоций, проклятье усилится, и тогда не только негативные, но и позитивные эмоции будут его подпитывать и причинять физическую боль носителю.       Щит лопается, как переспелая ягода, и Руна телепортируется вбок, блокируя новым барьером мощный огненный поток. Катсуки пересекается с ней взглядом и с подозрением отмечает тонкую, светлую улыбку на ее лице.       – Проблема в том, что человек не может не испытывать эмоций. Я перепробовала все, что могла: заклинания, артефакты, ритуалы, но прогрессию проклятия было не остановить. Я отучилась резко реагировать на максимум вещей, перестала обращать внимание на чужие слова, чтобы не чувствовать, но это не работало, когда дело касалось дорогих мне людей.       Телекинез отшвыривает Катсуки в сторону, но тот выравнивается в воздухе с помощью драконьих крыльев и издает оглушительный рев, выпуская волну взрывов; пытаясь ментально достучаться до Руны, он натыкается на глухую стену, преодолеть которую у него не получается, а все попытки сказать что-то вслух ювелирно блокируются тем же телекинезом – Руна, очевидно, не хочет, чтобы он ее перебивал.       – От эмоций не избавиться, как бы сильно я ни старалась. Я стала Верховным магом по рекомендации советника Императора, а потом влюбилась в Шото, у которого на тот момент уже была невеста, и в ту же минуту все покатилось к чертям. Я держалась за титул Верховного мага только потому, что таким образом я могла быть ближе к Принцу, иначе я оказалась бы убита или сослана в далекие дали.       Руна телекинезом сносит все его атаки в сторону, и защитный барьер над Помостом опасно трещит. Катсуки вновь сталкивается взглядом с Руной и, сложив крылья, падает вниз, собираясь около самой земли сделать мощный рывок.       – Проклятье практически достигло своего лимита, а потом появился ты – со своими мыслями как на ладони и легко считываемыми эмоциями… Мне стало любопытно, что представляет из себя человек, который чуть ли не с самой первой встречи хотел сдернуть с меня маску безразличия и посмотреть, что находится под ней. И я пустила тебя ближе – сделала учеником, передала все, что знаю, чтобы ты, достойнейший из всех, занял мое место и перенял мое дело, когда проклятье в итоге сгубило бы меня.       Вся мощь пламени Катсуки вырывается перед ним, накрывая значительную часть Дуэльного помоста и Руну, находящуюся в эпицентре. Он успевает заметить, что она не закрывается щитом и не уходит телепортацией, а просто опускает руки и дает огню поглотить себя с головой.       Рык раздирает горло, и Катсуки, ускоряясь, успевает выловить из бесконечного моря огня тонкий силуэт, который пламя еще не успело обглодать. Строгий костюм сгорает дотла, и на Руне, заходящейся надрывными хрипами на его руках, не остается ни единого клочка одежды.       Глаза Катсуки расширяются – вся кожа перевита страшными чернильными узорами, растекающимися по венам и вгрызающимися в хрупкие кости. Последняя стадия проклятия. Необратимая. Неразрушимая. Смертельная.       – Спасибо, что дал мне почувствовать себя любимой. Эмпатам это очень важно, – нежно произносит Руна мысленно, и Катсуки открывает рот, все еще не в силах вымолвить ни слова. Глаза печет, а горло сжимает спазмом; он приземляется посреди Дуэльного помоста и укрывает неподвижное тело крыльями, с отчаянием вглядываясь в безмятежное лицо с мягкими чертами. – Когда-то мне должен был прийти конец. Я рада, что последние свои минуты я провела с тобой.       – Нет, подожди, нет, – едва слышно шепчет Катсуки, ощущая, как дрожат его руки и ходит ходуном сердце, запертое под ребрами.       – Я люблю тебя, Катсуки, – улыбается Руна окровавленными губами, и первая уродливая черная полоса расчерчивает ее лицо.