Кацуки странный.

Кацуки странный. Кажется, что он грубый, прямолинейный и всегда говорит то, что думает, но если копнуть глубже… Как бы не увязнуть, — подумала Джиро… Если копнуть глубже, то становится понятно, что он говорит очевидные вещи, говорит много и прямо, но сути в этих словах столько же, сколько понимания в Джиро, почему она вообще думает об этом в три часа ночи. Она поднимается с кровати, накидывает поверх тоненькой майки и шортов длинную черную кофту, берет пачку сигарет и выходит из общежития. Ее приветливо встречают звуки чьих-то голосов из комнаты Тодороки — я так и знала, что он с Яойрозу, тихая мрачная музыка из комнаты Токоями — бессоница, брат по несчастью, и… Кацуки за дверью. А также саркастичное «ну надо же, как мне везет» на грани слышимости. Джиро подходит к перилам, опирается на них спиной и вытаскивает сигарету. Следом вытаскивает из головы осознание — черт, забыла зажигалку. Чужая мозолистая рука услужливо пихает что-то прямо ей под нос. — Бери, пока я добрый. Джиро молчит, но зажигалку берет. Поджигает сигарету и затягивается — Кацуки странный. Она запрокидывает голову, смотрит вверх, на звезды, и ни черта не видит, потому что перед глазами не россыпь мигающих точек, а багровые глаза, правда, тоже мигающие. Я бы сказала, мерцающие, звучит поэтичнее, что-ли, — снова думает Джиро. К слову, поэт из нее, как из Бакуго балерина. Она фыркает от своих мыслей и глазах блондина в них, горько и насмешливо. А потом опять фыркает — поднятая бровь Кацуки выглядит весьма забавно. — Ну и хули ты сюда пришла? Он кинул на нее мимолетный взгляд, а потом уставился на звезды, совсем как она недавно. Надеюсь, он видит именно их, а не чьи-то глаза, — думает Джиро, а потом отгоняет эти сопливые мысли куда подальше. Туда же отправляются мысли о самом парне, правда, что-то они не очень хотят уходить. Ну и пусть, — обиженное в голове. — Ну и хули ты тут предъявы кидаешь? Игра с огнем, прямо искры летят, — нервный смешок, — главное, не обжечься, — шрам на всю жизнь останется. И снова Кацуки странный — он молчит, а не кричит, как обычно. Тушит сигаретy о перила, выкидывает ее в мусорку и облизывает сухие губы. Джиро, следящая за ним, невольно повторяет. Черт. — Ну и хули ты не спишь? — раздается тихое, почти даже не грубое. Джиро знает, Джиро видит, Джиро не понимает. Если Кацуки продолжит так себя вести, то она станет мазохисткой. Или уже стала. То, что ей нравится эта грубость, — явно не нормально. Бакуго всего 16, а его харизмой можно осветить весь мир, — думает Кьека. Тут главное не ослепнуть. Терапия нынче — дорогое удовольствие, да и помогает через раз, а уже мне-то и подавно не поможет. — О тебе думаю. Джиро думает, Джиро говорит, Джиро не понимает. Слова сами вырываются, падают, сгоревшие, на землю, прямо как звезды, остается загадать желание. Ах, да, — думается, — не звезды — глаза. Тогда и желания ограничены будут, потому что глаза эти мерцают настолько редко, насколько редко Джиро вообще понимает что-то. Счастье рядом, — вспоминает она рекламу чего-то фальшивого, — только оглянись. Только вот Кьека не уверена, что будет счастлива, если обернется. Там, за спиной, два мерцающих омута, багровые и очень опасные. Загляни в них — и станешь пленницей своих мыслей. Уже стала. Кацуки странный. Опять молчит, руки в карманах, лицо спокойное — не парень, а мечта. И когда это у меня мечты появились? — думается Джиро, — ах, да, тогда, когда появился Бакуго. Хотя он именно что и мечта. Не более, не менее. Мечта для того и должна быть, чтобы не сбываться. Для этого есть цели. Когда Кацуки поворачивается и смотрит ей в глаза, они мерцают, и Джиро загадывает желание — вот бы забыть все. — Лучше бы думала о сегодняшнем тесте по японскому. Джиро смотрит, Джиро слушает, Джиро понимает. Она наконец-то понимает. Она нужна Кацуки так же, как собаке пятая нога. Девушка ложит руку на грудь, сжимая ткань кофты и майки под ней, пытается понять что чувствует сейчас. Кажется, будто пальцы сжимают не грубую ткань, а сердце. Неприятно, но терпимо, — думает Кьека, — хотя кого я обманываю? Кацуки уходит, не дожидаясь ответа. Да и неинтересно ему это, а Джиро стоит на холодном крыльце, пальцы сжимают сердце, и на душе так пусто, что это кажется каким-то сном. Она садится на холодный пол, спиной прислоняясь к стене, закрывает глаза, свободной рукой накрывая их. Только вот не помогает это ни черта. Первая соленая капля стекает по щеке и пролаживает себе дорожку до подбородка. Джиро думает о Кацуки. А потом о ранах на запястье и ощущении холодного лезвия на коже. Конечно, это не суицид, но доставлять себе хоть какую-то физическую боль действительно кажется ей приятным. А потом Джиро вспоминает о всем подряд и захлебывается слезами, пытается расцарапать кожу, но лишь ломает пару ногтей. И спустя час она уже сидит в комнате Яойорозу и рассказывает о всем-всем, уже не плача, будто высохнув внутри. Она спрашивает, почему Кьека думает, что не нужна Бакуго. — Потому что я вижу, что Кацуки нравится Урарака.