Mirror mirror on the wall

Город Зеркал блестит отражениями и цепляет глаза идеальными линиями, затягивая в свой отполированный рай. Город Зеркал заставлен коробками, разной степени футуристичности, врезаясь шпилями в небо, словно показывая бескрайнему космосу истинную силу прогресса. Они здесь, внизу, лишь потому что так пока выгодно, но стоит выбрать ресурсы, и никто уже не спасёт звёздное полотно от покорения офисным клерком. Что там ракеты, они гуляют по Луне вальяжней чем в собственной комнате. Город Зеркал запускает конвейер человеческой силы, преобразуя систематические движения в пульсацию корпоративного сердца, этическими кодексами и правилами убеждая, что только так их жизни будут стоить хоть что-то в формате их мини-вселенной. Покорность и трепет, а если не нравится, добро пожаловать в Серые земли, где ценность чистых ошейников и светлой коробки возрастает до поклонения. Их мир идеальный образец корпоративной утопии, сошедший со страниц романов далёкого прошлого. Их фантастические сцены стали инструкциями, а немыслимые правила привычным образом жизни, где за каждым «плохо», всегда стоит «ещё хуже». И самое отвратительное во всём – они сами поддались на это. Так уж заложено природой, человек управляет лишь себе подобными, и любая власть ничего не стоит от крика в пустоту. Город Зеркал стал идеальной могилой свободе, равенству, самовыражению, индивидуальности и самоидентификации, и люди уже не знают, нужно ли оно им, замечая на абсолютной белизне полотна отсвет кричащего красного. Вот они, борцы за свободу, снующие точно крысы в новых лабиринтах высоток. Их не любят, открытое общество презирает, а К-сек вот-вот переловит и посадит в самые захолустные камеры, пока перевозчик не выделит персональный каторжный рейс. В один конец, разумеется. Вот они, «Чёрные ноябри», подражающие террористическим лозунгам, бегущие, что доставляют посылки под шоковым огнём полицейских. Их свобода всего лишь неудачная попытка взлома системы, что быстро латает дыры и ставит новые кордоны защиты. Иногда, Ной думает, что они сами испортили свою репутацию, слишком поддавшись бунтарским стремлениям. Им не хватает выдержки, что неудивительно, учитывая кто заполняет основное ядро ячейки. Икар входит без стука, небрежно толкая плечом чёрный прямоугольник двери. Подростки. - Я сделал всё, как ты просил. Мальчишка складывает руки на груди и супится, будто в одночасье лишился любимой игрушки, но слишком горд чтобы заявить напрямую. - Она дерзкая. И… - его слова застревают где-то в гортани, пока взгляд равнодушно пялится на отблески заходящего солнца в стекле небоскрёба напротив. - … правда такая особенная? Подростки, сражающиеся за статус и расположение, меряясь степенью заносчивости во взгляде. - А ты не заметил. Он даже не спрашивает, отбивая провокацию под размеренное движение лопастей вентиляции. Распалять максимализм глупо, а моральное щелканье по носу вышло из моды ещё в начале столетия. - Не думаю, что некто действительно особенный дал бы загнать себя в тюрьму. Мальчишка пыжится, дует ноздри, играя едва пробившимися мышцами под тонкими рукавами куртки. Его взгляд спокоен до глубокого самопознания, но мимика всегда выдаёт с головой, не поспевая за тонкостью мыслительных ограничений. Молодой, научится ещё держать себя в руках, даже под градом свистящих снарядов. Эта их неизбежность. - Все вы особенные. И именно поэтому здесь. Ной ударяется в мораль, такое уж у него видение, зацикливая простодушные мысли в едином кругу коллективизма. Один за всех, вместе – мы сила, одиночку легко сломать. Икар знает об этом слишком хорошо, у Икара ещё болят старые шрамы, и взгляд легко касается периферии, наблюдая за трансформацией угловатой фигуры. Мальчишка опускает плечи, но окно продолжает гипнотизировать немигающим взглядом, не желая прогибаться под положение нового статуса. Совсем дитя. - Да. Сердца нового мира, бьющиеся вопреки электрическим ритмам. - Тебе что-то не нравится? Он знает что. Слишком хорошо, чтобы спрашивать, и дабы вопрос не прозвучал издёвкой, делает шаг ближе, заставляя обратить на себя взгляд ледяных глаз. Он знает, что, с самого первого дня адаптации, с серых историй о городе тысячи лиц, с коротких сообщений на вылазке и задания, неприятно скрипнувшего между зубов. - Всё ок. Честно. Икар скалит клыки беззлобно, лениво, как дикие предки смертоносного хищника, в перерывах между охотой, сытые, но всё ещё желающие указать добычи на их место. Икар молодняк, но уже точно знает, чего стоит в этой бесконечной системе экранов и глаз оптических камер. Его палец ведёт по ключице, слегка приоткрывая ворот тонкого свитера, прослеживая линии татуировок и мелкие точки узоров. - У неё почти такая же. Ной не мешает, лишь наблюдает, как исказились черты в тёплом отражении света, как расслабилась складка между бровями и скулы вспыхнули розовым, сливаясь с последним закатным лучом. - Я рассказывал тебе эту историю. И о том, что будет дальше. Икар водит линии от острых углов до тонких обрывов точек. Дышит глубоко и медленно, распирая грудь под хваткой защитного жилета. Ему тяжело, но он прикусывает губу, не смея останавливаться и упускать неоднозначность момента. Эта черта для него не прочнее хлопковой нитки, тогда как для Ноя она настоящий канат. И мальчишка приближается медленно, почтительно-деликатно, смиренно и вопросительно заглядывая в глаза, прежде чем скрыть пальцы за тонкой синтетикой. Кожа покрыта мозолями, но ощущается нежнее детской ладони, что впервые касается родительского лица. Мелкие заусенцы колют у ореолы, обкусанные ногти легко задевают острый кончик соска, заставляя пошатнуться даже такую каменную выдержку. Икар мнётся, выводя замысловатый узор, и Ной не собирается облегчать его участь, наблюдая с толикой интереса во взгляде. - Ну, по стенам она бегает неплохо. Откровение пульсирует по тонким венкам на висках, подгоняя капельки пота медленно скатываться по напряженной шее. Лицо Икара затянуто тенью едва ли не по уши, капюшон до бровей, тёмные стёкла очков, чуть приопущенная шея, но Ной всегда чётко видит его, прослеживая тени эмоций и каждый раз задаётся вопросом – это ему так везёт, или мальчишка на самом деле зря потратился на амуницию? - Вы будете хорошей командой. Плечи Икара дёргаются, словно в спину вонзилась пуля шокового снаряда. Он делает шаг, ещё ближе, почти сталкиваясь грудью с ним, прижимает руку плотнее, туда, где, сбиваясь с ритма толкается сердце, и на одной ноте выдыхает. - Ной… Он подхватывает звуки, не давая им оборваться в пустоте пространства и впитывает в себя, обнимая тонкие губы ёмким движеньем своих. Икар выдыхает сорвано, жмурит глаза и жмётся теснее, осторожно приобнимая его свободной рукой. Ной не закрывает глаза, эту робость он перерос уже очень давно, настолько, что юный бегун запросто годится ему в сыновья. Ной видит ресницы, что вздрагивают под толщей пластика стёкол, как плечи вибрируют дрожью алчущего внимания, как грудь то и дело подскакивает под футболкой, опадая на пике выдоха в податливо открытые губы. Ной не понимает, как можно лишить себя этой искренности, что сквозит в каждом движении, неподдельно раскрывая горящую бурю внутри. Ной скупо касается парня, на контрасте жадно втягивает его язык себе в рот, с наслаждением ловя рукой порывистое движение на себя. Его кровать совсем рядом, и Ной точно знает, почему Икару нравится говорить именно здесь. - Где ты оставил Фэйт? Но сегодня его терпение не отличается наполненностью, и мальчишка роняет их в округлое кресло, забираясь на колени, широко раздвигая ноги. Он больше не хочет ждать и нетерпеливо ёрзает, заставляя Ноя зафиксировать бока и напомнить, кто тут в действительности владеет ситуацией. - Она придёт не скоро. Навыки ещё придётся повспоминать. Его голос полнится капризной вычурностью, остро задевая нервы и слух, но по части провокаций мальчишке ой, как далеко до «Ноября» и Ной продолжает удерживать крепкое тело одной рукой, свободной медленно стягивая с глаз эллипсы пластиковых стёкол. - Ты же понимаешь, что каждая твоя выходка будет иметь свои последствия?! Икар выгибается, похабно предлагая себя, ловко растекаясь в его крепкой хватке гибкостью разогретого пластилина. Что ж, он определённо кое-чему научился. - О, даааа. Широкая ладонь цепляет язычок молнии, утягивая замок до предела, открывая вид на туго обтянутую грудь. Твёрдые бусины сосков особенно выделяются на серости гладкой ткани, и Ной не отказывает себе в удовольствии немного поиграться с ними, мягко пригладив и почти сразу стиснув, оттянув на себя, до едва проявившейся боли. Тело в руках ощутимо тряхнуло, выгнув позвоночник красивой дугой. В блеске закатных лучей влажно сверкнули тонкие губы, зализываемые по кругу юрко мелькающим язычком. Упругие ягодицы ёрзают по коленкам и вот-вот либо протрут дыру, либо родят иску, что будет очень неловким, но очень полезным явлением, спалящим одежду, крайне неудобно снимаемую в таком положении. И заставить бы мальчишку делать это самому, извиваясь от тактильного голода, но сегодня у Ноя слишком хорошее настроение, а руки слишком привыкли к инициативе. Он стягивает футболку, чувствительно цепляя соски и некоторое время любуется чистыми изгибами мышц, заставляя Икара ещё немного подёргаться. В их касте татуировки, порой, значили больше идентификационной карточки, но Икар упорно держал кожу подальше от краски, чураясь даже незамысловатых обозначений. В нём видели шпиона, агента К-сек и даже какого-то замысловатого робота, запрограммированного к мимикрии, но не слишком освоившегося в человеческом обществе. И только его слова приструняли, буквально принуждая верить затянутым в пластик глазам, доверяя пакеты и пароли к закрытым каналам. Его пытались разгадать и только доверчиво кивали, с вымученным пониманием относясь к единственному хранителю секрета. В мире повального наблюдения мы больше не любим тайн. - Играешь со мной? Ему безумно шли надутые губы. Придавали некоего ореола невинности и детского простодушия, когда невозможность получить желаемое становится едва ли не вселенской проблемой. В обычной жизни Икар был дерзким, быстрым и до невозможности действенным, рубил агентов с плеча и крал чипы так быстро, что камеры едва поспевали вертеть корявой ногой, в надежде выцепить след. Но стоило Ною лишить его сладкого, и вся подноготная лезла наружу, выдавая клиническую собственность, помноженную на максимализм. И Ной бы рад быть по мягче, но парню так невероятно шли все его капризы. - Напротив. Серьёзнее только сроки Конгломерата. Ной шлёпает по упругой ягодице, тут же сжимая половинку сквозь ткань, наполняя воздух вибрацией первого стона. - Чуть тише, Икар. Мы здесь не одни. Но если бы мальчишку волновали косые взгляды. При новом ударе он стонет лишь громче и приходится отвлечься от крепкой груди, и мазнув языком у ключиц, жестко заткнуть податливый рот, ухмыляющийся даже сквозь недостаток воздуха. Ной прекрасно видит провокацию, но на эту готов повестить и даже вынести максимально возможную выгоду. Он шлёпает снова, раскрытой ладонью, совсем рядом с ложбинкой, но стон не находит выхода, и Икар трясётся в его руках, толкаясь бёдрам и жмуря глаза, тонко поскуливая на самой грани выдоха. У Ноя сильно краснеют щёки, а свет из окна лишь сильнее подчёркивает, но он не обращает внимания, шлёпая снова, доводя мальчишку до грани, где спустить в бельё, даже без рук уже не считается смертным грехом. Икар просит его немо, но так ярко, будто кричит об этом на весь Город Зеркал, послушно обмякая и нежно пробираясь ладонями к покрытым румянцем щеках. Их «стоп-слово», капитуляция и добровольный проигрыш. Но бывает ли проигрыш в игре, без победителя?! - Придётся тебе сдвинуть ноги, Икар. Он выполняет действие нехотя и совершенно неуклюже. Уже разморенный и совершенно не похож на того паренька, что ещё не давно ловко прыгал с небоскрёба на небоскрёб. Ной думает, что не стоит слишком надолго отлучать его от близости, особенно в такой острый момент. Неровен час замечтается и свалится в кучу строительного мусора. - Ну тише. Я не собираюсь мучить тебя. Ной помогает перекинуть ноги через колени, чуть приподняться, давая себе доступ к липучке крепления. Её треск словно гимн. Икар стаскивает кроссовки парой движений по заднику, и отпихивает в сторону, ровно как делает и со спущенными штанами с бельём, будто отпинывает в сторону шлем побеждённого безопасника. - А ты? Крупный, розовый член шлёпает по животу каждый раз, стоит мальчишке податься навстречу. Он смотрит то на него, то на вздутый пах Ноя, кусая губу и плотоядно облизывая нижнюю. - Я смогу о себе позаботится. Но вопреки обещанию, Икар оказывается первым, сначала двигая рукой сверху-вниз, ловя довольный вздох Ноя, но терпения не хватает надолго, и жесткая джинса быстро поддаётся ловкой руке, выпуская наружу крепкий, перевитый венами ствол. Икар облизывается снова, очень мокро и пошло, растирая под пальцами первые прозрачные капли, а после смешивая их со своими, ведёт рукой по животу, от пупка вверх, по черной дорожке мелких волос. Он нарывается нагло, как скользит под ноги агентам К-сек, превосходящих по силе, но совершенно неуклюжих в вихре быстрых уклонов. Их секс для него поле боя, с одним лишь отличием – здесь он хочет позволить себе проиграть. Отдаться в руки, что так ловко управляются с требовательным телом, распаляют возбуждение в венах, и рождают внутри какой-то совершенно невообразимый уровень доверия. Икар жмётся к нему, не потому что хочет, хочет, конечно, но близость их тел никогда не была самоцелью. Ему нужна надежность, вера, поддержка и преданность, что наконец уймёт страх мальчишеского сердца о темноте и одиночестве, за которыми только сырость и боль, надежные стражи непокорённых внутренних демонов. Ной вырвал его из их плена, протянул руку во мрак и крепко схватил за запястье. Он выбрал его, и Икар выбрал в ответ, открывая себя без остатка единственной из всех живых душ. Пальцы оставляют влажный след, подсыхающий быстро на столь разгоряченной коже. Икар без раздумий пихает их в рот, слизывая солёные капли, обмазывая ими язык и толкая куда-то глубоко в горло. Ной отвлекается этим настолько, что едва не упускает момент, перехватывая руку у ягодиц, не позволяя мальчишке навредить ни себе, ни ему. - Эй, я не собираюсь калечить тебя. - Я больше не могу… Ной, пожалуйста! Он снова ёрзает, вертится, пытается выпутаться, но Ной непреклонен, сжимая кисть у запястья и прижимая у трогательно проступивших ямочек на пояснице. Влажные пальцы изо рта пригодились бы здорово, но Икар уже успел смазать их о его свитер, упираясь в грудь в попытке подтолкнуть к необдуманному сексу. Впрочем, и эта лишь крайняя мера. Смазка прекрасно справлялась со всеми своими задачами, и ещё ни разу Ной не увидел повода к рокировке. Он чуть приподнимается, заводя за спину свободную руку и изловчившись выуживает из кармана худосочный тюбик, чем тут же вызывает в глазах напротив неподдельную гордость. - Вторую можешь выбрать сам. Он явственно представил красные щёки и прячущееся под капюшоном лицо, в попытке объяснить фармацевту предназначение покупки. Эта не имела ни цвета, ни мало-мальски ощутимого запаха. Сплошь живя в химии, Ной высоко ценил натуральные запахи, и ещё ни одна отдушка не смогла состязаться в его обонянии с запахом натуральной кожи. Особенно кожи Икара. Он медленно погружается в него, палец за пальцем, растирая гладкие стенки, то и дело требовательно поджимающиеся к коже. Он чуть ослабляет хватку, давая телу Икара свободу, и он тут же двигается, насаживаясь жадно, меняя угол наклона, стараясь поймать заветную точку внутри. Ной позволяет – а почему бы и нет? заслужил – теперь уже сам проявляя виртуозность терпения, дабы не овладеть узкой задницей едва вогнав пальцы по вторую фалангу. А сдерживающий стоны Икар выглядит ещё потрясающей. Много времени это не занимает, но кажется, что прошла половина от вечности. Им обоим. В конце концов Икар взбрыкивает, срывается с пальцев и снова предпринимает попытку, подхватывая его член влажной рукой и хорошенько размазывая остатки смазки, натёкшие с собственного тела. Теперь Ной не против. Он молча наблюдает, лишь смотря перед собой заворожённо, да поддерживая неуёмного мальчишку за бока, как бы чего не упустилось снова. Икар нетерпелив и проявляет это во всём, насаживаясь на толстый ствол сразу и до конца, а потом сам же, поскуливая от режущей боли, падает ему на плечо, пропитывая синтетику дорожкой слюны. - Икар, проклятье. Я же предупреждал! В отличии от мальчишки – ему хорошо. Охренительно хорошо, до всполохов сверхновой перед глазами и оглушающе стучащей крови в ушах. От боли стенки поджались так крепко, что вряд ли и выйти получится, но этого и не нужно. Ной обнимает парня, ласково приглаживая бока, а сам едва дышит сквозь зубы, пытаясь унять потребность в движении. - Я просто… хотел тебя чувствовать… всего. Собственник, неуёмный и к тому же ревнивый. И в ледяном взгляде не скроешь, как ни старайся. Обиду, ревность и злость. - И я рядом. Я с тобой. Ты слышишь меня, Икар? Он шепчет на ухо, едва касаясь мягкой мочки, наглаживая кожу везде, куда только мог дотянутся, успокаивая, как ребёнка, юркнувшего под одело во время грозы. Я рядом. Я с тобой. И никому тебя не отдам. Икар начинает двигаться, и Ной подозревает, что даже сквозь боль. Он больше не пытается остановить, лишь целует и гладит, облегчая страдания, и вскоре с расслабленным выдохом выпивает первый стон наслаждения. Испытанный не без его участия в смене угла проникновения, но его мальчик довольно жмурится и этого становится более чем достаточно. Икар теряет себя очень быстро, исступленно двигаясь, одновременно пытаясь подмахивать руке на члене, что Ной сжал таким правильным крепким кольцом. Он целуется очень поверхностно, но жадно требуя не прекращать, задыхаясь, но упорно продолжая, клеймя его тело всем, чем только было возможно. - Господи, Ной… Он жмёт его плечи до синяков и лунок ногтей, что конечно придётся скрывать, но на это плевать и Ной позволяет оставить и налившейся след у ключицы, всегда чуть открытой, и шельмецу прекрасно об этом известно. - Двигайся, Икар. Хочу видеть, как тебе хорошо со мной. - Очень хорошо… Ной… Он стонет его имя на одной ноте, всё-таки отрываясь от губ, приближаясь к мучительному и долгожданному пику. Икар гнёт спину идеальной дугой и на последних секундах Ной думает, что на спине ему очень пойдут крылья. Брутально-узорчатые, чёрные, от углов лопаток до трогательных ямочек поясницы. Мальчишка срывается первым, и Ной нагоняет его следом, заполняя глубоко-глубоко внутри. Ещё одно их личное правило. До кровати они не доходят и приходится выдыхать на ходу, спешно скрывая следы непотребства и покрывая одеждой следы утаившейся страсти. Шаги на лестнице звучат знакомо, слишком для них обоих и за секунду до входа Ной успевает занять привычное место, чуть поодаль от окна, иллюзорно возвышаясь над башней К-сек, пялящий зеркальный угол прямо в окно его башни. Икар становится рядом, опирается на окно и едва успевает спрятать глаза, краснея от поспешно оставленного поцелуя на лбу.