Раскаяние

— Мы положим конец ритуалу! Здесь и сейчас! Гермиона пристально смотрела на Тома, скрестив руки на груди. Из деревни она немедля вернулась в слизеринскую гостиную, где узнала от Абраксаса, что, по словам Тома, его можно найти на скамейке у озера. Не позволяя холодному ветру, трепавшему лёгкую мантию, отвлечь себя, она устремилась к тропе, проходившей через все окрестности Хогвартса, чтобы встретиться с ним. И сейчас они стояли друг напротив друга: она, решительно настроенная закончить этот спектакль, и он, казалось, ни капельки не впечатлённый. — Почему? — Он отнимает у меня слишком много энергии, — сердито объяснила Гермиона, не желая раскрывать настоящую причину. — Я снова и снова убеждаюсь, что мне едва хватает сил стоять здесь и разговаривать с тобой. Я так больше не могу. Магия мне нужна для других вещей. Более важных, чем игры с однокурсниками. Том лишь улыбнулся. — Что может быть важнее изучения Тёмных искусств? Гермиона долго смотрела на него. Том играл с ней, сейчас даже больше, чем обычно. Она спрашивала себя, стоит ли просто сказать ему это; стоит ли ей дать понять, что она видит его насквозь? Какую её он хотел? Если Том действительно хотел, чтобы она была покорной, тихой овечкой, открытый конфликт не принесёт ничего — лишь отбросит её далеко назад. С другой стороны, Гермиона больше не хотела играть эту роль. Слишком пассивно. Если она действительно хотела приблизиться к нему, она должна предстать перед ним как равная, даже если ему это поначалу не понравится. — Оставь это, Том, — сказала Гермиона твёрдым голосом. На миг в его глазах мелькнуло удивление, однако очень скоро на лицо вернулось обычное, хорошо продуманное равнодушное выражение. Он наконец-таки посмотрел на неё прямо. Решительно не желая дать ему увести себя от темы, она продолжила: — Ты хочешь, чтобы я бросилась тебе в ноги и начала умолять о разрешении сделать это. Но я не буду. Я всегда могу положить конец ритуалу без твоего согласия. На его губах заиграла покровительственная усмешка. — Можешь. Но не посмеешь. Гермиона попыталась повторить его усмешку. — Возможно, нет. Возможно, да. Мы никогда этого не узнаем, потому что суть в том, что ты сам этого хочешь. Том наклонил голову, продолжая улыбаться: — С чего ты взяла? Её так и подмывало закатить глаза на эти ненужные вопросы. Она положила руку на бедро и спокойно объяснила: — Ты с осторожностью подошёл к изменению памяти Августы. Она помнит последние дни и недели, но не помнит ритуал. Она помнит изнасилование, но не тебя или меня. Ты убедился в том, что она боится, но она больше не помнит чего. С чего бы тебе делать это, если ты хотел играть с моей властью над ней и дальше? Том одним плавным движением поднялся и, не успела Гермиона понять, что происходит, заключил её в крепкие объятья. — О, Гермиона. Откуда же ты взялась? Она промолчала и обняла его в ответ. Гермиона прекрасно помнила, как некомфортно ей было от любого физического контакта с Томом Реддлом ещё несколько недель назад, но теперь это изменилось. Не то чтобы она наслаждалась его прикосновениями, но она начала привыкать к ним. Её тело привыкло к нему. И, несмотря на чудовищное преступление, которое он совершил по отношению к Августе, Гермиона поняла одно: этот Том Реддл очень сильно отличался от Волдеморта. Тому доступен гораздо более широкий спектр эмоций, он не ведом одними только ненавистью и презрением. Он более человечный. — Том, — наконец прошептала она. — То, что ты сделал сегодня… мы сделали… было неправильно. Он порывисто отступил от неё. Его руки резко взметнулись к её плечам, а взгляд пригвождал к месту. — Неправильно? Гермиона не позволила себе отвернуть голову, хотя заметно занервничала. Она должна донести до него свою точку зрения, не выдав доброту в сердце: — Мы совершили насилие над женщиной. Худшую форму насилия. Оно наносит не только физический, но и психологический ущерб. Такое может уничтожить человека, навсегда. Это… — она запнулась на мгновение, но решение уже принято, — опьяняло. Пьянило то, на что мы… Я способна. Уровень контроля. Но… ради чего? Августа Бэрджворти ничего не помнит. Мы ничего никому не доказали. Мы ничего не достигли. Это была бессмысленная трата сил. Правая рука Тома медленно поднялась к её подбородку. — Бессмысленная, хм? Мгновение он стоял в этой позе, глядя ей глубоко в глаза, словно что-то искал, после чего глубоко вздохнул и так сильно оттолкнул её, что она упала на землю. Сбитая с толку, Гермиона смотрела на него с земли. Том стоял на месте, спрятав обе руки в карманы и уставившись на озеро. Она выпрямилась, но осталась сидеть на земле. У неё всё равно не хватило бы сил подняться. — У меня голова от тебя болит, — наконец сухо сказал он. Том не повернулся, не стал смотреть на неё; он по-прежнему стоял к ней спиной и глядел куда-то вдаль. — У тебя такой большой потенциал. И всё же ты всё время лжёшь мне. Скажи мне, Гермиона. Когда я поймал тебя с той книгой по Тёмным искусствам… Это был чисто научный интерес или что-то глубже? Я совершил ошибку, приняв твой интерес всерьёз? Гермиона невольно потянулась к палочке и кое-как встала на ноги. Это ненормальное поведение для Тома Реддла. Он не спрашивал желания других людей. Он требовал и заставлял. Холодная дрожь прошибла спину. — Ты не совершил ошибки, — прошептала она, пряча палочку в руке. От него внезапно вновь повеяло странной трескающей энергией, которую она чувствовала всем своим существом. А сама Гермиона сейчас намного слабее, чем когда-либо. — Ты так меня… злишь, — выдавил из себя Том, медленно поворачиваясь к ней. Она не ошиблась. Его лицо исказил гнев, а глаза горели красным. Гермиона ждала вспышки его гнева, затаив дыхание. — С самого твоего появления здесь, — прошипел он, — не было ни дня, чтобы ты не сделала чего-либо, чтобы бросить мне вызов. Разве я не показал, на что ты можешь быть способна, если просто склонишь передо мной голову? Ты не видишь, чему ты можешь у меня научиться? Почему… почему ты так сильно пытаешься оттолкнуть меня? Гермиона удивлённо выдохнула. Хотя он говорил подобные вещи и раньше, до неё только-только дошло, в чём его настоящая проблема. С другой стороны, абсолютно непонятно, как такая мысль не пришла ей в голову раньше. Все рассказы Гарри о детстве Волдеморта прекрасно это дополняли. Покачав головой, она убрала палочку обратно и сделала шаг навстречу. Том Реддл был нарциссистом, и книги по психологии не описали бы это лучше. И она действительно потратила слишком много времени на то, чтобы разгадать его личность. Неудивительно, что он такой эмоциональный и противоречивый. — Ты знаешь, что мне непонятно? — наконец сказала Гермиона, осторожно приблизившись к нему. — Ты можешь быть таким вежливым. Ты относишься с пониманием к другим студентам, ты дружелюбен и внимателен. Наверное, это только маска, но ты ведь способен на это. — И к чему ты клонишь? — Почему ты не можешь быть таким со мной? Хотя бы чуть-чуть, время от времени? Совсем ненадолго, постарайся относиться с вниманием и ко мне, вместо того, чтобы толкать меня куда-либо, независимо от того, хочу я этого или нет. Недоверие скользнуло по лицу Тома, но, только Гермиона успела это заметить, как на его место вернулась нетерпеливая ярость. Покачав головой, он потёр двумя пальцами нос. — Я думал, ты не любишь маски и фальшь? Мне казалось, мы прошли этот этап давным-давно. Я должен вешать лапшу тебе на уши, как всем остальным идиотам? Гермиона фыркнула и скрестила руки на груди. — Ты серьёзно думаешь, что я поверю, что ты ценишь меня больше остальных сокурсников? Том долго смотрел на неё, после чего криво усмехнулся. — Иногда я забываю, какая ты проницательная. Усмешка исчезла, и он медленно повернулся к озеру. Гермиона ждала, когда он скажет что-нибудь ещё, но он больше не обратил на неё внимания. Она беспокойно смотрела ему в спину. Внезапно пришло осознание, что между ними что-то изменилось. Том Реддл был нарциссистом. Для него непостижим сам факт того, что она отвергала его, поскольку он не видел в себе никаких недостатков. Она опустила голову. Наверное, он действительно думал, что имеет право контролировать других людей, так как считал себя выше их. В конце концов, Том в полной мере высказал своё мнение о свободе и морали. Он знал, что убийства Миртл и его собственного отца никогда не будут раскрыты, но она не думала, что он чувствовал какое-то искреннее раскаяние по этому поводу. Точно так же, как он из осторожности изменил воспоминания Августы, чтобы его преступление не было раскрыто, но сам он не чувствовал вины за то, что совершил что-то действительно плохое. Его представления о добре и зле, хорошем и плохом в корне отличались от общепринятых. Он был настолько поглощён своим видением мира, своим представлением о себе, что не мог поступать иначе. И тут пришла она и поставила всё под вопрос. Конечно, где-то глубоко внутри нарциссист сам понимал, что его самооценка зиждется на шаткой почве, но как раз именно поэтому он так агрессивно реагировал на любую попытку пошатнуть её. То, что он пережил её первый отказ, что он дал ей шанс, было более чем удивительно с этой точки зрения. И что более важно, она продолжала представлять для него важность. Но она также должна дать ему понять, что не разделяет его нравственные ориентиры. Гермиона медленно приблизилась к нему. Лорд Волдеморт мог быть монстром, но Том Реддл, стоявший перед ней, был прежде и важнее всего молодым человеком с очень сильным психическим расстройством. Наверное, она должна чувствовать к нему сострадание. Одни только истории Гарри о времени, проведённом Томом в приюте, должны вызвать у неё сопереживание. Но его действия поражали своей жестокостью, и Гермиона не могла ему как-то сочувствовать. Она понимала, что детство Тома оставило свой след, но последствия она не оправдывала. У этого молодого человека было столько времени выбрать правильный путь, ведь никто в мире волшебников не унижал и не дискриминировал его. Ему необязательно было вырасти таким монстром. И всё же выбор он сделал такой. Или сделает. Гермиона медленно преодолела оставшееся расстояние, обняла его со спины и уткнулась лбом между лопаток. Она чувствовала его напряжение, но он не двинулся с места. — Том, — прошептала она тихо, — я сейчас завершу ритуал. Я сама себе госпожа. Ты не можешь контролировать все стороны моей жизни. Но, — торопливо добавила она, заметив, как сжались его кулаки, — если ты примешь, что я самостоятельная личность, тогда мне бы хотелось встать рядом с тобой в качестве твоей напарницы. Том повернулся к ней, лицо казалось бесцветным, как никогда, но Гермиона нутром чувствовала внутри него жгучую ярость. — Моей напарницы? Она знала, что должна аккуратно подбирать слова, и в то же время хотела казаться как можно более уверенной. — Тебе не удастся провести меня, Том. Вся твоя философия о морали и свободе, об оковах, которые общество накладывает на нас. Ты мечтаешь о чём-то большем, не так ли? У тебя есть своё видение. Ты хочешь сделать мир лучше. Позволь мне помочь. Расскажи о своих идеях. Я могу представлять больше, чем просто… игрушку, как мило выразился ты. Ей на мгновение показалось, что Том спорил с самим собой, после чего наконец-то ответил: — Ты правда думаешь, что хочешь этого? Конечно, не хотела, но Гермиона, смеясь, заявила: — Ты не можешь быть хуже Гриндевальда. И снова удивление мелькнуло на его лице. — И ты смеёшься над этим. Гермиона была уверена, что, не знай она, что террор Гриндевальда очень скоро падёт благодаря Дамблдору, она бы не смеялась, но, кажется, именно такое беспечное отношение и убедило Тома. Он положил её руку к себе на щёку и притянул ближе. — Как пожелаешь. Посмотрим, действительно ли ты готова… к новому миру. Когда ты увидишь, что я собираюсь тебе показать, дороги назад уже не будет, Гермиона. Поэтому хорошо подумай, о чём просишь!