Кошмары

Альтаир никогда не боялся смерти от меча или стрелы, не боялся сорваться с очередной крыши и расшибиться о землю. Он всегда был лучшим среди своих сверстников во время обучения, а затем стал одним из лучших ассасинов во всём Ордене. Наверное единственное, что ему никогда не давалось так это плавать. Каждый раз когда он оказывался в воде, то шёл камнем ко дну и каждый раз кому-то приходилось его вытаскивать на берег. По воле случая чаще всего это был Малик, он не раз спасал ибн Ла-Ахада от столь незавидной участи кормить рыб под толщей воды. С недавних пор ассасину стали слишком часто сниться кошмары, в которых он тонет, и ничего не может с этим поделать. Изначально он не предал этому особого значения. Альтаир никогда не был верующим и, тем более, суеверным человеком, а потому сон, который повторяется из раза в раз, как только он закрывает глаза, его ничуть не напрягал. В добавок, когда он был ещё ребенком, ему также часто снились сны и похуже, после которых он мог проснуться с громким криком, напуганным и со слезами на глазах. Но те времена давно прошли, слишком многое с тех пор изменилось. Да и он сам тоже изменился, хоть и не в самую лучшую сторону, но теперь он искренне пытался это исправить. Альтаир раньше никогда ни о чём не сожалел, считал это дело бессмысленным, ибо время вспять не повернёшь, как бы тебе этого не хотелось. Но так ассасин считал раньше, а теперь, как и говорилось ранее, он изменился. Не прошло и дня, когда бы он не переставал сожалеть всего об одном дне из множества других в своей жизни, дне, когда его гордыня и слепая самоуверенность сыграли с ним злую шутку. Всего лишь за один день он смог он смог нарушить сразу три важнейших завета Братства, а ведь подобное не каждый может успеть даже за целую жизнь. Со дня смерти Кадара прошло почти пол года. Конечно это не так много, но и не мало времени. Ассасину порой казалось, что вот, только вчера младший Аль-Саиф был жизнерадостным и беззаботно смеялся со всеми остальными названными братьями и Маликом, готовился к первому самому серьезному заданию в своей жизни, а сегодня его уже нет, как и улыбки на лице его старшего брата. Старший Аль-Саиф всегда был серьёзным, порой даже слишком, и ответственным, но он всегда искренне улыбался, времени мог подурачиться во время обучения на пару с Альтаиром, хотя они давно уже были не маленькие дети. Со смертью Кадара, казалось, умер и Малик, его глаза, всегда горящие азартном и жаждой к жизни, словно потухли. Он озлобился на весь мир, что так несправедливо поступил с ним и его младшим братом, и в особенности на своего некогда друга. Теперь новый рафик Иерусалимского бюро не упускал возможности кому-нибудь съязвить, задеть больную тему, Малик с самого детства был остер на язык. Но не смотря всю злость и на непрекрытую враждебность в сторону одного из названных братьев, он никогда не принебрегал своими новыми обязанностями, не отказывал в крове или еде, за это Альтаир ему был благодарен. Со временем сон, который преследовал его всё это время, начал становиться только хуже и превращаться в настоящий кошмар. Теперь он не просто тонул в ледяной воде без возможности выбраться, нет, он тонул в ещё теплой крови своих жертв и поверженных врагов, а перед глазами видел их лица, искаженные гримасами боли и отчаяния. Каждый раз, как только он закрывал глаза, он боялся их больше никогда не открыть и не увидеть следующий день, ибо в кошмарах он тонул, а на яву начинал задыхаться. Альтаир больше не мог игнорировать всё это, так как его вечный недосып начал сказываться на его прямых обязанностях. Сражаться с каждым днём становилось всё сложнее, и это не потому, что враги стали сильнее и хитрее, а потому, что он выматывал себя до предела, лишь бы после того, как он закроет глаза, не видеть кошмары. Вот только на утро он стал просыпаться не менее уставшим чем вечером и это по-настоящему его выматывало. *** Альтаир прибыл в Иерусалим ещё до начала рассвета. По ночам этот великий город становился похожим на город-призрак, которым обычно взрослые пугали малых детей, чтобы те не шатались по ночам по улице. Его улицы, на которых днём во всю кипела жизнь, пустели, и даже пьянчуги и прокажённые, коих было не мало, находили себе укромные места, дабы лишний раз не привлекать к себе внимание полусонной стражи. Ибн Ла-Ахад когда-то любил этот город, его знойные шумные дни и прохладные тихие ночи, но сейчас он чувствует лишь непонятную тоску, что с каждым посещением этого города становилась сильнее и неприятно сжимало сердце в груди. Ему не составило особого труда добраться до крыши бюро, он с бесшумной ловкостью перескакивал с одной каменной крыши на другую, незаметно обходя всех задремавших стоя стражей. Оказавшись на нужной крыше обвитой причудливыми переплетениями густого плюща (или не плюща, в душе не ебу что это за растение), листья которого тихо колыхались на на ветру, Альтаир не спешил спускаться вниз, несмотря на то, что ему в очередной раз очень хотелось увидеть знакомое, на первый взгляд равнодушное лицо, услышать такой родной, хоть и пропитанный раздражением и усталостью голос. Он прекрасно знал, что Малик никогда не спит в это время, ибо тот всегда предпочитает вставать засветло, чтобы успеть сделать все самые важные дела до наступления самого пика жары, когда солнце, находясь в зените, нещадно иссушает землю, а раскаленный воздух вытягивает все силы и желание работать. В середине дня бюро всегда пустовало и он любил в это время вздремнуть, впрочем это дело любили и все остальные рафики в других городах – побездельничать. Ассасин устроился на краю крыши свесив ноги вниз к земле и стал разглядывать ночные красоты Иерусалима. Его одолевали неопределенные чувства. Он хотел увидеть и услышать Малика, но не того, что сейчас внизу при свете догорающей свою жизнь свечи чертил очередную карту, который не упустит возможности бросить колкость в сторону ассасина, а того, что когда-то стоял рядом с ним на равных и в чем-то мог даже дать фору, того в чьих глазах пылала настоящая страсть. Старший Аль-Саиф пожалуй был единственным человеком, способным вызывать у Альтаира такие эмоции, как раздражение, спокойствие, зависть, счастье и желание, и при этом всё это происходило одновременно, в перемешку ещё со многими другими. Ибн Ла-Ахад давно признался самому себе в том, что всегда любил Малика гораздо больше чем любого из названных братьев, но поделиться не с кем этим не мог, ибо у него был только один человек, которому он доверял, и этот человек был предметом его воздыхания. Задумавшись ассасин даже не заметил как со спины к нему подошли, даже не пытаясь скрыть своего присутствия. – Теряешь хватку, новичок – на удивление спокойно, но всё также небрежно бросил ему смотритель бюро. – И тебе мира и покоя, Малик. – немного хриплым от долгого молчания голосом ответил Альтаир и глянул на собеседника. – Ты когда последний раз себя в зеркало видел? Выглядишь просто ужасно. – констатировал факт Аль-Саиф и немного замявшись продолжил: – Тебе стоит поспать хотя бы пару часов, а то ещё напортачишь... – не став ждать ответа он с лёгкостью спустился обратно во внутренний дворик бюро. Даже не смотря на отсутствие правой руки он не растерял свою прежнюю форму и мог дать фору новичкам и даже некоторым мастерам. Альтаир не понаслышке знает как хорошо тот обращается с мечом и, тем более, кинжалом. Ассасин понимал, что слова Малика правдивы, он должен попытаться отдохнуть не смотря на все сомнения, и просидев ещё немного на краю крыши, решил спустится в бюро. Внутри царил полумрак, рассеиваемый только светом свечи из внутренней комнаты, глава бюро вновь принялся за свою работу, не обращая внимания на вошедшего. Альтаир прошёл в угол сада, в котором были расстелены ковры и навалены подушки для сна, устроившись на них как можно удобнее он наконец погрузился в сон. Оный продлился недолго, ибо превратился в кошмар, из которого не было выхода. Альтаир блуждал по узкому лабиринту в кромешной тьме, ориентируясь исключительно на слух и ощупь, но несмотря на это часто заходил в тупик. Вскоре начал слышаться плеск воды, которая чуть позже начала ощущаться под ногами, лабиринт стремительно начал становится более запутанным и затапливаться водой. Он не сразу осознал, что собственноручно загнал себя в коробку без выхода и входа. И как бы он не пытался выбраться из этой ловушки, у него ничего не получалось, а вода уже почти накрыла его с головой. Ночной воздух резко обдал лицо прохладой и ассасин не сразу понял, что проснулся. Дышать было больно, казалось, воздух был раскаленн, а сердце билось так сильно, что думалось, оно вот-вот сломает ребра изнутри. Его кто-то настойчиво тряс за плечами громко звал, но кто это был понять было непросто, ибо в глазах двоилось, а уши словно ватой заложило. Спустя минуту Альтаиру немного пришел в себя и наконец полностью проснулся. Первым что он четко увидел - это Малик, смотритель бюро выглядел растерянно и встревоженно. – Малик?.. – хриплым голосом удивлённо спросил ассасин и мгновенно скривился от боли в горле. Услышав нормальную речь Аль-Саиф наконец-то смог вздохнуть с облегчением: – Как же с тобой много хлопот. – с лёгким раздражением вымолвил он, но тут же добавил: – Мне казалось, что ты уже помирать здесь собрался... – теперь в его голосе не было раздражения, лишь усталость и волнение. Альтаир хотел было что-то спросить, но его остановили жестом руки. Малик тяжело вздохнул и сел рядом с ибн Ла-Ахадом, оперевшись спиной на холодную каменную стену. – Ты задыхался во сне и что-то невнятно бормотал... – продолжил Малик и посмотрел на собеседника. Тот его не слушал, смотрел куда вверх и ведомый любопытством Аль-Саиф последовал его примеру - посмотрел вверх. Сквозь решетку обвитую растением виднелось светлеющее небо, без единого на нём облака, звёзд в это время уже не было видно и это зрелище завораживало. Так ассасины просидели в полной тишине ещё долгое время, никто не спешил нарушать столь хрупкую идиллию, которую они в последний раз ощущали много лет назад. Это могло бы продолжаться и дальше, но Малик почувствовал тяжесть и тепло чужого тела на своём плече, повернув голову он увидел задремавшего Альтаира. Немного помявшись старший Аль-Саиф всё таки решился запустить пальцы своей единственной руки в чужие коротко стриженные волосы. На это действие отреагировали довольным сонным мычанием и лишь ещё ближе прижались к нему. Сейчас Альтаир не выглядел как кровожадный убийца, наоборот, он чем-то смахивал на ребенка, пригревшегося под боком у матери. Малик даже не заметил как его глаза сомкнулись и он, как и Альтаир, погрузился в сон. Время близилось к полудню и только сейчас ассасин соизволил проснуться. Тело ныло от усталости, ибо чтобы оно полноценно восстановилось времени нужно гораздо больше, но зато за долгое время Альтаир почувствовал что отдохнул морально. Сегодня ему не снились кошмары (почти) и это несказанно его радовало. Умывшись прохладной водой и нацепив на себя всё своё снаряжение он прошёл во внутреннюю комнату, в которой уже во всю бодроствовал рафик. – Доброе утро. – поприветствовал ассасин смотрителя бюро и получил на это усмешку, не злую как прежде, а добродушную. – Вернее день. Тебе пора приняться за работу, советую заглянуть на рынок. – после этих слов Аль-Саиф вновь уткнулся к своему черчежу. Поблагодарив за скудную, но всё же информацию ассасин уже собирался покинуть стены бюро, как его негромко окликнули. – Альтаир! – Малик отложил в сторону измазанные чернилами перо и жестом подозвал ибн Ла-Ахада. Тот не долго думая подошёл к нему и наклонился поближе, ибо было видно, что тот собирался сказать что-то на ухо. Но вместо слов он почувствовал почти невесомое касание чужих губ к своей щеке и услышал тихий смешок. Альтаир непонимающе уставился на смотрителя Иерусалимского бюро не в силах вымолвить хоть что-то, а на него смотрел ухмыляющийся Малик в чьих глазах вновь зажёгся, казалось бы, навсегда потухший огонёк страсти и азарта.