My life no longer makes sense.

Карл не мог сказать точно, когда он влюбился в Нигана: когда впервые увидел его с Люсиль на плече или когда прокрался в Святилище, а может когда тот заботливо накормил его спагетти, но Граймс точно был уверен в своих чувствах. Как странно полюбить больного ублюдка, психа, раскрошившего головы его друзьям, мудака, убившего людей его общины. Это сродни предательству своих идеалов, ценностей, предательство самого себя. Он знал, что творит, что делает, на что идет. Карл даже не мог себе ответить, за что он полюбил Нигана. Ведь любят за что-то, да? За характер, за отношение к тебе или окружающим, за взгляды на жизнь, просто за то, что этот человек здесь. Он может не быть с тобой, не быть рядом, но ты просто знаешь, что он жив, он существует. И Граймс любил, любил, зная, что ничего никогда между ними не будет, и он все равно смотрел на мужчину с обожанием в глазах, с восхищением, затаив дыхание. «Мой маленький киллер», «мой будущий серийный убийца» – часто говорил Ниган, и от этого «мой» сердце замирало и вот-вот грозилось выскочить из груди, перестать стучать. Карл любил его вопреки всему, нежно храня веру в душе в его благородство и доброту. Он готов был следовать за ним на край света, в толпу мертвецов, в огонь и в воду. И он следовал. Граймс слепо шел за ним, выполнял приказы, не задавая вопросов, как собачка не отступая ни на шаг от хозяина. Юноша боготворил Нигана. Он не упускал возможности на него любоваться, вдыхать его запах, наслаждаться прикосновением его руки и просто слушать голос. Карл им дышал. Он им жил. Граймс давно сделал свой выбор, только скрывал от отца. Как бы он объяснил, что выбрал не его, не Рика, а его врага, врага общины? И как бы Карл объяснил причину такого поступка? Юноша скрывал это ото всех, молчал, стараясь не показывать свои эмоции, выплескивая всю боль и отчаяние ночью на подушку. Он зажимал рот рукой, а из единственного глаза градом катились слезы, тело содрогалось, а сердце изнывало от боли. Граймс думал о Нигане, что тот делает, чем занимается. И всегда, всегда на ум приходило одно: жены. Паренек был уверен, что мужчина развлекается с девушками, целует их, сжимает груди, проникает в их тела, получая волну удовольствия и экстаза. Карл хотел быть на их месте, он мечтал, представлял, но воплотить не смел. Он зацепился за хрупкое перемирие между Ниганом и Риком, между Спасителями и Александрией, и без колебаний принял предложение посещать Святилище. Эта новость озарила его жизнь, подарила лучик надежды, заставила поверить в то, что его мечта может сбыться. Карл исполнял все, брался за любую работу, не кривил душой, переступал через принципы, лишь бы Ниган оценил. И Ниган ценил его старания, он поощрял все его порывы, гордо взирал на мальца, и от этого взгляда Граймс становился счастливей. Юноша не упускал возможности побыть с мужчиной рядом, блаженно слушая его голос, не упускал возможности посмеяться над его шутками, даже если не понимал. Карл рядом с ним жил. В Александрии он словно увядал, как цветок осенью. Граймс чувствовал апатию, одиночество, тоску, и никто не мог ему помочь, лишь один человек, но он находился слишком далеко. Ниган видел отношение парня к нему, он читал обожание в его глазах, читал настроение его тела, и воспользовался этим. Он воспользовался лишь раз, и больше не мог остановиться, слишком хорошо было юное нетронутое тело. Такое хрупкое, трепыхающееся под ним, полностью отдающееся, терпящее боль, грубость, насилие, и он льнул к нему, напрашиваясь на ласку и нежность – это смешило мужчину, будоражило, поднимало гордость и возвышало эго. Нет ничего лучше человека, для которого ты бог, не смотря ни на что. Такой человек поднимает самооценку, благодаря нему ты чувствуешь себя важным, и ты можешь не отдавать ему и крупицу тепла, ведь знаешь, что такой человек, будет любить тебя вопреки твоей чудовищности. Ты можешь им распоряжаться, пользоваться, унижать, ломать, но он всегда придет, если ты его позовешь, он отдаст свою жизнь за тебя и поблагодарит за такую возможность. И Карл был таким. Его тело и душа искалечены, растоптаны, уничтожены, но сердце продолжало любить, не отдавая себе отчет. Карл каждый раз просил разрешения остаться, провести с ним ночь, засыпать под размеренное дыхание, но Ниган гнал его. Граймс медленно собирал одежду, одевался и уходил к себе. Идти всегда было больно, тяжело физически. В душе он оттирал кровь и сперму от внутренней стороны бедра, морщился, касаясь синяков на ягодицах. Он все не мог привыкнуть к чувству проникновения, такому грубому, резкому. Карл зажмуривал глаз, кусал ладонь до крови, а по щеке текли слезы, но он терпел, терпел, потому что того хотел Ниган. Он хотел его, и Граймс отдавался, лишь бы он не ушел к женам. Но как бы юноша не надеялся, девушки не исчезли из жизни Нигана, он трахал их, трахал громко, властно. Однажды мужчина предложил одну из жен ему, пока сам воспользовался бы второй. Ниган хотел смотреть на Карла, такого по истине прекрасного, горячего, желанного, он хотел видеть, как его ковбой ебет девушку, хотел увидеть его доминирующем, и Граймс согласился, ведь того хотел его Ниган. Именно тогда мир юноши окончательно рухнул. Как смешно, верно? Он сносил боль и насилие, но не выдержал предательства. Карл считал себя особенным, он надеялся, что Ниган думает также, что он не будет его не с кем делить, не позволит, чтобы он лег с кем-то еще. Но то было ошибкой. Ему было плевать где, с кем и когда. Все изменилось, в душе больше не теплилась надежда на хорошее, все эмоции медленно, но верно покидали тело Граймса. Он вступил на дорожку, с которой не мог сойти, дорожку, на которую его невольно подтолкнул Ниган. Карл ложился со всеми, ему уже было плевать, что о нем подумают или возомнят. Лишь в постели с тем или иным он чувствовал себя особенным, чувствовал любимым. Джо, Эрл, Саймон, Алекс – имена не имели значения. Все они возвращались через час, день, три, все они жаждали еще. Ниган был прав, он прекрасен, страстен, он отдавался без остатка, удовлетворял каждую клеточку тела и души, усмирял, ублажал. Результат зависит от практики, верно? Что ж, ее у Александрийца было достаточно, не удивительно, почему к нему ходили толпами. А Карлу было плевать на всех, в том числе и на Нигана, в нем больше не было той любви, не осталось ничего, даже боли, отчаянья или сожаления. Все эмоции притупились, он стал куклой без воли. Ниган видел это, он не мог поверить, что его малыш так изменился, изменился кардинально, он его терял, и не мог это остановить. Теперь уже мужчина пытался поймать хрупкую руку юноши, когда тот соскальзывал с изрядно помятой постели. Карл не оставался на ночь как бы его не просили, как бы не умоляли. Он флегматично смотрел на Нигана и молча уходил, а у его комнаты уже ждал кто-то другой. Граймс ненавидел Нигана, злился на него, он не мог его простить за то, что с ним сделал, ведь мужчина мог этого не допустить, мог помочь, остановить это падение в пропасть, но он лишь наблюдал, а потом стало слишком поздно. Если вещи, которые нельзя исправить, есть ситуации, когда нельзя помочь, можно только смотреть, как человек умирает. Как умирает его душа, а затем тело. И невозможно поверить, что это может случиться с тем, кто жил и радовался каждым моментам, кто страстно и неистово любил. Но именно так и происходит: тот, кто всегда отдает и ничего не получает, просто сгорает. Не остается сил, их не хватает, а взять неоткуда. Дома все было хуже. Никто ничего не знал, никто не мог помочь вернуть былую веру в людей и этот ебанный мир. Отец не догадывался, что происходит с его мальчиком. Карл не общался, не откровенничал, он просто увядал, не оставалось даже никаких мыслей. Он сломался, удивительно, как человек может продолжать так жить, просто существовать. Юноша стал отрешенным, медлительным. Граймс-младший мог часами смотреть в одну точку не шевелясь. Но тайное всегда становится явным. Все произошло так быстро, странно, непонятно. Приехали Спасители за провиантом, среди них были любовники и кажется кто-то отпустил фразу, что не может дождаться, когда вновь трахнет Карла. Да, так и было. Рик начал расспросы, но кто ж знал, что эти животные все доложат. Юноша слышал, как Эрл усмехается: «да он с половиной Спасителей трахался», а затем вопрос отца: «Карл, это правда?». Нет, в его голосе не было злости или разочарования, был страх. Он боялся, что это правда. Было и переживание. Все вокруг словно замерло, воцарилась тишина. Граймс-младший вновь обрел эмоции и чувства. Ему стало страшно, сердце бешено застучало, тело бросило жар. Карл все понял, понял, что натворил с жизнью. Понял, как сам опустился на дно, его никто не толкал, даже Ниган был не причем, он сам, сам сглупил, сам упал и не смог больше подняться. Хлынули слезы, руки дрожали, он боялся пошевелиться, боялся оглянуться, ибо знал, что на него смотрят все, все друзья, все знакомые, вся община. Стало стыдно, стыдно за собственную жизнь. «Шлюха» – шептало сознание, – «твое существование бессмысленно, ты не должен жить». Хотелось умереть, провалиться сквозь землю. Карл опустил голову, на серый асфальт упали капли слез, он зажмурился, подавляя крик боли, вздохнул и взглянул на Рика. – Прости, пап, –никто не заметил как это произошло, никто ничего не успел сделать, лишь протяжное «нет!» последовало за выстрелом. Юноша вытащил из кобуры пистолет, приставил к голове и спустил курок. Звук выстрела слился с криком Рика, а Карл замертво упал. По асфальту потекла алая кровь, в глазах потухла жизнь, но на губах юноши была легкая улыбка. Он свободен. Больше не будет боли, унижения, больше не будет жалости к самому себе и своей жизни, не будет жалости и от других, не будет разочарования. Больше ничего не будет...