all i'm sayin' pretty baby

Таксист был ужасно похож на постаревшего Ричарда Хэлла. Наблюдая за проносящимися мимо улицами, запорошенными снегом, Лестату невольно вспомнилась песня про «Пустое поколение», и он, закусив губу, отстучал каблуком шальной ритм песни. Пять часов утра, полумрак — Нью-Йорк ещё спит, и размышления о представителях местной панк-сцены казались как нельзя к месту. Пряжка ремня безопасности врезалась в плечо, напоминая о цели путешествия. Самолёт Луи должен был приземлиться с минуты на минуту, и он, страшась опоздать, попросил водителя гнать на всех парах к аэропорту Кеннеди. В нём тлело волнующее предвкушение встречи. Сверля взглядом свои тёмно-серые брюки, Лестат невольно улыбнулся: он постарался выбрать одежду, соответствующую случаю. Белая рубашка, шёлковый платок на шею и тёплый бежевый свитер поверх — внезапные холода не оставляли ему выбора. Этот вид довершало светлое пальто из овчины и шарф, который он небрежно накинул на плечи. Очевидно, что в лощёном и красивом молодом человеке прохожие непременно узнают Вампира Лестата и, конечно, в обычное время он бы с радостью понёсся навстречу фанатам. Но не сегодня. Ему хотелось просто встретить Луи и, усадив его в такси, без лишних промедлений увезти в отель. Сначала он предложил найти друг друга внутри зала ожидания, но Луи благоразумно охладил его пыл. — Ты уверен, что это хорошая идея? — с сомнением произнёс он на втором часу их телефонного разговора. — Извини, но тебя наверняка узнают. Уже вижу, как перед тобой выстроится очередь за автографом, а я буду стоять рядом и только мешаться. Может быть, мне взять такси самостоятельно? — Даже не думай об этом! — шутливо воскликнул Лестат, растянувшись на ковре. — Как ты можешь мне мешать? Ну, раздам я парочку автографов, ничего ведь не случится, — мотнув ногой, он перевернулся на бок и вдруг словил озарение. — Погоди, придумал! Я поймаю тебя на выходе. Поразмыслив с минуту, Луи его предложение принял. К тому моменту они проговорили добрую часть ночи и, пусть Лестату ни за что не хотелось вешать трубку, глаза у него слипались. В какой-то момент он, слушая Луи краем уха, громко зевнул. Тот, не намереваясь игнорировать чужую усталость, прильнул к динамику и с тоном доброй няни спросил: — Не хочешь пойти спать? Дремлющий наяву Лестат из последних сил пробормотал что-то отрицательное. — Ну ладно, — выдохнул Луи и вдруг добавил серьёзно. — Я волнуюсь за тебя. Точно всё в порядке? Ты так и не сказал, почему плакал. От искренности его эмоции захотелось свернуться в клубок и спрятать голову в коленях. Зажмурившись, Лестат сглотнул, прежде чем тихо ответить: — Не важно. Уже не важно. Я нашёл тебя, и это главное, — он проигнорировал повисшее молчание. — В любом случае, я вряд ли усну. Ненавижу спать один. Он плотнее завернулся в одеяло, оставляя на поверхности только часть лица и ухо, чтобы прислушиваться к трубке. Судя по смутному шуму, Луи тоже сменил положение. — Хочешь, почитаю тебе что-нибудь? — вкрадчивый вопрос заставил Лестата распахнуть глаза. — В детстве родители читали мне на ночь, чтобы я мог легче уснуть. Помогало. А тебе? Боже. Его родители читали ему на ночь. Что Лестат должен ответить? Габриэль никогда не делала ничего подобного. Отец… Он даже думать не будет об отце. Угнездившееся под рёбрами спокойствие улетучилось, сменяясь тошнотворным комом злости и обиды. Высунув из-под одеяла руку, Лестат закусил костяшку пальца, пытаясь обуздать собственную вспыльчивость. Нет, он не посмеет огрызаться на Луи. Тот ни в чём не виноват. Не виноват в том, что, в отличие от Лестата, у него была нормальная семья. — Я не помню, — схватив себя за горло, пробормотал Лестат. — Ничего не помню. — Понял, — как ни в чём не бывало ответил Луи. — Давай посмотрим, что у меня здесь. Раздался шорох раздвигаемых книг. Подняв глаза к потолку, Лестат нервно закусил губу. Перспектива ещё немного послушать голос Луи звучала заманчиво. Убаюкивающе. — Хм, как насчёт Кэрролла? — сквозь динамик пробился шелест страниц. — Ты читал «Алису»? Спустя десять минут Лестат заснул на полу, слушая его голос. Последнее, что он ощущал перед тем, как провалиться в небытие — это непривычное, почти отчаянное чувство благодарности. Как много должно быть доброты внутри одного человека, если Луи без колебаний вызвался делать то, для чего родители не пошевелили и пальцем? Ребёнок внутри него успокоился. Аэропорт Кеннеди протянулся вдоль юго-восточной части города. Дождавшись, пока таксист остановится, Лестат отряхнул рукава и, подавшись к окну, всмотрелся в очертания близлежащих построек. Первым, что попалось на глаза, был терминал Пан Ам: округлое здание с высокими стеклянными стенами и огромной крышей. Вот оно, средоточие оживлённых толп и самые настоящие врата в новый мир, откуда доносился рокот прибывающих рейсов. Уговорив таксиста подождать, Лестат покинул салон. Тут же вздрогнул — холод коварно залез за воротник пальто, вынуждая поёжиться. Пройдя мимо заснеженной парковки, он поспешил к главному входу в терминал, запоздало наматывая на шею шарф. О, неужели он делает это взаправду? Он, Лестат, прячется от лишнего внимания? Но как же ему не хотелось, чтобы нашлись свидетели их с Луи встречи. Да, Лестат желал эгоистично оставить этот миг лишь для себя. Остановившись чуть поодаль от входа, он принялся наблюдать. Из зала показалась первая стайка высадившихся пассажиров: кто-то принялся ловить такси, когда другие, не найдя лучшей перспективы, отправились искать общественный транспорт. Ожидая, Лестат нетерпеливо оглядывался, проверяя, не уехал ли водитель. В душе поселилось мучительное томление. Оно растекалось по венам, заставляя дрожать замёрзшие руки и судорожно постукивать каблуком. Вздохнув, Лестат достал пачку сигарет в надежде успокоить расшалившиеся нервы, но вдруг замер, так и не закурив. Там, в подсвеченных лампами прозрачных дверях, показалась до боли знакомая фигура. Молодой человек в чёрном пальто, неся с собой небольшой чемодан, неуверенно озирался вокруг, явно ища кого-то. Судя по всему, попытка оказалась бесплодной: поставив багаж у ног, парень спрятал ладони в карманы, пытаясь согреться. Лишь тогда Лестат, завороженно наблюдая за ним, узнал в парне Луи. Он совсем не изменился. Разве что волосы стали чуть короче. Всё то же лицо с изящными чертами и пронзительные глаза, слегка удивлённо смотрящие на мир. Луи кутался в своё длинное пальто и, не найдя Лестата в редкой толпе встречающих, повернулся лицом к тёплому и освещённому холлу Пан Ам. Он выглядел до того трогательно, что Лестат, улыбнувшись до ушей, собрался уже было побежать ему навстречу. Правда, в последний момент на ум пришёл совершенно коварный план. Осторожно обойдя широкое крыльцо, он подкрался к Луи со спины и, резко схватив его за талию, приподнял над землёй. — Сюрприз! — закричал он, ощущая, как Луи испуганно хватает его за запястье. Тёмные волосы, пахнущие морозом, упали ему на лицо. — Боже! Ты меня напугал! — забавно воскликнул Луи, пытаясь обернуться. — Постой. Ну же, постой. Дай мне на тебя взглянуть. Его озорной тон вынудил Лестата расцепить руки. Ботинки Луи стукнулись об асфальт, и тогда тот, шумно выдохнув, повернулся к Лестату лицом. Воцарилась тишина. Они оба, встав как вкопанные, пялились друг на друга, словно созерцали нечто удивительное, невиданное. И будто не было никакой разлуки. Не было альбома и упоительного успеха. Почему-то вспомнилась их первая встреча: невзрачный клуб, эйфория от первого успешного концерта, и вдруг — столкновение с необычайным, трепетным существом, которого и человеком назвать сложно. Слишком уж идеален был Луи: своей красотой и доброжелательностью он скорее напоминал ангела. И в то же время в нём чувствовалась острая, совершенно дерзкая страстность. Лестат был более чем уверен, что язык у того подвешен; когда надо, Луи совсем не стеснялся ввернуть свой язвительно-честный комментарий. Наверное, именно эта поразительная двойственность его души так зацепила Лестата и послужила ему самым ярким в жизни вдохновением. Утонув в размышлениях, он упустил момент, когда Луи шагнул вперёд и мягко обхватил его плечи руками. Чужое тепло окутало со всех сторон. Моргнув, Лестат почувствовал, как тёмные пряди щекочут ему щёки и лишь тогда понял, что именно происходит. Его обнимают. Словно подтверждая мысли, Луи прижался к нему плотнее. Его ладонь скользнула между лопаток Лестата, легко пригладив ткань пальто. В ответ на этот маленький жест всё внутри затянулось спутанным клубком; моргнув, Лестат остолбенел и по инерции опустил подбородок на его плечо. Ощущалось всё странно. И до того правильно, что разорвать объятие он не осмелился бы даже под страхом смерти. Прикосновение, которым Луи делился с ним так просто, подарило Лестату удивительный покой. О, каждую ночь этого чёртового декабря он зарывался лицом в подушку и, глотая слёзы, грезил, чтобы его избавили от участи, в которую Лестат сам себя загнал. Чтобы забрали отсюда, утешили, спасли. И вот, откликнувшись на мольбы, небо в лице американских авиалиний послало ему избавление. — Ты не представляешь, как я скучал по тебе, — с улыбкой произнёс Луи, отстраняясь. — Кажется, все эти месяцы мне снился один долгий плохой сон. Но теперь он закончился. Он замолк, заметив, как Лестат напряжённо всматривается в его лицо. — Ты замёрз, — внезапно хохотнув, бросил тот. — Не успел приземлиться, а нос уже красный. Держи. С этими словами он стянул с себя белый шарф и, не церемонясь, обмотал его вокруг Луи. И плевать, что через несколько секунд они сядут в тёплый салон такси — Лестат не простит себе, если его дорогой гость будет мёрзнуть. Их разговор прервал внезапный гудок: водитель нетерпеливо засигналил, предостерегая от дальнейшего промедления. — Снег пошёл, — удивлённо заметил Луи, глядя в окно автомобиля. Обернувшись, он обнаружил, что Лестат не сводит с него умилительного взгляда, и тут же смутился: — Извини. До сих пор не могу привыкнуть. В Новом Орлеане почти никогда не бывает снега, — проведя пальцем по запотевшему стеклу, он развернулся к Лестату. — Не расскажешь, что привело тебя в Нью-Йорк? Закинув ногу на ногу, Лестат распластался на сидении. «Рассорился со всеми и сбежал, как трус» — первое и самое правдивое объяснение, что пришло ему на ум. Но, стоило открыть рот, как оттуда вывалилась совсем другая фраза. — Да так, — поджав губы, Лестат невольно заёрзал. — Решил сменить обстановку. Он продемонстрировал Луи самую лучезарную из улыбок, которую только мог изобразить. Правда, в душе остался неприятный осадок. Внутри, будто нефтяное пятно на поверхности моря, растеклось смутное чувство стыда. Лестат сознательно соврал ему? Нет, это не ложь. Скорее, маленькая недомолвка, и знать её подноготную Луи совсем не обязательно. — Неплохо, — констатировал тот, склонив голову на бок. — Мне здесь нравится. В отличие от Луизианы, тут можно спрятаться. — Спрятаться? — потеряно повторил за ним Лестат. Сцепив пальцы на коленях, Луи кивнул ему. — Конечно. Небоскрёбы — отличное место, чтобы скрыться от проблем. На их фоне все беды кажутся меньше, чем они есть на самом деле, — хмыкнув, он беззаботно повёл плечами. — Но я сужу по себе. Наверное, для тебя всё иначе, правда? Ловишь вдохновение круглые сутки. Откинувшись на спинку сидения, он вдруг задорно поглядел на Лестата. О, как же ему этого не хватало: маленького вызова в глазах Луи, их беседы, которую можно вести о чём угодно и знать, что тебя услышат. Настроение поднялось до заоблачных высот. Покачивая носком ботинка, Лестат даже не заметил, как автомобиль повернул в сторону Манхэттена. Когда он привёз Луи в отель, день ещё толком не наступил. Первые солнечные лучи, прорываясь через окна, невесомо касались ковра. Клининг постарался: огромный номер был вычищен до блеска, и не скажешь, что на протяжении месяца в этих комнатах царили бардак и уныние. С интересом оглядываясь вокруг, Луи прошёл в центр зала и с восхищением воззрился на панораму города. — Ничего себе, — выдохнул он, обняв себя за плечи, и обернулся к Лестату. — Очень красиво. Его волосы, наспех приглаженные пятернёй, отливали тёмно-каштановым. Поведя плечами, Лестат шагнул к нему, окидывая окно равнодушным взглядом. Вид как вид. Он успел насмотреться на местные пейзажи, и возвышенных эмоций те уже не вызывали. Гораздо больше его волновал Луи, замерший посреди гостиной и явно не понимающий, куда себя деть. — Я точно не помешаю? — забеспокоился тот, заправив за ухо прядь. Сокрушённо качнув головой, Лестат тут же взял его под локоть. — Луи, — подавшись вперёд, он снисходительно улыбнулся. — Здесь пять комнат. Ты не сможешь помешать мне даже при всём желании. Отстранившись, он упал на диван и приглашающе похлопал по сиденью. — И вообще, выбрось это из головы, — добавил Лестат, наблюдая, как Луи опускается рядом. — Разве мы не друзья? Будь уверен, для тебя я ничего не пожалею. — Да. Я уже понял, — откликнулся Луи, печально приподняв уголки губ. — С той самой поры, как ты вызвонил меня в ночи, оплатил рейс и собственноручно забрал из аэропорта. Реплика прозвучала как шутка, и Лестат, не подумав, выронил рассеянный смешок. Зелёные глаза перед ним странно блеснули. Расправив плечи, Луи мгновение колебался, прежде чем придвинуться ближе. Черты его лица ожесточились. Он будто принимал до ужаса важное решение, которое никак не мог пустить на самотёк, и метаморфоза эта не на шутку испугала Лестата: никогда он не видел Луи таким сосредоточенным и напряжённым. Тёплая ладонь легла ему на запястье. — Скажи мне, — прошептал Луи просяще. — Скажи, что произошло? В груди дрогнуло. Сглотнув, Лестату страшно захотелось стянуть с себя колючий и жаркий свитер, но двинуться ему не дали. Луи мягко удержал его на месте; скользнув пальцами ниже, он взял руки Лестата в свои. — Послушай. Ни один человек в мире не стал бы звонить мне посреди ночи, не случись с ним чего-то плохого. А ты плакал. Я прекрасно помню, как дрожал твой голос, — он беспокойно задышал, неосознанно наклоняясь вперёд, и повторил. — Что произошло? Лестат не ответил. Признаться, он даже не понял, о чём говорит Луи. Касание тёплых, сухих ладоней полностью поглотило его внимание. От их соединённых рук поднимался томительный жар; он распространялся по телу, словно яд и, подобравшись к голове, смертоносно ударил в мозг. Не сводя взгляда с изящных костяшек, Лестат недоумённо нахмурился, пытаясь вспомнить последнюю прозвучавшую фразу. — Ничего такого, — наконец, озвучил он, сжимая пальцы Луи в ответ. — Просто мне стало очень одиноко. Краткий миг тишины накрыл их обоих, как крошечный купол. Открывшаяся картина была до того очаровательна, что Лестат не сумел сдержать счастливой улыбки. Луи, такой невозможно красивый и трогательный, сидел перед ним в сиянии солнечных лучей, вовсю бьющих из окна. Слегка склонив голову, он настороженно смотрел на Лестата, ожидая, что тот продолжит рассказ. Его тёмная водолазка подчёркивала белизну шеи, а приоткрытые от волнения губы напоминали по цвету пепельную розу. Как можно упустить шанс и не полюбоваться им? Тем не менее, через минуту Луи смущённо отпустил его. Он отодвинулся назад, увеличивая расстояние между ними, и зачем-то оглянулся на дверной проём. А потом спросил, окатив Лестата ведром ледяной воды: — А где твой парень? Он произнёс это с таким недоумением, будто рассчитывал найти Ники прячущимся под диваном. Ситуация невероятно позабавила Лестата: неужели Луи испугался чьего-то возмездия за то, что взял его за руку? — Мы расстались, — буднично произнёс Лестат, больше не желая отравлять настоящее горечью воспоминаний. Обернувшись к нему, Луи удивлённо поднял брови, а на его щёки медленно наполз стыдливый румянец. — Мне жаль, — поспешил ответить он, пряча руки за спиной, как вор. Первую половину дня они провели в отеле. Луи предпочёл занять вторую спальню, которую Лестат использовал в качестве комнаты для репетиций. Ну, «репетиции» — это громко сказано. Скорее, он просто притащил сюда несколько любимых гитар и стихийно бренчал на них, когда не страдал от похмелья. Разобрав вещи, Луи отлучился в душ, на время предоставляя Лестата самому себе. А когда вернулся, переодевшись в растянутый тёмно-зелёный свитер, то застал восходящую рок-звезду на ковре перед телевизором с вазочкой мороженого. Совместив завтрак с обедом, они отправились гулять по улицам. Ослепительное солнце играло на снегу, отчего тот мерцал, словно выброшенные на морское дно драгоценности. Лёгкий мороз кусал щёки, но Лестат, не обращая на холод ни малейшего внимания, брёл вместе с Луи по парку и слушал его восторженную речь о любимых музыкантах. — Шестидесятые были богаты на таланты, — произнёс Луи, кутаясь в подаренный шарф. — Но для меня нет более влиятельной фигуры, чем Боб Дилан. — Да ну? За что его любить? — задорно бросил Лестат. — За гнусавые баллады? Он охнул: Луи остановился так резко, что они чуть ли не врезались друг в друга. — Боб Дилан — самый важный для нации американец после Вашингтона! — воскликнул Луи, сыпля искрами из глаз. — Да, быть может, у него не самый глубокий певческий голос. Но он в первую очередь поэт. Музыка играет второстепенное значение. Махнув волосами, он спрятал замёрзшие руки в карманы и побрёл вперёд, оставляя Лестата путаться в клубке ревности. Неужели Луи любит Боба Дилана больше, чем его? Вдохнув ледяной воздух, Лестат устремился за ним, скользя подошвами по замёрзшим лужам. — Поэт то, поэт сё! — он фыркнул, хватая Луи за рукав пальто. — Да я, если захочу, смогу написать, как он. Нет, даже лучше, чем он! Парковая дорожка пошла под уклон. Впереди расстилалась узкая аллея, через которую можно было попасть к выходу на улицы, но покидать уединённый уголок не хотелось. Ещё пару минут, и Лестат обязательно предложит завалиться в ближайший ресторан, но перед этим ему необходимо как следует наглядеться на Луи. На его покрасневший нос, очаровательную улыбку и совершенно восхитительную мозаику черт лица. Лишь сейчас Лестат осознал, что за весь день в компании Луи его разум ни разу не омрачили тёмные мысли. Это было словно забытие. Побег из той грязной реальности, в которой он пребывал ранее, в другую, более светлую, чистую и спокойную. Его избавление. Не ведая о его размышлениях, Луи повернулся лицом к замёрзшему пруду, над которым торчали голые корни деревьев. Он соединил ладони за спиной, отчего вся поза приобрела ореол мечтательной задумчивости. И вдруг, возведя глаза к небу, проговорил, не глядя на Лестата: — «Будь у меня звёзды самой тёмной ночи и алмазы из глубин океана», — он прервался на секунду, выдыхая облачко холодного пара. — «Я бы отдал их за твой сладкий поцелуй. Ведь это всё, чего я хочу». Мягко улыбнувшись, он обернулся к замершему Лестату и, расцепив руки, пояснил: — Боб Дилан, «Сапоги испанской кожи». Разве не потрясающе написано? Распахнув рот, как последний идиот, Лестат пялился на его резной профиль. — Да, — наконец, вынужден был признать он. — О чём эта песня? Никогда не слышал. Не сговариваясь, они спустились к аллее и двинулись на выход из парка. Не замечая, как из раза в раз касается Лестата плечом, Луи пробормотал: — О чём? — он вопросительно поглядел на Лестата, будто ответ был очевиден. — Да так, переписка двух влюблённых, обращённая в стихи. Талантливые стихи. Правда, в конце они разлюбили друг друга. Налетевший ветер сдул с деревьев ворох снежных хлопьев. Лестат, как огромный ребёнок, бросился в сторону, пытаясь поймать снежинку языком. — Совершенно глупая песня, — буркнул он, потерпев неудачу. — Почему любовь должна заканчиваться? Вернувшись к Луи, он вновь взял его под локоть и потащил в сторону оживлённой улицы. Пора было найти тёплое заведение и погреться. — Поэтому-то я и пишу про вампира, — Лестат довольно кивнул самому себе, греясь о чужой бок. — Чтобы любовь длилась вечно.

***

Вино имеет свойство доводить до состояния абсолютной беззаботности. Всё, что тебя волнует — вовремя наполненный бокал и любимый собеседник, с которым так приятно разделить минуты опьянения. Они сидели на ковре подле дивана и смеялись. Над чем — Лестат не помнил. Да и какая разница? После пары бутылок на двоих любая мелочь покажется прекрасным поводом для приступа хохота. Не в силах подняться на ноги, он встал на четвереньки и, минуя лежащего на боку Луи, подполз к тумбе, где стояла последняя бутылка. — Может, пока хватит? — ослабевшим голосом пробормотал Луи, наблюдая, как он наполняет бокал. — М? — Лестат не оторвался от бокала, пока не выпил залпом половину. — Да брось ты. У нас же праздник на носу. Рождество, чёрт возьми. Хохотнув, Луи перевернулся на спину, натягивая длиннющие рукава свитера. — Кажется, на Рождество наряжают ель, — пьяно возмутился он, пытаясь дотянуться до Лестата. — Ну и вот. Где наша рождественская ель? Его обычно бледные щёки разрумянились от алкоголя. Хмыкнув, Лестат отставил бокал в сторону. В полумраке гостиной он сумел разглядеть контуры тела Луи, что вырисовывались под крупной вязью свитера. В Лестате вскипело желание немедленно подползти к нему и коварно защекотать, забираясь руками под одежду. Но расстояние в два метра выросло между ними непреодолимой преградой. — Хочешь, чтобы я достал тебе ель? — подперев подбородок рукой, мурлыкнул Лестат. — Так я же достану. Ну-ка, где телефон? Он попытался осмотреться вокруг, но не сумел удержать равновесия и тут же завалился обратно. Заметив это, Луи медленно сел, хватаясь за лоб. — Наверное, нам пора спать, — он нахмурился, обводя Лестата мутным взглядом. — Давай я помогу тебе подняться. — Зачем? Мне так хорошо. Одеяло бы только, — протянул тот, сворачиваясь калачиком. — Я уснул на полу в ту ночь, когда мы разговаривали, помнишь? Прикрыв глаза, Лестат не заметил, как Луи со вздохом встал со своего места. — На полу? — прошептал он, возвышаясь над сгорбленной фигурой. — Нет. Ты больше не будешь спать на полу. Иди сюда. Тёплая рука коснулась его спины. Через миг она опустилась ниже; задержалась между лопатками, словно стыдясь, но спустя секунду уверенно обхватила его бок. Луи крепко прижался к нему и, взяв под локоть, помог подняться на ноги. Пошатываясь, они добрели до спальни. Вокруг было так темно, что Лестат не мог рассмотреть даже очертания мебели. Ему помогли опуститься на мягкую постель. Тело мгновенно утонуло в складках одеял, но голова, накаченная вином, продолжала кружиться, словно Лестат угодил на карусель. — Знаешь, что было бы здорово? — заплетаясь, тихо пробормотал он. — Если бы ты остался здесь. Со мной. То есть, на ночёвку, понимаешь? Тепло рук Луи исчезло, растворилось во мраке, но Лестат, сглотнув вязкую слюну, продолжал: — Когда я был маленьким, мне никогда не разрешали устраивать ночёвки. Чёрт. Да у меня и друзей толком не было. Только мои братья, а их я терпеть не мог. Так вот, может, — он закашлялся, давясь потоком слов. — Может, ты захочешь остаться со мной? Я, кажется, говорил. Ненавижу спать один. Запнувшись, он устало ткнулся носом в подушку, тщетно прислушиваясь к повисшей тишине. Вместо ответа раздался шорох ткани, и матрас рядом с ним примялся от веса чужого тела. — Хорошо, — еле слышно произнёс Луи, держась за край одеяла. — Я останусь.