Для чистых все чисто

Джордж медленно открыл глаза, и его взгляд уперся в белый потолок — больничное крыло. Затем он краем глаза увидел профессора Бассета, который сидел на стуле возле его кровати и внимательно читал больничную карту Лестрейнджа. На тряпичной маске, которую профессор так ни разу и не снял за все время обучения, осталось пятнышко от вишневого варенья, которое он периодически тер, стараясь от него избавиться. Заметив, что Джордж проснулся, Бассет отложил карту на прикроватный столик и перевел взгляд на него, наблюдая за пациентом с неким торжеством в глазах. — В юном возрасте волшебники способны на невероятные вещи, и вы тому отличное доказательство, — начал разговор профессор, скрестив руки на груди. — О чем вы? — хрипло произнес Джордж, приподнимаясь, чтобы сесть, и закашлялся. — Что со мной произошло? — Полагаю, у вас магическое истощение, — с непонятным Лестрнейнджу восторгом проинформировал его Бассет. — Невероятно! Магическое истощение в одиннадцать лет! Лестрейндж посмотрел на него с недоумением, и в какой-то момент даже решил, что у кого-то из них двоих однозначно поехала крыша. У Джорджа опять начала болеть голова, в висках неприятно покалывало. — Я объясню, — кивнул профессор, увидев, что его мысль осталась не понятой. — Во время формирования магического ядра, то есть в вашем возрасте, определяется ваш будущий магический потенциал. Большинство студентов сейчас уделяют время теории и готовятся к экзаменам, вы же настолько вложились в практику, что довели свое тело до полного магического истощения. Это интересно тем, что пока магическое ядро не сформировано окончательно, истощить его практически невозможно. Приведу лучше пример: ребенок вашего возраста может раз за разом использовать заклинание Адского Пламени, тогда как среднестатистический волшебник постарше начнет чувствовать усталость уже после третьего-четвертого заклинания. Проблема лишь в том, что дети, хоть и невероятно сильны, но в той же степени невежественны в использовании магии. Вопреки мнению, что сила накапливается с годами, молодые волшебники сильнее и выносливее, хотя определяющую роль в поединке в большинстве случаев играет нехватка у них опыта и знаний. Доведя себя до магического истощения, вы, в некотором роде, шагнули на следующую ступень — сильно увеличили свой будущий потенциал. Образно говоря, магия решила, что вашей изначальной энергии в дальнейшем будет недостаточно, и примерно в два раза ее увеличила, — одобрительно усмехнулся Бассет и потянулся, вытянув ноги. Мадам Помфри прошла мимо своего пациента и неодобрительно покосилась на профессора, нарушающего его драгоценный покой, но ничего не сказала. Лестрейндж проводил женщину задумчивым взглядом, переваривая все услышанное, и у него в голове возник еще один вопрос. — Мне, наверное, показалось, — засомневался Джордж, оглядывая другие, пустующие, койки больничного крыла. — Или Фред тоже отключился? — Да, ваш брат тоже потерял сознание вслед за вами, — кивнул профессор. — Фред проснулся на несколько часов раньше, думаю, он сейчас на завтраке в большом зале: мадам Помфри уже позволила ему уйти. — Почему это произошло? — растерялся Джордж, не находя этому разумного объяснения. — Если я правильно понимаю, когда ваша магия истощилась, она начала искать способ быстро восстановиться. И, если так можно выразиться, решила воспользоваться резервом, который находился поблизости. Для магии вы с братом один человек и, опустошившись, ваше магическое ядро потянулось к магии вашего брата, чтобы за счет нее восстановиться, — с интересом рассказывал профессор Бассет и в конце неуверенно пожал плечами. Лестрейндж нахмурил брови и задумался, по привычке переведя взгляд себе на руки. Если Бассет не соврал, заклинания теперь должны выходить сильнее? Или же он сможет дольше их использовать? Как бы то ни было, из новых возможностей следовало извлечь максимум. Несмотря на воодушевляющие слова профессора, он не сомневался, что у медали есть и обратная сторона, о которой ему еще не рассказали. Да и расскажут ли вообще? Профессор Бассет — темная лошадка, о нем даже другим преподавателям толком ничего не известно. В списках студентов Хогвартса за последние двадцать лет его фамилия не значится: они с братом потратили не один час, в попытках что-нибудь о нем разузнать, но так ничего и не нашли. Он, конечно, преподаватель, но в его обязанности не входит навещать студента в больничном крыле, а на сочувствующего Бассет и близко не похож. — И еще, я, конечно, извиняюсь, если это прозвучит грубо, но что же вы здесь делаете? — прищурился Джордж. Лестрейндж неплохо относился к профессору, даже в какой-то мере уважал его, но совершенно ему не доверял. — Мне стало интересно, не стал ли ты сквибом, — пожал плечами профессор. — Если бы у магического истощения в вашем возрасте не было такого возможного последствия, многие бы старались добиться его, чтобы стать сильнее. Вам повезло, но не советую испытывать удачу вновь. У профессора по защите от темных искусств была странная привычка обращаться к студентам, то на "ты", то на "вы", иногда чередуя это даже в одном предложении. — Чтож, если вы узнали все, что хотели, позвольте откланяться, — шутливо раскланялся профессор, когда к ним в очередной раз подошла мадам Помфри с небольшой бутылочкой в руках. — Хорошего дня, — кивнул Джордж и повернулся к медсестре. — Вот, мальчик, выпей, станет получше. — Она аккуратно перелила содержимое бутылочки в стакан. Жидкость была мутно-зеленой и на вид крайне неприятной. — Что это? — сперва спросил Джордж, разглядывая содержимое стакана. — Зелье восстановления сил, — ответила медсестра и несколько недовольно поправила мальчику подушку. Её редко спрашивали о выписываемых ею лекарствах, и она этого не любила, потому что ей сразу казалось, что ей не доверяют или же сомневаются в разумности ее назначений. — Не стоит, — покачал головой Лестрейндж и поставил зелье на прикроватный столик. — Я лучше посплю. Будьте добры, попросите моего брата разбудить меня, когда он придет. Мадам Помфри растерялась и хотела начать протестовать, но мальчик уже улегся, закрыв глаза, и она решила, что может дать ему зелье и позже. Все-таки сон — лучшее лекарство.

***

Джордж возвращался из больничного крыла на следующий вечер, перед самым отбоем, когда коридоры уже опустели: школьники уже разошлись по гостиным, а Филч со своей постоянной спутницей и дежурные преподаватели еще успели выйти на охоту за ночными гуляками. Лестрейндж чувствовал себя просто отлично с самого утра, но мадам Помфри наотрез отказалась отпустить его раньше, чем полностью удостоверилась, что обморок не повторится, как только он сделает шаг за порог ее обители. Джордж решил сократить дорогу и пройти по одному из скрытых портретом ходов, лестницы от которого вели со второго этажа прямо к гостиной Слизерина. Но его план накрылся медным тазом: вычурно разодетая розовощекая дама, которая обычно без проблем пропускала студентов змеиного факультета даже после отбоя, на картине отсутствовала. Тогда Лестрейнджу пришлось развернуться и направиться к лестницам. Уже рядом с входом в подземелья он расслышал приглушенные голоса, доносившиеся из помещения, в котором когда-то складировались все чемоданы школьников, до того, как стало принято оставлять их прямо в спальнях. Лестрейндж сбавил шаг и прислушался. Дверь была заперта неплотно, и речь можно было без проблем разобрать, даже не подходя к ней вплотную. — Да это же бред, — с раздражением отозвался голос какой-то девочки, растягивая последнее слово. Джордж уже слышал этот голос раньше, но вспомнить, кому он принадлежит, не смог. — Я сам слышал, как об этом какой-то старшекурсник со Слизерина говорил! Своими ушами! — возмутился парень, в котором Лестрейндж узнал Ли Джордана, первокурсника с Гриффиндора. — И ты поверил в это? Да он наверняка видел, что ты рядом стоишь, вот и решил повыделываться! — Голос девочки с каждым словом звучал все более раздраженно. — Не мог он меня видеть, я за углом стоял, — возмутился её недоверием Джордан. — Не нравится что-то, уходи, тебя тут не держит никто. — Какая разница вообще, видел или нет, — прервал их спор третий голос, высокий, но принадлежащий юноше. — Джордан, продолжай. Он вот прямо так и сказал, что там комната, где Пожиратели смерти собирались? — Уже жалею, что рассказал вам! Вы что совсем мне не доверяете? Я вам дословно все уже раз десять повторил, давайте просто поднимемся на восьмой этаж и поищем, чего нам стоит, — воодушевленно предложил Ли, — можно завтра до отбоя, а то сейчас уже Филч вот-вот с кошкой своей плешивой по коридорам шататься будет. Джордж не стал слушать дальше, он тихо проскользнул мимо приоткрытой двери, завернул за угол и неспешно пошел в сторону подземелий, раздумывая об услышанном. Комната, в которой проходили встречи Пожирателей смерти… Её наличие в школе показалось Лестрейнджу довольно сомнительным. Несмотря на то, что он знал о том, что организация зародилась здесь, в Хогвартсе, когда будущие Пожиратели еще именовали себя Вальпургиевыми рыцарями, казалось странным, что у них было постоянное место собраний в одном из кабинетов. Когда всё только началось, в организацию входили только слизеринцы, почему же тогда они не собирались прямо в гостиной факультета? Из-за особенностей защиты, установленной в гостиных, на них нельзя наложить чары прослушки. Тем более странно для них было бы собираться на восьмом этаже — слишком уж далеко от подземелий. Да и как тот слизеринец, о котором упоминал Джордан, понял, что именно в этой комнате собирались Пожиратели? Неужели там висят их фотографии на стенах или списки с именами? Почему-то Джордж представил фотографию Бена Эйвери с широкой улыбкой от уха до уха и надписью снизу – «Пожиратель смерти месяца». Лестрейндж прыснул от смеха: картина вышла забавная. Чем больше Джордж об этом думал, тем более глупым ему все это казалось, и уверенно шагая по подземельям, он склонялся к тому, что девочка, которая сказала, что слизеринец-старшекурсник просто решил повыделываться перед Джорданом, права. Но проверить все равно не мешает, Лестрейнджу было любопытно, он хотел поделиться этим с братом и наведаться все-таки на восьмой этаж. Уже приближаясь к гостиной, когда оставалось только повернуть за угол и пройти прямо, Джордж услышал тихий шорох у себя за спиной и остановился. Он оглянулся, настороженно вглядываясь в темноту подземелий; Лестрейндж не заметил ничего подозрительного, но через мгновение следом за шорохом раздался смешок и, сделав несколько шагов вперед, из неосвещенной части коридора показался Мальсибер. Он довольно ухмылялся и покручивал в руках палочку. — Добрый вечер, Джордж, рад, что тебе уже лучше, — медленно проговорил он с непроницаемым лицом, делая еще шаг вперед и останавливаясь в трех метрах от собеседника. — Что тебе надо, Мальсибер? — прищурился Лестрейндж, тоже выхватывая палочку, и без резких движений направлил её на Дастина. Тот никак на это не отреагировал. — Почему сразу что-то надо? — наигранно обиделся он, надув губы. — Я просто решил поприветствовать друга, возвращающегося из больничного крыла. — Он довольно ухмылялся, как кот, загнавший в ловушку мышь и предвкушающий, как будет с ней играть. — Мы же друзья, Лестрейндж, правда ведь? — Нет, Мальсибер, ты мне не друг, не товарищ, не приятель и не хороший знакомый, — твердо сказал Джордж с напряжением в голосе, внимательно наблюдая за каждым движением собеседника. — Если это всё, что ты хотел знать, я намерен вернуться в гостиную. — Ты такой самоуверенный, Лестрейндж, поражаюсь тебе. То ли ты совсем дурак, то ли я чего-то не понимаю. Мы тут одни, совсем одни. Нет ни Розенберг, ни Даркейта, вашей карманной старосты Розье я тоже не наблюдаю, некому заступиться за первокурсничка, если я его обижу. Да даже братца твоего с нами нет, хотя он бы только мешал тебе, правда? Бесхребетный зубрила, он еще более жалок, чем ты… Лицо Лестрейнджа исказилось от гнева, эмоции, бушуя, захватили его, и Джордж почувствовал резкий прилив сил. На мгновение у него пронеслась мысль, что он понял, о чём говорил ему Бассет, но не задержалась, уступая место слепому, обжигающему гневу, как пламя, распаляющему кровь и поглощающему все прочие мысли и чувства. Резко, не задумываясь ни о чем, кроме желания причинить Мальсиберу боль и стереть с его лица мерзкую самодовольную усмешку, Лестрейндж вскинул палочку и прорычал сквозь зубы: — Круцио! Мальсибер закричал от неожиданной боли, схватился за голову и выронил палочку, которая с глухим звуком упала на каменный пол, а следом рухнул и её хозяин. По телу Джорджа же словно прошел электрический разряд, на лбу выступили капельки пота, заклинание прервалось, не продержавшись и нескольких секунд, но Лестрейнджу это показалось вечностью. Он шокировано смотрел на своего оппонента, постанывающего на полу, все еще выставив палочку перед собой. Гнев отступил, и на смену ему пришла опустошенность. Джордж ощутил нечто похожее на волнение, но не свое собственное – это чувство исходило от замка, наложенная на него защита зафиксировала одно из Непростительных заклинаний, и посылала сигналы преподавателям, деканам и директору, а заодно, видимо, и студентам, призывая их наказать нарушителя. Лестрейндж, все еще стоящий с палочкой, направленной на Дастина, с испугом посмотрел на нее так, словно она сделала это сама, его руки било крупной дрожью, как и всё тело. Затем он перевел взгляд на Мальсибера, тот стоял на коленях, поскуливая и тяжело дыша, свесив голову вниз и опираясь руками об пол. Надеясь, что у него еще есть хоть пара минут, прежде чем кто-нибудь сюда прибежит: ведь он чувствовал сигнал защиты замка, и тот был нечеткий, Джордж шагнул к притихшему уже, но все еще тяжело дышавшему, Мальсиберу, наклонился ближе и прошептал ему прямо на ухо: — Скажешь кому-нибудь хоть слово, и мне придется преподать тебе урок, обидев твою сестренку. Мне бы этого не хотелось. Стараясь унять дрожь в ногах, Лестрейндж почти бегом пересек коридор, проскользнул в дверь, ведущую в гостиную, и, ни на кого не обращая внимания, быстро прошел в сторону их с братом комнаты. Он слышал, как еще раз отворилась дверь гостиной, и не сомневался, что это Мальсибер. Джордж облегченно вздохнул: он не хотел, чтобы кто-нибудь встретил Дастина в коридоре в таком состоянии: это бы вызвало массу вопросов, и он наверняка бы все рассказал, несмотря на угрозу.

***

Фред проснулся, понял, что еще глубокая ночь и, недовольно потирая глаза, приподнялся на кровати. Он с удивлением обнаружил брата, которого не ожидал увидеть до завтрашнего дня, когда мадам Помфри обещала его выписать. С широко раскрытыми глазами Джордж сидел на своей кровати и раз за разом повторял: — Люмос – Нокс. Люмос – Нокс. Люмос – Нокс.