***
Тал Тал чувствовал себя настолько хорошо, легко и спокойно, что это немного удивляло его самого. В голове не было ни одной тревожной мысли — сознание было чистым, как ненаписанная книга, и парило где-то высоко в облаках, постепенно приближаясь к манящему тёплому свету, что струился откуда-то сверху. Ему нестерпимо хотелось стать частью этого золотистого потока, и он медленно, но неотвратимо приближался к нему. Казалось, ещё немного и цель будет достигнута, его подхватит и закружит это ласковое сияние, даруя покой и нирвану. Где-то в самом дальнем уголке разума генерал ещё ощущал слабую пульсацию боли, что сейчас терзала его тело, но это чувство становилось всё глуше, будто одна за другой обрывались ниточки, удерживающие связь сознания и плоти, но его это совершенно не пугало, а наоборот, радовало и дарило сладкое чувство предвкушения познания таинства жизни. — Мой господин, вы нужны мне! Вы должны вернуться ко мне! — внезапно услышал он нежный голос, что взорвался в нём болезненной вспышкой, но Тал Тал не обратил на него внимания, мужчина не понимал, кто зовёт его, в душе не всколыхнулся ни один образ, поэтому он продолжал настойчиво двигаться к притягивающему свету. Вдруг на его пути возникла смутная тень, заслонившая собой желанное сияние, и генерал в первый момент ощутил всплеск раздражения и злости. Но по мере того, как в этой дымке стала вырисовываться женская фигура, эти чувства стихали, уступая место растерянности и недоумению — он не узнавал её лицо, хоть оно и казалось смутно знакомым. «Кто ты?» — хотел произнести стратег, но не мог издать и звука, разум вновь начинала заволакивать боль, от блаженства не осталось и следа, свет будто стал отдаляться от него, порождая в душе горечь отчаяния. — Я люблю вас, люблю всей душой… Для меня во всём мире есть только вы, вы один… — эти слова прорвали поток воспоминаний, которые так быстро наполняли сознание Тал Тала сменяющимися картинами, что всё вокруг будто закружилось и погрузилось в темноту. — Я в опасности, кроме вас меня некому защитить! После этих слов мужчина ощутил, что неведомая сила оттолкнула его и сбросила вниз. Почувствовав сильный удар, как при падении с высоты, генерал открыл глаза от резкой боли в истерзанном теле, которая нахлынула на него мощной волной, заставляя и так неровное дыхание ещё более сбиваться и вырывая из груди тихий стон. «Я должен встать», — подумал стратег и огляделся по сторонам, стараясь не двигать головой, которая просто раскалывалась изнутри, — он лежал на земле, по-видимому, в каком-то лесу. В стремительно сгущавшихся сумерках Тал Тал ясно различал возвышавшиеся над ним стволы деревьев, устремлённые в темневшее небо, в котором начинали проступать звёзды. Пошарив левой рукой, он нащупал рукоять меча и стиснул её неслушающимися пальцами. Резко со свистом выдохнув, генерал сел, и почувствовал, будто его разом пронзила тысяча кинжалов, тут же он ощутил тошноту, голова закружилась, на лбу выступил липкий пот. Больше всего на свете ему хотелось свалиться обратно на землю, чтобы замереть и хоть немного уменьшить изводящую его плоть пытку. И только голос, звавший его, тихий, но совершенно отчётливый, заставил мужчину встать и привалиться всем телом к ближайшему дереву. — Где вы, мой господин? Я тоскую по вам, мне так страшно… Стратегу казалось, что его собственный меч стал раз в десять тяжелее, и так и норовил выскользнуть из руки, каждый вдох давался с огромным трудом, сердце колотилось в груди так, что грозило выломать рёбра, если он сделает хотя бы малейшее движение. Но, подождав несколько мгновений, Тал Тал всё-таки решился и сделал шаг вперёд, против его ожидания, он не упал, лишь немного пошатнулся. Превозмогая боль, он побрёл туда, откуда доносился голос, целиком сосредоточившись на движении и заставляя себя переставлять ноги, которые будто были налиты свинцом. Несколько раз генерал останавливался, чтобы выровнять дыхание, но с каждой такой остановкой голос становился всё более жалобным и молящим, словно чувствовал каждое его промедление, и мужчина повиновался ему, чувствуя острую потребность разыскать ту, что звала его, хотя и недостаточно отчётливо понимал, кто эта девушка, в его сознании крутилось лишь слово «она». «Она ждёт, я нужен ей, она в опасности, я должен её спасти», — мысли Тал Тала ходили по кругу, иногда он хрипло шептал это вслух, что придавало ему сил, помогало преодолевать себя и двигаться через боль, которая всё больше завладевала его телом, в котором, казалось, не осталось ни одной целой кости, лишь усилием воли мужчина заставлял себя идти вперёд. Наконец он вышел на небольшую полянку, посреди которой увидел коленопреклонённую девушку в белом платье, загадочно мерцавшем в лунном свете. Стратег видел её только со спины, но по тому, как сладко заныло сердце, сразу понял, что перед ним та, которую он так мучительно искал. Он хотел окликнуть её, но сил не было совершенно. Генерал осторожно приблизился к ней и, опустившись на колени, обнял, прижав спиной к своей груди, ощущая, как боль, терзавшая его, утихает и внутри разливается приятное тепло. Он закрыл глаза и уткнулся лбом в её плечо, с наслаждением вдыхая такой знакомый и родной запах. — Вы со мной, — прошептала девушка, так и не обернувшись, но мужчина почувствовал, как её пальцы вцепились в его руки, словно желая удержать, — я так ждала вас, мой господин! Тал Тал, не в силах больше противиться охватившей его неге, обессиленно опустился прямо на траву, не выпуская любимую из объятий, и ещё крепче прижал её к себе. — Я же обещал, что вернусь, — тихо произнёс он, наслаждаясь её близостью, которая исцеляла и измученное тело, и истерзанную душу.***
Юн Ми не хотелось открывать глаза, чтобы случайно не спугнуть странные ощущения, всё ещё не оставлявшие её после сладкого сна. Она до сих пор чувствовала, как сильные руки обнимают её, до боли вжимая спиной в жёсткий доспех, но девушка не обращала внимания на этот дискомфорт, это объятие было настолько желанным, что она растворялась в нём, впервые за долгое время понимая, что любимый рядом. — Я люблю вас, — пробормотала принцесса, — всегда любила и всегда буду любить. — Ваше Высочество, — раздался голос Мин Хи, — пора вставать, госпожа уже велела накрыть стол к завтраку. Иллюзия моментально развеялась, и Юн Ми едва удержалась, чтобы в гневе не швырнуть в служанку подушку. Последнее, что она помнила из вчерашнего вечера — как молилась Будде, стоя на коленях прямо в кровати, а когда обязательная часть мантр была окончена, девушка впала в медитативное состояние, в котором слова шли от сердца, не затрагивая разум, что именно она говорила, принцесса почти не помнила, только чувствовала, что с каждым словом душа любимого стремится к ней, пока, наконец не почувствовала на себе тепло его рук, которые мягко увлекли её на постель и подарили блаженный покой, с которым она и уснула. «Значит, он жив!» — её сердце радостно забилось, и Юн Ми так солнечно улыбнулась своей горничной, что та едва не разинула от удивления рот, впервые за долгое время она видела свою госпожу такой радостной и оживлённой. — Скорее, Мин Хи, — девушка проворно вскочила с кровати и бросилась в гардеробную перебирать свои туалеты, визита во дворец сегодня не планировалось, поэтому она была решительно настроена выбрать для этого особого дня самый красивый и яркий наряд. — Давай вот этот! Принцесса указала на алое с белым платье и радостно захихикала, представляя, в какую ярость придут императрица Байан и Ки Нян, когда увидят её в этом облачении — несмотря на кажущуюся простоту, наряд был украшен вышитыми золотом фениксами, что было, конечно, чистой воды хулиганством и нарушением всех правил этикета, о чём Юн Ми было хорошо известно. Но, с дозволения брата, который только расхохотался от этой просьбы девушки, и милостиво отдал приказ дворцовым портнихам пошить для сестры это платье, хотя она и сможет носить его только после окончания срока траура. Но сегодня ей нестерпимо хотелось надеть что-то новое, такое, что непременно понравилось бы мужу, чтобы покрасоваться хотя бы перед своей семьёй. Несмотря на то, что нельзя было сказать, что принцесса была большой модницей, она, помня уроки Ки Нян, всегда тщательно подходила к выбору своего гардероба и иногда не могла устоять, чтобы не принарядиться. Как раз такой день выдался и сегодня. Наблюдая в большом зеркале, как Мин Хи надевает на неё яркое платье, девушка пыталась представить, какое бы впечатление она произвела в нём на любимого. Конечно, ей было крайне мало известно о его предпочтениях, но Юн Ми искренне надеялась, что он бы оценил простоту и одновременно смелость её наряда. Представив восхищение в его глазах, она счастливо улыбнулась и велела Мин Хи украсить собранные волосы небольшой золотой короной, в которой поблёскивала россыпь яхонтов, и вдеть в уши тяжёлые крупные серьги из того же ювелирного гарнитура. Собственноручно выполнив яркий макияж, что как нельзя лучше подходил к её платью, принцесса осталась довольна своим обликом, не замечая, что действительно прекрасной её делали не одежда, не украшения, не алая помада на губах, а глаза, которые просто светились счастьем и любовью. Вдоволь навертевшись перед зеркалом, девушка направилась в столовую, понимая, что уже безнадёжно опаздывает к назначенному Оэлун времени, на котором та неуклонно настаивала, чтобы поддерживать заведённый порядок в доме. — Простите моё запоздание, мама, — с поклоном появилась она на пороге, но успела заметить, что Байан с женой, почему-то не сидящие за столом, как Юн Ми ожидала, а стоявшие около него, резко отпрянули друг от друга. Принцесса залилась стыдливым румянцем и не смела поднять глаза на старших, лишь чуть слышно добавила: — Извините, что помешала… — Всё в порядке, дорогая, — улыбнулась жена канцлера, чувствуя, что её губы ещё горят от страстных поцелуев мужа. Окинув взглядом новое платье дочери, Оэлун вовремя успела положить ладонь на плечо регента, который уже открыл рот, чтобы выразить своё изумление обликом девушки. — Великолепный наряд и вам очень идёт. — Правда? — Юн Ми грациозно повернулась на месте, демонстрируя длинный шлейф, который алым пламенем взметнулся вокруг её стройной фигуры. — Вы не сердитесь? — Вы прекрасно выглядите, моя дорогая, — искренне произнесла женщина, — но это же только для дома, правда? Мягкий упрёк в этих словах нисколько не испортил радужного настроения девушки, которая торопливо заверила: — Конечно, мама, завтра, когда мы с дядей отправимся во дворец, я надену белое, как полагается. — Вот и хорошо, — с облегчением вздохнул Байан, но, почувствовав, как супруга сжала его руку, будто предупреждая, добавил: — Платье… э-э-э… красивое, да… — Благодарю вас, дядя, — Юн Ми просияла от этого неловкого комплимента и нетерпеливо уставилась на накрытый стол, ожидая разрешения от старших начать трапезу. В ней внезапно проснулся зверский аппетит, как будто она голодала несколько недель, что, по сути, было почти правдой, потому что ела она только по настоянию Оэлун, да и то совсем немного. — Фениксы?! — еле слышно шепнул жене канцлер. — Зато посмотрите, как она счастлива, — также тихо ответила ему супруга и, повысив голос, пригласила присутствующих к столу. Наблюдая, как проворно девушка орудует палочками, подкладывая себе не только овощи, что были её обычной пищей, но и активно налегая на мясо, Оэлун спросила: — Вы явно сегодня в хорошем настроении, моя милая. Что-то произошло? Принцесса, проглотив кусочек нежного цыплёнка в сливочном соусе, подняла на женщину сияющие глаза и сообщила: — Я знаю, что мой муж жив! — Ваше Высочество… — начал было Байан, недоумённо уставившись на Юн Ми, но жена его совершенно непочтительно перебила: — Почему вы так уверены? Вы получили от него письмо? — жена регента явно с трудом сохраняла спокойствие, поэтому голос её непривычно зазвенел. Самым заветным желанием Оэлун было увидеть сына, пусть и тем отстранённым незнакомцем, каким он всегда был с нею, но живым и здоровым. — Нет, — девушка покачала головой, — я как будто видела сон, только это был точно не сон. Я чувствовала, что он рядом со мной, и он… — принцесса чуть помолчала, но потом закончила, несмотря на неловкость: — Он обнял меня. — Понятно, — подчёркнуто мягко произнесла Оэлун, разрываясь между желанием поверить жене сына и необходимостью спустить её с небес на землю. — Я молюсь о том, чтобы вы были правы, моя дорогая. Байан бросил на супругу настороженный взгляд, но она в ответ лишь еле заметно помотала головой, давая ему понять, чтобы он не вмешивался. Женщина хорошо понимала чувства мужа — конечно, он, как и все они, скорбел по племяннику, но такие разговоры, происходившие с завидной регулярностью, сильно задевали его гордость, канцлер видел в них попытку поставить под сомнение предпринятые им усилия по поиску Тал Тала, и неизменно раздражался, когда девушка заводила об этом речь. — Вы мне не верите? — с обидой спросила Юн Ми. — Я клянусь, что это чистая правда! — Я верю вам, — Оэлун успокаивающе погладила девушку по руке, — конечно, верю. Просто иногда сознание играет с нами в жестокие игры, когда мы чего-то очень сильно хотим, оно выдаёт желаемое за действительное. — Я тоже верю тебе, — неожиданно заявил Байан, и его жена едва не вскрикнула от изумления, но сдержалась, а принцесса с некоторым недоверием посмотрела на регента. — Чего вы обе на меня уставились? — мужчина повысил голос. — Думаете, я не отдал бы всё, что имею, чтобы этот паршивец вернулся? Мне тоже… не хватает его. Канцлер прикрыл глаза и поднял лицо вверх, делая вид, что обращается к Небу, на самом же деле он стремился загнать обратно пару крохотных слезинок, так некстати появившихся на коротких жёстких ресницах. Женщины переглянулись, обменявшись совершенно одинаковыми улыбками, и Оэлун одобрительно кивнула дочери. Юн Ми встала и, подойдя к Байану, осторожно коснулась его плеча: — Спасибо, дядя, для меня очень важна ваша поддержка, — заметив, что мужчина смутился, будто его уличили в чём-то недостойном, она поспешно убрала руку и перевела тему беседы: — Если вы закончили завтракать, может, посмотрим учётные книги дома Ильханидов? Их же, как я полагаю, сегодня утром должны были вам доставить? Регент кивнул и, поднявшись на ноги, бросил жене: — Распорядись подать нам чай в мой кабинет. И уже на пороге внезапно, так, что принцесса, следовавшая за ним, едва в него не врезалась, остановился и добавил, вновь обернувшись к Оэлун и улыбаясь ей одними глазами: — Пожалуйста…***
— Я же обещал, что вернусь, — тихо произнёс Тал Тал, изо всех сил прижимая к себе нежное девичье тело и проваливаясь в крепкий сон. «С возвращением, генерал», — мысленно ответила ему Цэрэн, уютно устраиваясь в мужских объятьях. Несмотря на то, что она была полностью вымотана бдением у постели больного, спать девушка не собиралась, ей слишком о многом нужно было подумать. У неё из головы не выходил старинный трактат, в котором она когда-то встретила рецепт крайне любопытного зелья, для которого как раз нужна была кровь жертвы. Тогда королева лишь недоумённо хмыкнула, поражаясь, неужели кому-то такое всерьёз может понадобиться, но сейчас понимала, что именно это снадобье полностью отвечало её чаяниям. Столкнувшись с категорическим отказом зачать ей ребёнка, Цэрэн вначале разъярилась, но потом взяла себя в руки и стала думать о том, как достигнуть своей цели. В целом её не особо смущала идея опоить пленника возбуждающим настоем и добиться своего против его воли, в этом не было ничего сложного — не раз она играла с любовниками, связывая их и не давая двигаться, брала инициативу в свои руки и доводила своих мужчин, да и саму себя, до невероятно сильного оргазма. Так что такой способ получить желаемое был бы самым простым, если бы не одно «но». Во-первых, девушка была абсолютно уверена, что зелье, такое полезное для любовных игр, плохо сказывается на качестве семени — и отец, и брат регулярно его пили, чтобы быть неутомимыми в плотских утехах, длившихся иногда и всю ночь напролёт. И Цэрэн знала, что сперма при этом становилась более жидкой, приобретала сероватый оттенок, да ещё и становилась совершенно омерзительной на вкус. Возможно, именно благодаря этому снадобью, ей больше года удавалось избежать беременности, как она сейчас понимала. Тогда-то, в шестнадцать лет, мысль о том, что у неё может появиться ребёнок, особо не приходила ей в голову и девушка не предпринимала никаких усилий, чтобы предотвратить возможные последствия. А во-вторых… Тут королева нахмурилась, потому что очень не любила вспоминать об этом. Когда она всё-таки поняла, что понесла, Цэрэн за несколько недель прошла путь от ужаса при одной мысли, что она, незамужняя, станет матерью, до принятия такого поворота в своей судьбе. И именно тогда, когда девушка уже прониклась чувствами к своей будущей дочери, как предвещал изменившийся пульс, она почувствовала болезненные и частые спазмы внизу живота, началось кровотечение, и через несколько часов её лоно исторгло плод, размером не больше мизинца, но в нём легко можно было узнать миниатюрного человечка с неправдоподобно крупной головой. Королева до сих пор помнила то смешанное чувство отчаяния и, вместе с тем, облегчения, благо, отцу и брату она ничего сказать не успела, не зная, как подать такое известие, а в дальнейшем была уже куда осторожнее и настоями, предупреждающими беременность, не пренебрегала. Конечно, ребёнок мог погибнуть в утробе и из-за близкородственных связей своих отца и матери, недаром такие браки были строго-настрого запрещены, но Цэрэн не могла отделаться от ощущения, что зелье сыграло в этом не последнюю роль. Поэтому с будущим наследником рисковать не собиралась, она лишь блефовала в ту ночь, когда открыто выразила свои намерения в отношении пленника, рассчитывая, что раз познав блаженство в её объятьях, он не сможет и в дальнейшем отказаться от этого удовольствия. Когда же этот рыжий так презрительно её отверг, королева оскорбилась до глубины души, ещё никогда прежде ни один из мужчин, к которым она милостиво снисходила, не смел ответить ей отказом. Карахан был далеко не единственным её любовником, девушка вовсю пользовалась своей привлекательностью и властью, которую давал секс над мужскими душами. Внутри она умирала от смеха, несколько раз проворачивая один и тот же трюк, когда, ублажив партнёра до полного изнеможения, наутро стыдливо прятала глаза, бормотала о невозможности таких отношений для порядочной женщины и о том, что испытывает слишком сильные чувства, боится не справиться с собой, если эта связь будет продолжаться. Как ни странно, ей верили, мужчины, стремясь заслужить ещё одну ночь в постели страстной красавицы, были готовы на всё, чтобы доказать ей свою преданность. Таким образом Цэрэн заполучила на свою сторону нескольких самых уважаемых советников и военачальников, каждый из которых считал себя избранным и гордился, что именно он удостоился милости королевы. А она умело лавировала между ними, в основном ограничиваясь томными взглядами и многозначительными лёгкими прикосновениями. До тела девушка допускала только за особые заслуги или если чувствовала, что мужчина начинает выбираться из сотканных ею сетей, но потом вновь роняла слёзы смущения, обещала отправиться на покаяние в монастырь и Буддой заклинала проявить благородство к так некстати загоревшемуся любовью девичьему сердцу. И снова ей верили и обещали сохранить произошедшее в тайне, всей душой надеясь на повторение такой же «случайности». Впрочем, к соблазнению королева прибегала не слишком часто, справедливо опасаясь, что о ней могут пойти весьма неприятные слухи, она использовала этот способ лишь тогда, когда других рычагов давления у неё не оставалось. Гораздо охотнее девушка использовала шантаж, обычно лично организовав для него повод, подделку важных документов, подкуп через третьих лиц — её изобретательность не знала границ, а интуиция и многочисленные шпионы помогали ей вовремя вычислить и устранить врага, как правило, ещё до того, как он успевал предпринять против неё серьёзный шаг. Но бесконечно это продолжаться не могло — Цэрэн знала, что ей и так довольно долго удавалось удерживаться на вершине в мире, где всё принадлежало мужчинам, поэтому она ясно понимала, что ей жизненно необходим наследник, при котором мудро будет немного уйти в тень, приняв на себя обязанности регента при малолетнем правителе. Оставалось только его родить. Осторожно выбравшись из мужских рук, что во сне немного ослабили хватку, королева стала рыться в сундуке с книгами, пытаясь найти тот древний фолиант, который изучала довольно давно и смутно помнила рецепт зелья иллюзий, вспомнившийся ей как раз когда она увидела кровь пленника. Нужная рукопись обнаружилась почти на самом дне, и девушка едва удержалась, чтобы не вскрикнуть от радости. Расположившись за столом, она стала быстро листать слегка заплесневевшие от времени страницы, пока не дошла до нужной, на которой был расписан состав снадобья. Бегло пробежав его глазами, королева нахмурилась — он был настолько сложным, что даже у неё, полностью уверенной в своих способностях, были сомнения, что ей такое вообще удастся. Обычный приворот был куда проще, её останавливало только одно — если человек уже был влюблён, в чём она лично ни капли не сомневалась, необходимо было сначала опоить его зельем отворота, для которого был нужен волос возлюбленной, взять который Цэрэн было, понятное дело, неоткуда. В противном же случае жизни жертвы отводились считанные недели, душа будто истощалась под гнётом противоречивых чувств, и приворожённый неизменно погибал. Настолько быстрая смерть генерала не входила в планы девушки — она рассчитывала, как минимум, успеть забеременеть вторым, а лучше — третьим сыном, чтобы чувствовать себя в полной безопасности. Королева на собственном опыте уже убедилась, что ребёнок может не выжить как в утробе, так и вне её, поэтому убивать пленника сразу после зачатья она не собиралась. Впрочем, ещё раз, в этот раз куда более внимательно, прочтя список необходимых ингредиентов и инструкции по приготовлению зелья, Цэрэн заколебалась и бросила задумчивый взгляд на спящего мужчину. Соблазн не связываться с незнакомым и сложным снадобьем был очень велик, да и к тому же ей очень хотелось, в чём она полностью отдавала себе отчёт, увидеть в глазах этого упрямца страсть, любовь, желание, хоть и вызванные искусственно, а не по велению души, но всё же уязвлённое женское самолюбие требовало такого триумфа. На миг представив, как он сходит с ума, униженно умоляя её о ласках, девушка против воли заулыбалась, но тут же сама на себя разозлилась. «Что за бабские глупости? — раздражённо подумала она. — Дело есть дело, и оно прежде всего. А какие там у него глаза — тебя совершенно не должно волновать, чего он там хочет или нет. Давай, смелее! Ты же никогда не отступала перед трудностями, немного усилий — и всё будет идеально!» Подбодрив саму себя, королева вернулась к рецепту, выписывая на отдельном листе компоненты, которые необходимо было для начала раздобыть, а потом уже приступать к приготовлению, что займёт у неё, как навскидку прикинула девушка, дней сорок, не меньше. Одну кожу ядовитой гадюки следовало вываривать в насыщенном растворе конопли, добавляя ещё двенадцать трав в строгой последовательности, ровно четыреста двадцать шесть часов; затем подмешать печень древесной лягушки и, сняв с огня, настаивать до полного её растворения; а после вновь вскипятить и томить, пока раствор не приобретёт насыщенный золотой цвет; и лишь в самом конце буквально по капле влить кровь жертвы, бдительно следя, чтобы оттенок варева не менялся. Здесь рецепт переставал быть точным, количество последнего ингредиента зависело от каждого конкретного человека и его особенностей, такие моменты Цэрэн ненавидела всей душой, они увеличивали риск неудачи, но выбирать не приходилось. К тому же кровь, как оказалось, должна была быть ещё тёплой, подогретой не искусственно, а самим телом, поэтому заранее собранная не годилась. Впрочем, это было самым последним, что занимало мысли девушки, никаких сожалений о напрасно нанесённой пленнику ране она не испытывала. Закончив со списком, королева потянулась и сладко зевнула, вот теперь можно было наконец отдохнуть. Она тихо скользнула в постель, стараясь не потревожить спящего, но тот, будто почувствовав её присутствие, шумно задышал и заворочался во сне, успокоившись лишь после того, как вновь обнял девушку. «Так и не скажешь, что он ещё несколько часов назад был при смерти, — с лёгкой улыбкой отметила про себя Цэрэн, прежде чем уснуть, — руки у него по-прежнему невероятно сильные».***
Тал Тал улыбался, даже сквозь сон он чувствовал себя настолько счастливым, вновь обретя любимую, что ему совершенно не хотелось просыпаться. Осторожно притянув девушку ещё ближе к себе, стратег, не открывая глаз, зарылся лицом в её мягкие волосы и замер, наслаждаясь так давно желанным моментом. Он боялся сделать лишнее движение, чтобы не потревожить жену, просто ощущал её всем своим телом, будто впитывал в себя тепло и нежность, которые так остро сейчас отзывались в нём. Но всё его существо отчаянно требовало ласки, и мужчина стал слегка поглаживать хрупкие девичьи плечи, а затем, аккуратно отведя в сторону длинные волосы, прижался губами к задней поверхности шеи и начал покрывать её лёгкими поцелуями, с каждым разом спускаясь всё ниже, и остановился лишь тогда, когда достиг ткани ночной сорочки. Он заметил, как она затрепетала в его руках и задышала чаще, и генерал понял, что принцесса проснулась. — Не двигайся, — тихо выдохнул он и, не желая разрушить такое пронзительное мгновение, ещё крепче зажмурился, смакуя на губах терпкий вкус её кожи, — я так долго искал тебя… Тал Тал чувствовал возбуждение, но почему-то сейчас это казалось ему почти кощунственным, он всей душой хотел подарить ей прежде всего нежность, а не страсть, чтобы она познала всю глубину его чувств, как во время их поцелуя в том маленьком домике в лесу. Вспомнив об этой невинной ласке, мужчина ощутил, как сладко замерло сердце, а потом понеслось бешенным галопом, от возникающих в сознании картин, в каждой из которых он ясно видел свою жену и с каждым следующим мгновением всё отчётливее осознавал, что обнимает сейчас совершенно другую, чужую ему женщину. Стратег моментально отпрянул от неё и, грубо схватив за плечо, развернул лицом к себе. Некоторое время у него ушло на то, чтобы недоумение при виде незнакомой девушки, сменилось презрением, явственно проступившим в тёмных глазах, стоило ему узнать королеву и вспомнить все унижения и боль, которым она его подвергла. — Ты… Ты… — казалось, генерал не мог подобрать слов, чтобы выразить гнев, охвативший его. От умиротворения, совсем недавно владевшего им, не осталось и следа, сейчас в нём поднималась дикая ярость, требовавшая немедленного выхода. Он даже не обращал внимания, что слегка дрожит от накатившей внезапно слабости, а глаза щиплет пот, обильно выступивший на лице. — Я что? — издевательски бросила ему Цэрэн. — Снова спасла тебя? Не благодари! Тал Тал сдерживался из последних сил, впервые в жизни ему хотелось ударить женщину, причём не просто ударить, а забить до смерти, собственноручно ломая ей кости и наслаждаясь каждым её стоном боли. Он изо всех сил стиснул зубы и сжал кулаки, лишь бы сохранить способность хоть немного мыслить здраво. Но все его усилия пошли прахом от следующей неосторожно брошенной фразы: — Сам виноват, что постоянно принимаешь меня за какую-то тупую девку, которую, похоже, ты если и трахал, то только в своих мечтах! Генерал сам не понял, как одним прыжком бросился на королеву, повалил её на кровать и, усевшись ей на грудь и ногами удерживая пытавшиеся сопротивляться слабые руки, вцепился ей в горло. Медленно сжимая пальцы, он с мстительным удовлетворением наблюдал, как забегали её глаза, и в них отчётливо проступил страх. — Сумасшедший! — еле прохрипела Цэрэн. — Ты покойник! Тал Тал и сам, наверное, где-то в глубине души догадывался, что королевская гвардия в живых его после убийства госпожи не оставит. Но сейчас стратега это совершенно не трогало, он желал лишь одного — услышать последний вздох этого чудовища в женском обличии, увидеть, как застынет ненавистное ему лицо и почувствовать, как её тело содрогнётся под ним в предсмертной судороге. Поэтому он продолжал душить девушку, всем сердцем жалея лишь о том, что не может немедленно сломать ей шею.