Подарок на День Рождения.

      Льюис родился зимой, в стылую погоду и мерзкий дождь. Над мокрым асфальтом плыл туман, а часы отбивали три часа ночи. В пятилетнем возрасте он узнал время своего рождения и с тех пор категорически настаивал, чтобы его поздравляли именно в три часа. Шло время, Льюис рос, избавлялся от детских привычек и в три часа ночи теперь его поздравляли только родители. Да и любовь к дням рождениям испарилась вместе с детской наивностью и верой в Санту.       С годами крепла защитная маска в виде непробиваемого эгоизма, смешанного с нарциссизмом. Она не позволяла никому приблизиться к нему, дарую свободу от лишнего внимания и ненужных связей, но она же дарила и чувство одиночества, отдаляя его от всех, даже от друга детства. Льюис привык, обходясь ни к чему не обязывающими связями на пару ночей. Так должно было быть и с Вальттери, наивным финским мальчиком, что смотрел с таким восхищением в голубых глазах. Но одна ночь превратилась в две, в три, в месяц, в два месяца, пока однажды Льюис не поймал себя на том, что они в ресторане празднуют полгода отношений.       Первой реакцией оказалось недоумение: как этот простак сумел продержаться так долго? Потом пришло желание бросить его, чтобы доказать себе, что в этом нет ничего серьёзного, но в этот момент Вальттери зашёл к нему на балкон и укрыл пледом, поэтому этот путь пришлось оставить как план Б, ну или В. Следом появилась мысль изменить, но и она была отринута, так как измена равна признанию отношений. В итоге была выбрана максимально нейтральная тактика: держать лицо кирпичом и не подавать виду. Льюис сам себе установил строгое правило — только секс и ничего больше. Правда сам же ему и не следовал, обязательно покупая в магазине овсяный батончик, который любит его напарник, или его любимый горький шоколад с клубникой; послушно ел с утра овсянку, хотя до этого отказывался её есть даже под угрозой смертной казни; съездил в Финляндию и познакомился с родителями Вальттери, а потом познакомил его со своими; ездил на самокате в кофейни, чтобы купить финну кофе; наедине постоянно лез обниматься.       Так шли недели, месяцы и вот наступила важная дата: седьмое января, день рождение трёхкратного чемпиона. Бедный финн допытывался у Льюиса, что он хочет с ноября, но тот лишь отмахивался, говоря, что это глупости и попросту неважно. Ага, а сам подарил ему хрустальный кубок с подписью «Иди к победам». В полном отчаянии он решил провести опрос среди гонщиков на тему подарков на день рождения, один за другим выслушивая банальные ответы, он впадал во всё большее отчаяние. Те же ответы, которые не были банальными, было откровенно отстойными (золотой унитаз? Дэн, ты не можешь быть серьёзен). Последним неопрошенным пилотом и последней надеждой был Даня, Вальттери немного дрожащей рукой набрал номер и стал ждать, спустя пару гудков русский ответил. Финн в очередной раз задал свой вопрос, и тут Даня его приятно удивил: — Подари себя, — произнёс он и заржал.       И пусть Даня смеётся, говорит, что хочет, ведь смех продлевает жизнь. Идея то просто прекрасна.       Первого января Вальттери, отчаянно краснея, направился в секс-шоп, чтобы подготовить всё к празднику. Ручка пакета словно жгла руку, но отступать финн не собирался. Шестого января Льюис был занят весь день спонсорскими проектами и дико устал, поэтому ночью он ехал домой с желанием просто придти, лечь спать и провести так все сутки. Телефон начал разрываться от поздравлений после полуночи, и Льюис был вынужден выключить звук, раздражаясь всё больше. Дома царила тишина и, на первый взгляд, кромешная темнота. Но стоило Льюису выйти из коридора в холл, как он увидел дорожку из лепестков его любимых белых роз и ароматических свечей, из-за чего по дому плыл нежный розовый аромат. Англичанин улыбнулся, усталость и раздражение уступили место любопытству и предвкушению. Осторожно ступая, он пошёл вдоль дорожки, которая вела в спальню.       Когда он открыл дверь спальни, то гулко сглотнул, во рту моментально пересохло, а член в штанах встал по стойке смирно, ведь на кровать в позе раком стоял абсолютно голый Вальттери, перевязанный верёвками, и с дилдо, бессовестно торчащим из его ануса. Льюис крадущейся походкой приблизился к кровати и прошёлся рукой по нежной белой коже, перетянутой чёрными верёвками. Он потянул за один из узлов, заставляя финна встать на колени, плотно прижимаясь к нему, и жарко зашептал на ухо: — Как я понимаю ты мой подарок? — Д-да, — прошептал Вальттери, чуть запнувшись, так как анус так приятно распирал дилдо, а в новой позе так и вовсе упёрся ему прямо в простату. — Какой хороший подарок, мне нравится.       С этими словами Льюис шлёпнул финна по заднице, заставив его издать негромкий стон. Потом британец повёл рукой по груди Вальттери, потянув за цепочку, идущую от одного зажима на соске к другому, одновременно кусая за шею. На всю комнату раздался протяжный вскрик, полный наслаждения. Ещё немного проигравшись с зажимами под аккомпанемент стонов, Хэмилтон опустил руку на давно уже стоящий колом член напарника, проведя рукой по нему он наткнулся на кольцо, сдерживающее финна. — Хороший мальчик, — хрипло прошептал Льюис, — а хорошим мальчикам полагается награда, не так ли? — Да… П-прошу, пожалуйста-ах… — Что ты просишь, мой хороший? — спросил Хэмилтон, играясь с членом финна. — Вые… А-ах, выеби меня как последнюю суку, прошу! Я так хочу твой член внутри, умо-о-оляю! — Ты хочешь, чтобы я тебя хорошенько выдрал, малыш? Я это сделаю, только сначала немного поиграюсь.       Льюис толкнул Вальттери, заставляя его встать на четвереньки, после чего финн тут же прогнулся в пояснице и прижался грудью к простыням, выпячивая задницу. Хэмилтон огладил края растянутого ануса, слегка нажимая, после чего обхватил дилдо и на пробу вытащил и вставил его обратно, вырвав из груди финна какой-то нечеловеческий всхлип. Реакция Льюису очень понравилась, и он продолжил вытаскивать и вставлять дилдо, завороженно наблюдая как дырка Вальттери жадно обхватывает и принимает в себя игрушку, в то время как сам финн уже просто скулил на одной ноте. — Пожалуйста, Лу, пожалуйста… — пробормотал как в бреду Вальттери.       Ещё пару раз вставив дилдо, Льюис сжалился и над ним, и над собой, так как член уже болезненно распирал ставшие вдруг невероятно узкими джинсы, судорожно расстегнул молнию и пуговицу на джинсах, чуть приспустив их вместе с нижним бельём, после чего вновь дёрнул за верёвки финна, заставляя подняться на колени, вытащил из его ануса игрушку, отбросил её на кровать недалеко от Вальттери и вошёл в напарника одним резким толчком. — О, Господи, да! — простонал финн, откидывая голову на плечо Льюиса, уплывая на волнах блаженства.       Хэмилтон входил в Вальттери резкими и глубокими толчками, сильно впиваясь пальцами в поясницу, удерживая финна, переодически кусая его шею, оставляя метки, на что Боттас лишь стонал, подставляясь. Финн весь дрожал, его ноги разъезжались от наслаждения, поэтому Хэмилтон резко дёрнул за цепочку, объединяющую зажимы, чтобы снять их, вызвав тем самым вскрик напарника, и толкнул его назад на кровать. Не прекращая толчков, Льюис вставил палец в анус финна, а через какое-то время ещё один, растягивая Боттаса. Сам же финн просто выстанывал что-то нечленораздельное, окончательно утратив связь с реальностью. После того, как в Вальттери спокойно уже двигались четыре пальца, помимо члена, Льюис вытащил их, под недовольный стон, и вставил в напарника дилдо. Теперь стенки ануса обхватывали член Льюиса невероятно туго, заставляя британца закатывать глаза от наслаждения каждым толчком. Естественно в таком темпе продержаться долго не смог бы никто, поэтому Хэмилтон наклонился и снял зажим с члена Вальттери, продолжив резкие и глубоки толчки, с наслаждением вслушиваясь в хриплый шёпот финна и звук шлепков. Спустя пару таких толчков, Боттас конвульсивно дёрнулся и стал пульсирующе сжиматься, кончая и утягивая в дурман оргазма и Льюиса, рухнувшего на кровать рядом с напарником, тяжело дыша.       На часах было ровно три часа ночи, когда более-менее пришедший в себя Льюис гладил финна по влажным волосам и чувствовал себя абсолютно счастливым.