***
Очередная бутылка дешевого пойла со стеклянным писком скатилась с деревянного стола. Эта вонючая дрянь, с ужасным горьким послевкусием, обжигающим горло…Аджай уже не помнил, что это за опьяняющая жидкость, но это не останавливало вновь и вновь сжимать пальцы на стеклянном горлышке . Дрожащие руки поднимают свое паленое "лекарство от чувств" с пола, и , еле волоча ногами, парень идет в сторону выхода. Весь вечер он просидел в этой богадельне, где достаточно сделать вздох и тут же опьянеть, и больше не хотел. Солдаты королевской армии любили это место, единственное развлечение для служивых , помимо давно надоевшей арены Шанат. Пьяный мозг Аджая находил их кроваво-красные береты режущем глаза раздражением. От них, казалось, еще больше хотелось блевать. Пэйганские наемники в свою очередь лишь бросали в след Гейла ненавистные косые взгляды. Некоторые нагло смотрели прямо в упор на позорно бухого сына Мохана. Но ни один из них не посмел бросить в след героя террористов даже колкого слова… Каждый шаг был испытанием. Аджаю казалось, он ходит на вострие изогнутого ножа, готового воткнуться в живую плоть усталых стоп в любое мгновение. Слабость кажется, расползается по кровеносным коридорам, впиваясь глубоко в костлявый скелет. Кости, на которые уже невозможно опираться…Ватные ноги кидают Аджая прямо на красный капот старенького джипа, благородно подаренного Сабалом в честь очередной хорошо выполненной работы. Дергающиеся слабые ладони осторожно держатся на холодную железную поверхность машины, пытаясь довести своего обладателя до двери. Он кажется слепцом, пытающимся в полном мраке отыскать свой "рубильник". Резко падает в водительское сидение. Затуманенный крепким алкоголем взгляд падает на загвазданное зеркало. И в отражающей зеркальной поверхности почерневшие глаза, утонувшие в вонючей дряне, встречаются с другими знакомыми светлыми глазами…Кривая ухмылка исказило лицо морщинками отвращения. - Это сколько же я выпил?- несвоим , слишком низким , голосом промычал он. На заднем сидении все это время его спокойно ждала старая рыжая знакомая. Она уже скинула с плеч свой лабораторный белоснежный халат, облачаясь в очередной "маскарадный костюм". Его глаза застилала пелена, смешавшая в своем бешеном водовороте все окружающие краски, но он ясно видел, как в ее руках поблескивала длинная иголка небольшого шприца….того самого, что с утра предлагал Рэджи. Аджай не крутил головой, судорожно пытаясь осмотреть девушку, не бросал больше взглядов в отражающую серые печальные глаза поверхность. Ведь каждый раз, вырезал ли он очередную армию противников или попивал чаек в Банапуре, ему казалось, что рыжая девушка все также сидит рядом…как сейчас на заднем сидении… -Потери делают нас такими уязвимыми- задумчиво прошептала она, глядя , на застывшие грязные рисунки на тонированных стеклах. Напоминание об утерянной урне больно защипало в слипающихся красных глазах… -Что ты потерял, Аджай?... Гейл вздрогнул, невольно обращая взгляд в зеркало. Его язык не поддавался на внятные слова, а разум был не в силах выдумывать их. Приходилось говорить сердцем… -Проваливай из машины- прорычал он. -Столько голов слетело с плеч…-продолжала девушка,- И что в итоге? В ее голосе не было больше издевки. Его мелодичный тембр был окрашен каким-то усталым сочувствием. Парень молчал. Красные слипающиеся от пьяной усталости глаза рассматривали кожаную поверхность потрепанного руля… -Ты так мечтал, чтобы она нашла свой покой где-то там…-собеседница изящно махнула рукой в сторону заостренных заснеженных пиков. – И где она сейчас?... Усталые руки мертвой хваткой вцепились в руль, словно в шею вора металлической урны… -Ее останки смешались с дорожной грязью?... Болезненное мычание прозвучало в перемешку с бесшумным выдохом… -Или, быть может, рассыпались пылью с какой-нибудь колокольни…? Аджаю казалось , ядовитое чувство вины пролезло сквозь теплую живую плоть. Казалось, оно голодало его кости… -…Вспоминай, где побывал в последний раз... Мягкое прикосновение буквально обожгло голую кожу его шеи. Гейл замер. Сердце билось резкими болезненными скачками…Оглушает. Безумной тряской задрожали руки. Ладони, готовые биться о чужую плоть. Пальцы, готовые сжиматься на чужих шеях. Кулаки, готовые долбить по чужим лицам. Только бы шипящая боль вылезла вон вместе с остатками кружащего голову пива.. -Пошла вон! Стекла в машине задрожали от громкого выкрика…Сын Мохана больно схватился за тонкое бледное запястье девушки, пульсирующее в бешеных разрядах подступившего страха. Только бы выгнать нахалку. Их глаза так близко встретились друг с другом…Впервые за все время. Его зубы скалились как в тот день, когда Рыжая была готова его казнить. Эти глаза отвлекли его, запутали, обманули своей невероятной выразительностью. И Гейл даже не успел осознать, как длинная иголка проткнула его смуглую кожу. Так незаметно…***
И вот, наконец, пришла пора очередного наркотического представления. Сцена вымыта до чиста, шикарные, реалистичные декорации выстроены, и лицо каждого актера скрылось за переливающейся материей маски. Галлюциногенный мир накидывает на свои плечи новую пеструю шкурку, обещая стать чем-то по-настоящему фееричным. Осторожно Аджай осматривает выстроенную собственным опьяненным разумом фальшивку. Глупенькая лачужка, чьи стены поредели, а пол вот-вот обвалится. Прогнившие черные доски- когда-то часть деревянной стены, валялись в углу в нагроможденной куче хлама. Ослепляющие алые лучи проникали через многочисленные щели и пробоины, создавая узоры из пестрого света, напоминающие калейдоскоп. И только крохотные столики, подобие парт, и небольшая старенькая доска, покрытая мелкими трещинками подкидывали Гейлу догадки о том, где он оказался. Киратская школа… -Я устал,- прошептал парень,- Я больше не буду… Собственная голова казалась парню тяжелой, будто каждая извилина была закована в железо. Отравленный желудок умолял позволить вывалить все свое содержимое, отчего ребра болезненно ломило. «Рыжая галлюцинация прогадала. Сегодня он не был готов к приключениям»… Мелодия мягких детских голосов медленно и плавно растекалась по полуразваленному домишке. Они звучали как высокий смешанный хор, постепенно увеличивая свою громкость. -Печаль? Нет никакой печали…Была, да сплыла - воспевали они.- Радость? Здесь , в четырех стенах когда-то она жила. Эти стены остались, а ее уже нет. Только сейчас Аджай увидел маленьких киратских детей. Крошки сидели за своими скрипучими партами, не обращая ни малейшего внимания на своего слишком взрослого одноклассника. Они были, словно сияющие стеклышки, так гармонично расположившись под стеклом калейдоскопа. Раскатывали своими маленькими пальчиками колбаски из пластилина, увлеченно вылепливая какую-то ведомую только им картину. Внезапный грохот звенящего тревожными нотками колокола разбил атмосферу безобидного спокойствия вдребезги….Звук приближающейся опасности… Крошки всполошились, суетливо переглядываясь. Казалось их испуганные глаза вот-вот выпадут из глазниц, а перекошенные молчаливой нарастающей паникой лица вот-вот застынут в жуткие бетонные статуи. Аджай крутил головой, высматривая каждого несчастного ребенка. И пусть, даже если это всего лишь скульптура дымчатой пудры, готовая разлететься в любой момент галлюцинация, он был готов защищать их. Опасность принимает форму. Трое скрытых безликими масками женских фигуры в длинных серых платьях, казалось вылезли из под земли, из щелей и дыр под гнилыми досками. Словно в мягком жутком танце они подходят к каждому несчастному ребенку. -Одна стена из смоковницы…Часто из-за нее слышался желтый стон боли.- продолжали дети. Она колотила кулаками в стену. На каждую старенькую парту, треснувшую длинными «морщинами» опускается белый конверт… -Другая стена из железа…Часто за ней раздавались алые крики. И теперь раздаются. Она била в стену ногами. Детские пальцы суетливо рвут податливую тонкую бумагу. -Третья стена-стена из серебра…За ней клубился отчаянья черный дым. Содержимое несчастных конвертов падает с хрустальным звоном на деревянную поверхность парты. -И сейчас клубится. Она билась головой об стену. И жуткий вопль обезумевшего от шока ребенка пронзается в душу Гейла ледяным лезвием трясучей тревоги. Каждый малыш разворачивал этот гребаный конверт и тут же буквально бился в судорогах и громких рыданиях. От детского плача Аджаю Гейлу, безжалостному убийце и душегубу, вдруг стало искренне страшно. От жуткого прохладного разряда, сцепившего всю молодую грудную клетку подпрыгнули плечи. Противный холодок бежал по всему телу, парализуя вспотевшие от страха ладони. Когда этот ебаный кусок белой ткани коснулся и его парты, Аджай вздрогнул. Он яростно смотрел в черные глаза белоснежной маски, отчаянно разглядывая сквозь непроглядную завесу хоть какую-то черту лица безликой тени. Странно, что он сразу и не узнал этот стройный женский силуэт… Силуэт, что принес ему такую странную вещь. В конверте Аджай нашел сразу несколько казалось бы, таких незамысловатых вещиц…Черная лоснящаяся ленточка, стеклянная рамка и фотография, глупая черно-белая картинка, которую Аджай никогда не сможет вырвать из своей памяти. С глянцевой блестящей бумаги на него смотрела угасающая худенькая женщина, красоту которой беспощадно пожирала неизлечимая болезнь. Аджай помнил эти хрупкие дрожащие плечи, помнил эти глубокие синяки под глазами, что на бледной коже казались чуть ли не гематомами. И помнил эти потухшие выпученные от адской боли глаза, умоляющие его когда-то вернуть свои останки на землю, прогнившую от войны….Отвернулся…Ему стыдно смотреть в эти глаза даже на какой-то мертвой фотографии.. Осторожно он касался мягкой фотографии такими нежными прикосновениями, словно вновь касается маминых теплых рук. Каждый ребенок, сидящий здесь, получил фотографию своего умершего родителя. Рак отобрал у Аджая мать, и Аджай отобрал у этих детей их отцов… Несчастные дети не переставали лить слезы. Обезумевшие от своего громадного тяжелого горя, они по одному ставили фотографии умерших родных в один ряд возле доски, а затем, опуская голову чуть ли не до земли, тихо выходили за порог школы. Детство, и без того вырванное лапами вечной войны, окончательно умирает в досчатых гнилых стенах… Потихоньку полуразрушенная халупа опустела, укрывая под своей дырявой крышей только Аджая Гейла и его серую высокую галлюцинацию в пугающей белоснежной маске. Галлюцинация тянет к нему руки…Импровизированный алтарь ждет единственный скорбный портрет, застрявший в сильных мужских пальцах. -Нет!- кричит Аджай изо всех своих сил, убирая фотографию умершей матери прочь от чернильных глаз маски. Он вскочил со своего места и хотел было броситься на серую фигуру, но остановился на полпути… Фигура лишь отвернулась от него и вышла прочь из школы. Аджай резко вскочил и побежал за ней прочь из жуткой халупы. Локация меняется…Парню кажется, будто он прыгает в новую картину, не имеющую ничего общего с предыдущей. И на этот раз картиной стал пожар. Несчастные деревья кричали своими трескучими голосами, что так срывались от обжигающих пламенных прикосновений. Небо спряталось за пеленой клубящегося в громадные кольца дыма, такого же черного, как испепелившиеся ветви. Аджай видел, как он рассеялся над умирающей пышной кроной, но в нос не врезался запах гари. Как бы талантливо не написано на холсте пламя, оно не будет пахнуть огненным запахом… -Что, кроме смерти ей оставалось? - продолжались детские слезы.- И она умерла. Теперь их тягучая завораживающая песня больше напоминала похоронную мантру. Хрупкие маленькие фигурки растворились в непроглядном дыме, превращаясь в безликие чернеющие силуэты. Они виднелись прямо за пораженными безжалостным пламенем деревьями, прижимающимися к черному стволу. -Когда умирают от старости, говорят: «хорошо». Но она истекла капля за каплей, кровью... Гейл бросился бежать…Бежать прямо на встречу в распростертые объятья клубящегося дыма. Жгучее желание оторвать очерненные небеса, найти краешек галлюциногенного мира, и сбежать прочь толкало бежать куда угодно, только бы подальше от собственной вины…чувства, что вспыхнуло в груди, как несчастный наркотический лес. Черный дым обнимал в своей извивающейся хватке, чуть закрывая импровизированный занавес… -Сын Мохана! Детские обозленные голоса шипели на перепуганного Гейла, показывая на него пальцем, как на козла отпущения. Будто он был виновен в собственных генах… -Сын Мохана! Перешептывания вырастали в крики. -Сын убийцы-убийца!... Аджай зажмурился, схватившись за голову. Так, будто пытался выгнать детский плач вон из головы. Он все еще был уверен, что все это всего лишь один большой наркотический бред. Выдумка может быть опасной?... Детские фигуры вырастают , как маленький огонек превращается в высокое пламя, меняя свои очертания. Очертания вооруженных до зубов солдат. И вот, сквозь дымовую завесу на Гейла целится сразу несколько автоматов. Парень всхлипывает то ли от боли, то ли от страха перед близким дулом оружия. -Ты плачешь, Аджай Гейл? – ее голос заставил задрожать. – Мохан бы не одобрил твои сопли. -Мохан?- парень засмеялся ехидным, каким-то паническим смехом. Он вдруг ощутил ярую ненависть ко всему, что связано с этим именем. -Да пошло оно все к черту!- зарычал Гейл, дрожа всем своим телом,- Эта страна! Эта война! Мохан Гейл. Его безумный хохот смешался со слабыми всхлипываниями. Непонятно, плачет или смеется. -Я даже не представляю, как он выглядит,- проревел парень, глядя прямо в упор на силуэт, направленного в лоб автомата. Кажется, любая секунда может стать последней. Становится безумно больно от осознания, что твоя собственная жизнь застряла на кончиках чужих пальцах, вцепившихся в курок. -Уходи, - Рыжий глюк прошептала это невероятно тихо, но Аджай услышал каждую нотку в ее уставшем голосе. Окружившие Гейла автоматы одновременно опускаются, как мирный жест. Жест, прогнавший прочь чужую смерть. -Уходи, Аджай,- повторила она, но уже более громко,- И постарайся больше не попадаться мне на глаза.