Tomorrow Never Knows

Это тепло не согревает — оно обжигает, словно языки пламени касаются кожи. Проникая внутрь, это тепло сначала парализует, а затем заставляет таять — и душой, и телом. Необычный, своеобразный кайф длится неприлично долго, так что Джон начинает что-то подозревать. Конечно, хватает ненадолго, ведь в таком диком угаре любая мелочь способна отвлечь и без того нестабильный поток мыслей, отвлекая все внимание на себя. Его преследует ужасное ощущение, что он путается в трёх соснах, пытаясь сложить события в одну, цельную картину. Но смутно знакомые, мягкие губы уже в который раз прикладываются к шее, заставляя забыть вообще обо всем, вплоть до своего имени. Джон чувствует, что падает, но книжный шкаф напротив стоит на месте. Это все внутри переворачивается, вызывает тремор и липкий туман волнения. Рука Харрисона на внутренней стороне бедра вызывает смешанные чувства — от возмущения до возбуждения. Поднять руки, да что уж там — сказать что-либо — не выходит, тело, как из ваты, отказывалось подчиняться голосу разума; а тот все слабел и слабел, пока совсем не заглох в пучине головокружительных чувств. Два пальца ведут его за подбородок влево — у него будто отмерли все нервные окончания, и ни скорости, ни силы движения он понять не может — и когда один палец аккуратно раздвигает губы, Джон неосознанно чуть не вбирает его глубже. Что поделать, привычка такая. Мир перед глазами продолжает плыть, но черты лица Пола слишком знакомы; он их из миллиарда узнает, нет, из квадриллиона. Да пусть соберут в одной комнате сотню похожих на Маккартни — Джон определит настоящего… Французский поцелуй — не его сильная сторона, но его настойчивость достойна похвалы. До Леннона медленно доходит, что он не только не успевает нормально переводить дыхание, но и вставить слово не получится — при всем желании, связать «а» и «б» не выходит. Он пьяно смеётся над этим фактом прямо в поцелуй, и практически не чувствует приземления на ковер. Эйфория становится все сильней. — Где его черти носят? — Я созвонился, он не приедет. — Как так?! Главный нюхач — и в пролете? Пол, ты знал об этом? — Только сейчас узнал, — и пожимает плечами. — Интересно, какое у него оправдание? — Сказал, что будет отрабатывать свое барабанное соло перед записью. Они втроём уже расположились в спальне. В этом не было ничего зазорного — Харрисон знает толк в фен-шуе, и эта комната — самая уютная во всем доме. Приглушённый свет, приятный ладан в воздухе, зашторенные красными шторами окна, свечи и плетёный, чуть грубоватый ковер — самое место для пробы нового наркотика. Джон улыбнулся, узрев, наконец, заветный пакетик с веществом, который Пол очень по-заговорищески достал из внутреннего кармана пиджака. Белый порошок в жизни Леннона ещё ни разу не подвёл, так что и этому он был вполне рад. — Думаю, я хочу узнать его историю! — Харрисон сел по-турецки справа от Джона, наклоняясь ближе. — Хорошо. Тот, кто продал — парень давно знакомый, проверенный. Цитирую — «башку снесет». — Это все? Больше он ничего не сказал? — Ага. — И мы просто так доверимся? А если это яд какой-то? — Если мы умрем, то он сядет, — Пол уверенным движением вскрыл пакетик, — на него быстро выйдут, так что все безопасно. Кажется, кто-то разговаривал, но Джон не разобрал ни слова. Фразы будто тонули под водой, отчего его снова пробивало на смех. Этот белый порошок оказался сильнее его самообладания. Сдаваться не любит никто, но когда тебя при этом целуют и исследуют в четыре руки, это получается само собой. Отпускаясь в свободное плавание, он продолжил, как и до этого, добровольно подставляться под всевозможные признаки внимания. Происходящее казалось совершенно естественным и обычным, будто так и должно было случиться. «Веди себя хорошо, Леннон,» звенел в голове чужой голос, и на этот раз у Джона получилось собрать себя по кускам и выдавить слабое «хорошо». Последующий, тяжёлый поцелуй, вызывал больше пространных вопросов, чем ответов. Этот напор и эти губы он чувствовал впервые — ну, или ему только казалось, что он с ними не знаком. — Ну что, кто первый будет? — Мы что, дети, будем на камень-ножницы-бумага сидеть, решать? Кто не зассал — тот и первый. Джону всегда нравилось идти поперек всему происходящему — даже в масштабах спальни Джорджа это было по-своему увлекательно. Наполовину пораженный, наполовину спокойный взгляд Пола, когда Леннон выхватил у него пакетик из рук, показался каким-то неожиданно пассивным и нейтральным. — То есть, я реально один тут смелый? — С чего ты взял? — фыркнул Харрисон, но ничего не предпринял. — Все-все, я уже первый, лавры забираю себе, — Джона снова захлестнула волна самолюбия, и он принялся выстраивать дорожку. — Просто думал, что Пол накидает сверху каких-нибудь эпитетов к слову «храбрый» и «бесстрашный». — Мечтать не вредно, Джон, — Пол похлопал его по плечу, крепко и уверенно. Парня не покидало чувство, будто все происходящее имеет привкус какой-то фальши, но списал это на волнение. А кто не будет предвосхищать эффект от нового в своей жизни вещества? От прикосновений этих тонких, длинных пальцев, ему кажется, что он вот-вот распадётся на мелкие атомы. Почему-то все тело буквально трепещет, активно отзываясь на контакт кожи с кожей. Ему наверняка стало бы стыдно за свою наготу и безвольность в чужих руках, но, в кой-то веки, комплексы остаются где-то глубоко и не выползают, и он совсем теряет контроль над голосом и даже поведением. В полумраке он различает черты Джорджа, угловатые и острые, а глаза темнее самой ночи, двумя черными дырами вперились в него, гипнотизируя. Когда мир, что позади Харрисона, внезапно и ненадолго вспыхнул тусклыми, но, все же, живыми огоньками, Джон понял, что начинает испытывать галлюцинации. Откуда-то из-за спины выползли вороватые руки, обогнули оголенную внутреннюю сторону бедра, проходясь по чувствительным точкам. Кажется, эти руки знали свое дело, знали, куда нажимать и как взаимодействовать, словно были знакомы с его телом уже очень давно. Представляя знакомство своих бедер и этих рук в прямом смысле, Леннон от души расхохотался. «Да его окончательно накрыло,» прозвучал один голос. «Вот и хорошо,» ответил второй. «Лучше не бывает!» ответил сам Леннон, и неясно, как именно — про себя или вслух. А чего греха таить — все равно, ведь ему действительно хорошо. — Ничего себе, как херануло… В мозг дало практически моментально — сравнивая с другими наркотиками так точно. Даже в сидячем положении его закачало, как на корабле, попавшем в бурю, и он неловко шатнулся вперёд — благо, Пол поймал его. — Как ты себя чувствуешь? Мне звонить в больницу? — обеспокоенный голос Маккартни стал стремительно глохнуть в неприятном писке, наполняющем уши. — Да хватит уже, живой я… — уже не слыша ни себя, ни кого-либо ещё ответил Джон. …Боль прошла, не успев забеспокоить его затуманенное сознание. Чувства заполненности, наслаждения и неведения забили собой звенящую отсутствием мыслей голову, а в лёгкие ненадолго перестал поступать кислород. Джону определенно нравилось не обязывать себя разбираться в том, что происходит между ним, его любовником и другом — главное, что это чертовски приятно. Пока все вокруг плавилось и расцветало различными оттенками золотистого, он отчётливо ощущал, как член выходит и снова входит, с каждым разом всё глубже; как-то рефлекторно он понимал, что надо бы расслабиться для совместного комфорта, что у него успешно получалось. Все то время, пока его задницу умело использовали, в уши стремительным потоком лился успокаивающий шепот, перемежающийся с нежными поцелуями. «Все хорошо, все отлично, ты молодец…» шептал голос, и Джон верил ему, ведь он звучит подозрительно знакомо, и как-то привычно уже ему доверять. Леннону кажется, что у него была такая привычка. Вроде. Если бы у этой неземной нежности был вкус, то точно был бы, как сахарный крем, если не слаще. Может, даже, до боли в зубах — ведь, параллелью, нежность эта обжигала. Не то чтобы Джон был сильно против обжечься. Даже при всем желании, он не смог бы и пальцем сам шевельнуть — он чувствовал себя абсолютно зависимым от чужих рук. Ему казалось, что дальше положенного он свои руки не протянет — поэтому его ладони слепо сжимали чью-то майку, или плечо, или руку, в общем, не были сами по себе. Тем более, ощущения настолько завораживали, что и мысли отвлечься не возникало. — Просто ахуенно. Ахуенно. Синонимы, как назло, покинули голову. Время то ли замедлилось, то ли побежало, и Леннон, раскинув руки в стороны, тупо смотрел в потолок, поддаваясь раскачивающим волнам. Но, кажется, Пол и Джордж даже не пошевелились с этого момента, и просто молча сидели, возможно, даже наблюдали за ним. — Вы пробовать-то будете? Или все, сдались? — Как ты себя чувствуешь…? — Я же сказал, ахуенно! Ты меня слушаешь? — импульсивное желание погрызться нахлынуло совершенно внезапно. — Ты думаешь, я не готов ко второй…? — Только хотел предложить. И Джона уже не волнует, что Джордж так быстро согласился, а Пол странно переменился в лице. Ощущение «маленькой победы» внутри раздувается до наполеоновских масштабов, и он, заряженный этим мнимым чувством, снюхивает вторую дорожку. Спустя пару минут тишина начинает давить на уши, и он, совершенно внезапно, отключается. Джон лепетал что-то невнятное, подчиняясь ритму, который задавал Пол. Поддаваться было странно, и поэтому диковинно-хорошо. Влажный, горячий член упирался во внутреннюю сторону щеки, и он, как под гипнозом, слушал приглушённые указания: «дотронься, возьми, глубже». Его собственное «Я» распадалось на части в этой комнате. Экстаз все настигал его, медленно и мучительно, а как выстрелил, то Джон окончательно потерял голову. Заходясь в немом крике наслаждения, он вцепился пальцами в чужие бедра, при этом выпуская изо рта член и вдыхая побольше воздуха. Чувствуя такое нужное сейчас облегчение внизу живота и участившиеся толчки сзади, ему снова захотелось улыбнуться. Боли не осталось совсем, и, даже когда появилось ощущение приближающейся ясности, Леннон решил это проигнорировать. Ему хочется остаться в волшебном мире, оторванном от реальности, на какое-то время. Особенно, когда два знакомых голоса, раздающиеся эхом, бесконечно поощряют и хвалят на проделанную работу. С трудом понимая, что ночь только началась, Джон вновь поддается и позволяет себе ещё ненадолго забыться в наслаждении.