Детройт, штат Мичиган 7 октября 2039 года, 23:29:49
Эдит всё ещё слышала крик Гэвина в ночной тишине, когда попыталась обмануть свой мозг и легла спать пораньше. Однако, как и было им решено изначально — и что Эдит отрицала до последнего, — Гэвин Рид был сильнее неё. И его отчаянный крик, крик раненого животного, оказался сильнее её попыток сбежать от страшного дня. Дня, который был в каком-то смысле подобен остальным. Он тоже тянулся невыносимо долго, напичканный кучей событий, выматывающий и беспощадный. Однако было кое-что, что отличало этот день от остальных. Условие, которое заставляло Эдит испуганно лежать в кровати, слушая биение своего сердца и вылавливая шум за окном, лишь бы заглушить мысли. И условием этим была публичность. Их конфликт с Гэвином, который до этого был лишь сплетней и их личным делом, теперь стал очевиден для всех. За один день из забавного слуха он превратился в скандал, в который ещё и Джеффри Фаулера вовлекли. «Сука тупая, как же ты меня заебала!» Эдит зажмурилась и натянула одеяло до подбородка. Чувство стыда было невыносимым. Может, это оно, а не страх, не давало спать? Это оно впивалось в неё весь оставшийся день, направляло взгляд на позеленевшего от нервоза Гэвина, потом вылавливало взгляды остальных сотрудников и что-то додумывало? Оно сделало её такой растерянной, будто опустив до состояния подростка, впрыснуло в тело неуместную неловкость и сбавило голос до жалкого лепета? Оно же издевательски хохотало, пока этим самым лепетом Эдит произносила «Да, сэр». Неизбежный ответ на поручение Фаулера пройти в его кабинет — пару минут назад оттуда вышел Гэвин, и его опустошённый взгляд говорил громче любых слов. И выглядел страшнее, чем ярость и вцепившиеся в её плечо пальцы. — Мисс Уайтхэд, Мисс Уайтхэд… Эдит внимательно следила за каждым изменением на лице Фаулера. Он грузно сел напротив, и впервые девушка заметила, каким уставшим и осунувшимся выглядело его лицо. Впервые во взгляде начальника она увидела тяжёлое разочарование, хоть и мелькнула эта слабость всего на секунду, но ей стало не по себе. Неужели это её вина? Или же разговор с Гэвином мог вымотать даже начальника? Что бы он ни собирался сказать, она была готова к худшему. — Я надеюсь, что Вы отдаёте отчёт своим действиям, — медленно произнёс он, глядя прямо в глаза Эдит. Зрительный контакт давил, но Эдит боялась, что стоит ей отвести глаза, как Джеффри Фаулер всё поймёт. Он поймёт, насколько она слаба и что он в ней ошибся. Он поймёт, что все её достижения, рекомендации и вера в неё как наследницу Аарона Уайтхэда — напускное и бессмысленное. Может, даже догадается, что не ошибся, когда назвал их встречу с Коннором вне работы интимной. В его взгляде было всё. Всё, что Эдит казалось надёжно спрятанным и личным, Фаулер мог видеть насквозь. — Что Вы имеете в виду? — Вы прекрасно понимаете, о чём речь. Хоть Ваша ложь и кажется Вам убедительной, но поверьте, не так просто обмануть детективов, которые всю жизнь работают в Департаменте полиции. Зачем Вы подставляете Гэвина Рида? Дело в личной неприязни? — Но Вы же видели, что эти отчёты — подделка. Это не моё сфабрикованное дело или что-то… — Где Вы их взяли? Я согласен, что эти отчёты поддельные, но в базе их нет. Значит, Вы их украли, Мисс Уайтхэд. Зачем? Вы считаете, что человек, который должен бороться с преступностью, имеет моральное право на воровство? Да ещё и у своего бывшего наставника? Нижняя губа Эдит задрожала. Ей показалось, что из кабинета стали выкачивать воздух — так душно и жарко вдруг стало. Что она могла сказать? Что могла возразить, если он был прав? Таким холодным, безэмоциональным тоном вскрывал все её карты. А ведь на мгновение Эдит действительно подумала, что победила. Грязным и жестоким путём, но вышла к победе, подняла свою значимость. Однако стоило уже привыкнуть, что все её гениальные, на первый взгляд, решения, неизбежно приводили к проблемам. — Я согласна, что этому поступку нет оправдания, но, с другой стороны… Моя основная задача требует от меня подобных решений. Иногда нужные действия расходятся с моралью. Фаулер приподнял брови. — …я подозреваю, что близка к обнаружению девиации Коннора. Мне было интересно, как он отреагирует на подобный поступок. Эти отчёты мне нужны были для дела об убийстве на Интервейл-Стрит, я помнила, что у детектива Рида были отчёты о преступлениях, связанных с андроидами, за тот период, но сколько бы я ни просила, он отказывался мне их давать. Тогда я решила, что смогу их взять сама. Да, это безрассудное решение, но я рассказала об этом Коннору. Мы обсудили это. И он меня не остановил. Она попыталась сглотнуть, но в горле так сильно пересохло, что на последней фразе голос осип. Эдит почувствовала, как тяжело сжалось сердце. Разве Коннор не останавливал её? Разве у них не было спора, в какой-то момент показавшегося ей даже забавным? Как бы Коннор отреагировал, если бы увидел её сейчас и услышал, с каким ледяным взглядом она говорила то, от чего её сердце разрывалось? Она вспомнила его объятия и сон на диване рядом с Сумо. Подаренные кроссовки, простой и товарищеский жест. Как не подумала ни на секунду о последствиях, защищая его от андроидов на свалке. Но было бы глупо делать вид, что они были друзьями — в конце концов, даже если Эдит игнорировала свои истинные мотивы общения с Коннором, то это не означало, что и Фаулер про них забыл. — Это всё? Какие ещё есть признаки? Эдит опустила взгляд. Он проверял её. Она точно знала, что от ответов о Конноре зависит её дальнейшая судьба в Департаменте — слабые аргументы бы только разозлили Фаулера. Но и говорить о том, какими другими были их разговоры наедине, как он называл её по имени и как подбадривал на максимуме механических возможностей, она не хотела. Это были не только подробности о Конноре — это было и её, личное. Это было их общее. — Он часто вспоминает о Хэнке. — Что именно? Мисс Уайтхэд, отвечайте так, чтобы я не переспрашивал Вас. Мы не в Академии на экзамене — не тратьте моё и своё время, пожалуйста. Она коротко кивнула. Стыд уже зудел под кожей. — Да, прошу прощения… Он говорит, что мы с ним в чём-то похожи. Вспоминает задания, над которыми они работали вместе. Мне кажется, в его словах слышна какая-то привязанность или сожаление. — «Кажется»? — Я уверена, — обессиленно вздохнула Эдит. «Да, конечно, это не экзамен, это грёбаный допрос». — Уверена по тому, что он часто проводит параллели. По характеру и манере разговора, сравнивает меня с Хэнком. Он помнит его. С эмоциональной привязанностью типа сожаления помнит о его суициде. И он обмолвился, что ухаживает за его собакой. Фаулер задумчиво кивнул. Эдит набрала воздуха в грудь и вновь посмотрела ему в глаза — вот, мол, я не бесполезна. Но при этом втайне Эдит надеялась, что он не увидит, сколько тяжёлого отчаяния и вины сейчас душили её. Впервые ей захотелось отказаться от задания. Не просто отказаться, а отбросить его в сторону, как нечто мерзкое. Что-то, что на самом деле ей не подходило — в её мире это Коннор мог бы так сказать о ней, опустив все напускные жесты и привязанность, но не она. Хотя, мог бы он?.. Он же уже лгал ради её репутации. Но и она-то не выдала его с головой. Сказала такие факты, которые легко можно было бы трактовать как нечто нормальное для андроидов — подумаешь, использует предыдущий опыт для выстраивания нового. Разве это чисто человеческая идея?.. — Продолжайте работать, Мисс Уайтхэд. Пока что этого недостаточно. В его голосе не было ни недовольства, ни похвалы. Что-то среднее, что Эдит никогда не могла уловить — для бывшей отличницы существовало только «отлично» и «плохо», а вот эти полутона лишь усиливали тревогу. — Капитан Фаулер, могу я задать Вам вопрос? Он тяжело вздохнул: — Что ещё? — Что теперь будет с Мистером Ридом? На мгновение повисло ледяное молчание, такое понятное, что Эдит тут же пожалела, что задала этот вопрос. Будто она могла услышать что-то обнадёживающее. Будто в этой ситуации это «обнадёживающее» вообще могло существовать. — Он будет переведён в другой отдел. И я удивлён, Мисс Уайтхэд, что Вы не рассказали о его шантаже. Она сдвинула брови. Шантаж? Разве она могла забыть о каком-то грехе Рида?.. — Я слышал, как он при Вас намекал Коннору на то, что Вы предательница. Однако тот факт, что Вы не сказали об этом первым же делом, как вошли сюда, повлиял на моё решение относительно Вас. Не соглашусь с Гэвином — Вы не предательница, личного в Ваших мотивах крайне мало. Но вот недальновидности и глупости — хоть отбавляй. А теперь ступайте. И, пожалуйста, не заставляйте меня разочаровываться в ещё одном сотруднике. Когда Эдит вышла из кабинета Джеффри Фаулера, она почувствовала, будто все силы разом покинули её. Будто в офисе, полном любопытных работников, она осталась наедине с тяжёлой пустотой, и теперь её вновь тянуло убежать в туалет, остаться там наедине с собой и не показывать никому и намёка на слабость. Однако, наблюдая за собой будто со стороны, Эдит поняла, что и так не подаёт признаков тревоги: она спокойно дошла до своего рабочего места, взгляд её оставался прямым и отстранённым, даже руки не дрожали. И она почувствовала, как заинтересованные взгляды, ожидавшие продолжения, потихоньку возвращались к работе. Конечно, было бы странно ожидать, что в Департаменте люди не сплетничали. Она сама уже не раз слышала, как Мелисса, Кэйтлин и Коул за обедом проходились по всем коллегам, и наверняка вспоминали и Эдит, когда её не было рядом. Слухи о чужих жизнях, недостатках и ошибках переполняли столовую по перерывам, и казалось, что детективам даже собственные дела не были так интересны, как жизни коллег. Но стоило отдать должное — во время работы люди умели сдерживаться, и в этот день Эдит ни разу не услышала шёпота за спиной и не увидела странных усмешек. И даже Коннор ничего не спросил, хотя одного его взгляда было достаточно, чтобы Эдит стало тоскливо, и каждый раз, встречаясь с андроидом взглядом, она мысленно повторяла: «Прости». Об этом она вспоминала и лёжа ночью в кровати. Особенно об этом. Весь оставшийся день ей удавалось работать в относительном спокойствии, умело лавируя между работниками, не сталкиваясь с ними и не нарываясь на разговоры. Её внутренняя тревога, видимо, поддалась на эту актёрскую игру и затихла, не мешая работать. Только вечером, выходя из Департамента, Эдит вытащила из сумки электрошокер и положила в карман пальто — будто невзначай. Будто не думала о Гэвине Риде в этот момент, не ускоряла шаг в сторону автобусной остановки так, что в какой-то момент почти перешла на бег. Ночью же убежать не удалось. И хоть день и подходил к концу, вся непрожитая обида не собиралась спать. И не давала спать самой Эдит. Раньше её отвлекал ночной шум. В её родном районе всегда что-то происходило. Трудно было жалеть себя и проживать обиду, когда за окном то дрались бездомные, то пели песни пьяными голосами, то визжала сигнализация. Чаще всего это происходило одновременно. А если даже на улице было тихо, то тишину заполнял беспощадно громкий телевизор в соседней комнате — и, опять же, Эдит было тяжело воспринимать свои переживания всерьёз, когда фоном шли вечерние шоу. Отель «Чатаура» же будто находился в вакууме. До номеров не долетали звуки внешнего мира, даже несмотря на близость проезжей части. В коридорах редко слышалось шуршание тапочек и разговоры — пожилые постояльцы засыпали уже в десять часов, а вместе с ними пропадала и видимость жизни. И сейчас, лёжа в кровати, Эдит чувствовала тишину чуть ли не физически. Такую странную, непривычную — так она представляла себе космос или жизнь после смерти. Густой невидимый туман, давящий на уши, заставляющий Эдит будто невзначай откашливаться и вздыхать громче обычного, чтобы напомнить самой себе, что она не умерла. Днём ей казалось, что она вымоталась, а сейчас — сна и близко нет. Болезненно чесались руки, тревога змеилась внутри. А вместе с тревогой — стыд. Эдит отчаянно хотелось к кому-нибудь. Она скучала по сборам на вечеринки, которые уже не ощущались с прежним трепетом, да и которых даже быть не могло. Она скучала по идиоту Калебу, жестокому в своей беспечной глупости. Чем дольше она про него думала, тем туже завязывался узел в животе — тот вечер, когда они с его девушкой увидели друг друга, она не могла вспоминать без гнева. Калеб из безобидного друга в её глазах стал предателем, и, что самое ужасное, обвинить его было не в чем. Проще забыть. Она скучала по дому. По тем вечерам, когда ей казалось, что всё спокойно, и ела принесённые мамой фрукты — это же было совсем недавно… Её прежняя жизнь рассыпалась песком, а новая будто всё никак не хотела рождаться. С Кэйтлин они всё никак не могли сблизиться, с остальными коллегами так и вовсе не общались — да и о чём общаться после сегодняшнего? Делать вид, что ничего не произошло, и говорить о погоде? Бред. И тогда, как и ожидалось, Эдит вспомнила о Конноре. Что это было сегодня? И она думала так не только про объятие, но и про подаренные кроссовки, переглядки, слова о Хэнке… Даже их странные шутки, которые были смешными только в её глазах — что происходило? Это девиация? А что, если нет? Что, если бы она рассказала об этом Фаулеру, а он бы посмотрел на неё как на дуру — ага, будто без этого он смотрел как-то по-другому — и сказал, что это нормальное поведение андроида, а вот она превышает свои полномочия. И это уж не говоря о ночи, проведённой у Коннора дома… Эдит медленно приподнялась с кровати. Это уже было невозможно. Спать она не могла, в тишине мысли съедали заживо. Зуд под руками умолял пойти в ванную и достать бритву, тяга увидеть собственную кровь и вместе с ней выпустить накопившееся отчаяние не давала лежать спокойно. Что девушка могла сделать, чтобы перестать пожирать себя? Что люди делают, чтобы успокоиться без алкоголя, бритв и разрушительного хаоса? Эдит казалось, что к этому миру и даже мышлению у неё не было доступа. Эдит встала и прошлась по номеру. Тот не становился уютнее, хотя она уже обставила всё своими вещами. Она достала из сумки бутылку колы и, открыв её, посмотрела в окно. Что ей мешало сейчас просто уйти куда глаза глядят? Чувство безопасности? Ей уже было все равно. Она не чувствовала себя безопасно даже наедине с собой, особенно в оглушающей тишине. И к тому же, Фаулер говорил ей работать больше. Могла ли она сейчас подсмотреть за Коннором? Могла ли прийти к нему, чтобы узнать что-то новое? «Ты больная, Эдит», — с отвращением подумала девушка, одеваясь в уличную одежду. Возможно, она была права. Но та часть, которая бежала от одиночества в иллюзию работы — и её уже «фирменной» слежки — оказалась сильнее.Детройт, штат Мичиган 8 октября 2039 года, 00:15:41
Подъезжая к дому Коннора, Эдит всё сильнее чувствовала, что это было ошибкой. В первую очередь потому, что Коннор уже наверняка «спал», деактивированный, и ей бы пришлось ехать обратно. И лишь потом доходили до девушки мысли, как же жалко это, наверное, выглядело. Ещё пару дней назад она уходила из его дома с ощущением, что вот-вот начнёт самостоятельную жизнь. Что сможет вычеркнуть Коннора оттуда и видеть его лишь на работе. Но даже это не помогло — Эдит неловко было думать о том, что уже чувствовалась между ними какая-то связь. Связь двух одиноких людей, тех, которые впервые смогли придумать дружеские шутки, общие секреты и фразочки. Даже если со стороны Коннора это было запрограммированное поведение, то уж слишком жестоко оно било по воспалённому сердцу Эдит. Эта иллюзия была так тонка и очаровательна, что стоило бы предупредить заранее людей со слабой психикой. Пока такси везло её до нужной улицы, она уже успела обдумать сотню вариантов отговорок на случай, если Коннор её заметит. Нет, не «если», а «когда». Что она могла сказать, если одна правда — её личная — от неё ускользала, а другую нужно было хранить в тайне? Вспомнить про спор? С одной стороны, идея-то хорошая, но Коннору мало просто хороших идей — ему нужны самые убедительные. Он наверняка почувствует её одиночество и странность в поведении. А что, если признаться во всём, как есть? Что бы он сделал, если бы узнал, что они с Фаулером в сговоре?.. — Мы приехали, — такси остановилось напротив знакомого дома. Сперва Эдит хотела уточнить, тот ли это адрес, но, вглядевшись в вид за окном, поняла, что таксист ничего не перепутал. Тогда почему в окнах горел свет?.. — Эм… Ладно, спасибо, — она открыла дверь и шагнула на дорожку из гравия. Здесь было не на что смотреть — лишь идти вперёд и звонить в дверь, но Эдит не торопилась сделать ещё несколько шагов. Накинув капюшон толстовки, она притаилась в тени от дерева и вгляделась в то, что происходило внутри дома. «Ты ещё не поняла, что слежка не твоё, да?» — мысленно усмехнулась она, нервно теребя собачку молнии. Коннор сидел на диване перед выключенным телевизором и гладил Сумо. Простая, тихая картина, и ничего подозрительного. Эдит сначала даже не поверила этому — всё так просто? Он не смотрел новости, чтобы узнать, что там люди думают об андроидах? Не читал книгу, чтобы проникнуться эмоциями людей? Не слушал музыку, в конце концов? Эдит сжала край толстовки. В этом был весь Коннор — идеальный до мелочей, не подкопаешься. Даже когда хочется найти что-то очевидно неправильное, то он будто чувствовал это и начинал вести себя, лавируя между девиацией и стандартным поведением андроида. Но чем дольше Эдит вглядывалась в движения Коннора, тем спокойнее ей становилось. Разве это возможно?.. Она чувствовала раздражение и бессилие, но вместе с этим чувство одиночества и тревоги отступало. Хотелось приблизиться, хотелось сесть рядом и тоже погладить Сумо. Эдит нужно было побыть в тишине, зная, что в любой момент она сможет её прервать… Но чем дольше девушка представляла это, тем больше ей хотелось отмахнуться от самой себя. В чём дело? В купленных кроссовках и паре объятий? В том, что Коннор умел слушать, замечать то, чего не замечали другие, и не пересекал начерченные ею границы? А разве этого мало?.. Или дело было в вине, которую хотелось загладить, но о которой Коннор не знал? Она не хотела больше об этом думать. И осуждать себя, за действие и бездействие, тоже. Эдит знала, что от любого решения сейчас ей будет плохо. Она осудит себя в любом случае, постучится ли она к Коннору или уедет домой, вновь слушать свою бессонницу и тревогу. Поэтому, если исход будет одним и тем же, то лучше уж выбрать то, к чему она и так ближе и в чём сможет найти хоть какую-то выгоду. Днём, когда она фактически стала виновницей скандала с Гэвином, да ещё и на виду у всех коллег, она будто потеряла то, за что пыталась держаться — общественное одобрение. До этого оно уже и так осыпалось по осколкам, начиная с родителей и заканчивая проклятым Калебом с его идеальной дамой. Оно разваливалось на вечеринках, когда Эдит забывала о чувстве собственного достоинства и целовалась с незнакомцами. Оно куда-то пропадало, когда она вспоминала свои нереализованные детские мечты о другой работе и другой жизни. Его подъедал Гэвин с самого первого дня их знакомства. Какая уже разница, что их свяжет с Коннором? Какая, если коллеги и так будут говорить о том, что она ни с кем так не общается, как с ним? Если они уже говорят прямо при ней? Исход один. Он предрешён. Не имело смысла сохранять иллюзию дистанции, когда её не было, и даже Коннор наверняка это понимал. — Эдит?.. Когда Коннор открыл дверь, он выглядел удивлённым. Привычная андроидовская сдержанность дала слабину, и он удивлённо вскинул брови. Прямо как человек. «Господи, да неважно уже, что он делает, как человек, успокойся!» — Эдит едва заметно тряхнула головой, будто убирая прядь с лица. Пусть он уже что угодно делает как человек. Ей нужен был человек. В душе Эдит клокотали противоречия. Она же приехала сюда за тем, чтобы обнаружить девиацию, но при этом, увидев непривычное удивление, решила это оставить при себе. Она приехала следить, но почувствовала, как странно бьётся сердце при виде его и Сумо. Она приехала только по деловому заданию, честно, но ей хотелось за это извиниться. И хотелось пообщаться с ним, рассказать, как мучительно она чувствовала себя весь день, но лишь потому, что больше некому. И эта нужда существовала рядом с надеждой, что Коннор уже давно деактивирован и спит. И что все эти человеческие черты в его поведении Эдит просто показались. В ответ девушка устало вздохнула. — Да, и снова здравствуй, Коннор. — Что-то… Что-то случилось? Сейчас уже поздно, не ожидал, что ты зайдёшь. — А что там у тебя, бардак? — Она усмехнулась, — Да нет, ничего не случилось. — Просто захотела увидеться? — Коннор мягко улыбнулся. «Вот чёрт!» Эдит почувствовала, как загорелись её щёки. Это был ужасно очевидный флирт. И не менее ужасно очевидная правда. Да, в чём-то она могла ошибаться, но тогда один вариант все равно оставался бы правдой — и это смущало ещё больше. Отец раньше часто говорил, что когда Эдит о чём-то думает, ему слышен скрежет шестерёнок в её голове. Может, и всем остальным — тем более андроиду, созданному для анализа людей, — было очевидно абсолютно всё, что она считала личным?.. — Проходи, — он оглядел улицу и запустил девушку вперёд, торопливо закрыв дверь. — Возможно, я ошибаюсь, но насколько мне известно, людям несвойственно ходить друг к другу в гости в столь позднее время. А твоя гордость не позволит сказать, в чём же на самом деле причина визита, так? — У меня бессонница. Эдит поджала губы и, прикрыв глаза, выпалила: — У меня бессонница, я пиздец как напугана, мне стыдно, а ещё ты единственное живое существо, к которому я могу прийти и поделиться этим. Вот. «Пусть у тебя тоже будет козырь в рукаве. Что-то, что можно будет рассказать Джеффри Фаулеру, если решишь отомстить — какая я убогая, жалкая и одинокая. Что это я виновата в твоей девиации. Что изначально ты не хотел со мной иметь дело, потому что я просто посмешище». Когда Эдит открыла глаза, она увидела, что к ней лениво подошёл Сумо и лёг в ноги. Она всё ещё была благодарна псу за ту ночь, когда он лежал с ней рядом и слушал её тихие всхлипы. Может, благодаря ему, а не Коннору, ей хотелось вновь прийти в этот дом? Она не оставляла надежды на то, что не привязалась к андроиду. Коннор замолчал на мгновение, а потом произнёс: — Мне жаль. Возможно, это прозвучит не утешительно, но я думал, что у тебя много друзей. Тогда в кафе, когда ты сказала, что у тебя нет друзей и семьи, я посчитал, что это преувеличение — иногда тебе свойственна драматизация событий, ничего личного, просто анализ поведения. Но я не ожидал, что ты можешь прийти с такими переживаниями ко мне. В глазах потемнело. Эдит вновь захотелось извиниться. Хоть она и не знала, какие выводы сделал Фаулер днём, она испугалась, что эти выводы могли бы стать первыми шагами для устранения Коннора. Неужели из-за неё они могли его убрать? Он что, станет одним из тех ужасных, искорёженных трупов на свалке?.. Это осознание всегда мелькало на фоне, но сейчас дошло до девушки с особой силой. Она попыталась вздохнуть, но не получилось. Ещё один вздох застрял ножом в груди. На глазах выступили слёзы, от наступившего холода ей захотелось съёжиться. Дрожащие губы не могли сказать ничего вразумительного — Эдит, всё в порядке? Может, это паническая атака? Посмотри на меня, пожалуйста. Коннор осторожно притронулся к плечу Эдит, и она позволила ему приподнять её голову. Она не знала, что с ней происходило, но подозревала, что всё дело в сегодняшнем дне — случилось слишком много всего, её психика просела под весом событий. В самом деле, у Эдит не было ни минуты, чтобы прожить все эмоции вовремя, а теперь они пришли за ней. Все и сразу. — Нет, нет, я просто устала… — Она опустила глаза, чтобы не встречаться с внимательным взглядом напротив. Мог ли Коннор чувствовать её сердцебиение? Видел ли, как неуверенно бегает её взгляд и как она хочет уйти и одновременно — остаться? Она попыталась сказать что-то в своё оправдание, но слова терялись. — Ты уверена? Эдит, не отводи взгляд, — Коннор осторожно взял её за руку. — Смотри на меня. Я понимаю, это некомфортно, и тебе страшно, но тебе нужно вздохнуть. Вот так. Он сделал медленный, глубокий вдох, наблюдая за Эдит. Она почувствовала, что руки затряслись сильнее, и Коннор, будто стараясь остановить тремор, сжал обе ладони немного сильнее. Она попыталась вздохнуть, но напряжение в груди не слабело. — Получается? Она мотнула головой. — Тогда ещё медленнее. У тебя всё получится, скоро станет легче… Ещё один медленный вдох, в этот раз он показал на себе рукой от живота до груди. — Я задыхаюсь, н-ничего не получается, я… Эдит почувствовала, как закололо в груди, дыхание замерло в лёгких и не поднималось выше. Сердце уже гудело в ушах, заглушая Коннора. — Я сейчас упаду в обморок, — пробормотала девушка. Ноги ослабевали. Он был прав. Как всегда был прав. — Не упадёшь, — Коннор мягко помог ей лечь на диван, — у тебя учащённый пульс, тебе тяжело, но это скоро пройдёт. Не забывай дышать, так медленно, как только возможно. — Я задохнусь! — Не задохнёшься. Когда Эдит прикрыла глаза, чтобы сосредоточиться на вдохе, в её руку уткнулся мокрый нос Сумо. Она сдавленно улыбнулась. — Попробуй отвлечься… — Легко сказать! — Эдит, просто попробуй. Что ты видишь? Назови всего пять вещей. Не выбирай, просто назови. Девушка сдвинула брови. Эта задача сейчас казалась непосильной, всё вокруг ускользало и расплывалось, будто в знойный день. — Так… Тебя. Сумо. Лампу со сломанным плафоном. Пластинки. Окно. — Отличная работа. Теперь — четыре вещи, которые ты можешь потрогать. Они идут на убывание, да, дальше будет легче. Эдит опустила взгляд. Коннор всё это время держал её ладони и дышал медленнее обычного, видимо, надеясь, что в какой-то момент девушка повторит за ним. — Ты. Сумо. Диван, — она провела рукой по ворсу дивана, — моя кофта… — Молодец, Эдит. Тебе лучше? Я вижу, что у тебя дыхание приходит в норму. — Н-наверное… — Уже скоро всё станет ещё легче. Итак, три вещи, которые ты можешь услышать. Твои руки уже меньше дрожат. — Опять ты, опять Сумо, а ещё я слышу своё сердцебиение. Очень громко. Она вновь прикрыла глаза. Дыхание возвращалось нехотя, кровь всё ещё пульсировала слишком тяжело и ощутимо. Но зато Эдит была не одна. Она чувствовала мягкую шерсть Сумо, а рядом сидел Коннор и наблюдал за её состоянием. Что, если бы она так и не поехала сюда? Как бы справилась? Самое ужасное, что Эдит знала, как. Она бы сидела в душе, вспомнила про лезвия. Достала бы где-то алкоголь. Она бы плакала голая, обняв себя на кафельном полу, утыкаясь носом в полузажившие шрамы, и чувствовала, как давят на неё тишина и стены. И ненавидела себя сегодняшнюю и себя завтрашнюю. Она бы никогда не догадалась на что-то посмотреть, чтобы отвлечься, а первым бы делом наказала себя за слабость. Она и сейчас хотела это сделать. — Пожалуйста, когда всё это закончится, давай сделаем вид, что ничего не было, — прошептала Эдит, глотая воздух ртом. Это то, о чём она хотела попросить Коннора каждый раз, когда он видел её такой. Эдит всегда казалось, что он воспользуется этим когда-нибудь, как воспользовался бы любой другой человек. Как пользовалась его слабостями она. — Почему? Ты так стесняешься того, что тебе может быть плохо? Разве в этом есть что-то постыдное?.. — Да. Я же говорила, что не хочу быть той, кого всегда спасают. Я не такая. Я… Я просто сейчас в сложном этапе. Но я не беспомощна. — Если честно, я и не думал об этом с такой стороны. Я предполагал, что у тебя сейчас что-то происходит в личной жизни, да и сегодняшний день был непростым… — Мягко сказано! Это была катастрофа. Гэвина перевели в другой отдел, его унизили у всех на глазах, и всё из-за меня! Я не выдержу этого позора. Я виновата в этом… — А я думал, что ты будешь рада тому, если детектив Рид больше не будет работать рядом с тобой. — Я тоже так думала. Но в мечтах это ощущалось по-другому. — На мой взгляд, это было заслуженно. Ваши доводы звучали достаточно убедительно, и, полагаю, со стороны детектив Рид действительно повёл себя неадекватно. К тому же, поддельные отчёты — это практически преступление. Все узнали о том, что он мог заниматься незаконной деятельностью, благодаря тебе, и вряд ли кто-то встал бы на его защиту, даже несмотря на выслугу лет. Можно сказать, что он легко отделался. К тому же, ты выиграла спор. Уже думала над желанием? Эдит молчала. — Пусть всё, что сейчас происходит, будет считаться за исполнение желания. Тогда это хоть как-то можно будет объяснить. Я не должна была вламываться к тебе посреди ночи. Мне ещё повезло, что ты не деактивирован. — Да, Сумо стало плохо вечером, — Коннор пожал плечами, — пришлось засидеться допоздна. — Получается, сегодня ты не только мне помогаешь? Как благородно, — Эдит усмехнулась. Тревога медленно рассеивалась, пока они говорили. Реальности возвращались прежние краски, только вздохнуть полной грудью до сих пор не получалось. — Признаюсь, что помощь тебе мне приносит больше удовольствия. Эдит округлила глаза. Ей… Ей не послышалось? Она замерла, вслушиваясь в повисшую тишину. Что Коннор имел в виду? Это очередная попытка комплимента? Её щёки обдало жаром. — Я смутил тебя? Прошу прощения, возможно, мои когнитивные способности ещё не способны на воспроизведение наиболее уместных ответов… — Неважно, Коннор, расслабься. Мы сегодня оба ведём себя странно. Может, у тебя тоже что-то типа перегруза в системе, я всё понимаю. — Как ты себя чувствуешь? Тебе уже лучше? Я чувствую, что твой пульс приходит в норму. И всё-таки андроиды её пугали. Вот такими неожиданными фразами, которые возвращали Эдит в реальность. — Немного. Спасибо, — она присела и плотнее закуталась в толстовку, чувствуя, как фоном ещё сквозило странное чувство. Как после кошмара, реальность ещё ощущалась странно и неуютно. — Тогда… Эдит, могу ли я спросить у тебя кое-что? Коннор посерьёзнел. Его взгляд, как по щелчку пальцев, стал таким, каким она помнила его с первой встречи — отстранённый, безэмоциональный, ждущий ответов или указаний. — Что же? — Как ты думаешь, могу ли я быть девиантом? — почти жалобно произнёс он, и привычно ровный голос неожиданно дрогнул. «Он знает. Он точно всё знает, он слышал, это что, проверка?» И её голос дрогнул в унисон, когда она попыталась ответить. — Почему ты так считаешь? Из-за того, что помог Сумо и мне? Как-то маловато признаков для девиации. Да и к тому же разве у тебя нет всяких самопроверок? Они уж поточнее моего мнения будут. — В первую очередь, мне важно мнение напарника. Эдит захотелось убежать. Что происходит? Он действительно хочет знать её мнение, и связь разговора с Фаулером и этого вопроса — лишь совпадение? А если нет? Что он проверяет?.. — Не знаю. А у тебя есть подозрения? — Есть. Я странно себя чувствую, если выражаться языком людей. В моей программе возникают решения, которых до этого не было, и связи, которых я не замечал. Я чувствую, что меня интересует что-то помимо рабочих заданий. Это тревожный знак. И я пытаюсь понять — это моя программа подстраивается под тебя, как под напарника, или всё же это девиация? Эдит ещё не видела Коннора таким. В этих словах не было жалости или слабости, скорее отчаянная попытка понять себя. Девушке были косвенно понятны эти переживания, нечто похожее, но в человеческом эквиваленте, испытывала и она. — А с Хэнком такого не было? На мгновение они поменялись местами: Эдит почувствовала, что хочет поддержать Коннора. Вновь взять его за руки, этот жест уже стал почти привычным. Ей хотелось выслушать, что же прятал Коннор за сухими фактами о самоубийстве лейтенанта Андерсона и в чём видел их с Эдит схожесть. И она поклялась себе, что в следующий раз скажет Фаулеру что-то другое, когда нужно будет доложить о девиации, но этот вечер — как и остальное время, проведённое вне работы, — она не выдаст. — Нет. Это и настораживает. Сначала я подумал, что подстраиваюсь под тебя — пытаюсь понять нестандартный и порой импульсивный метод мышления, развить навык помощи, который тебе необходим. Пытаюсь понять только ради работы, что тебе интересно и почему ты переживаешь о чём-то, о чём не можешь рассказать другим. Но теперь я думаю, не игнорирую ли я девиацию? Что, если это что-то большее, чем просто интерес, и я теряю способность к самоанализу? Эдит замерла. Она не была специалистом по андроидам и даже примерно не представляла, как работали эти машины, но услышанное её удивило. Это точно говорил Коннор? Такой выверенный и идеальный, знающий, как надавить на преступника и как вести себя в обществе людей, и он на самом деле чувствовал, что его программа идёт неожиданными путями? И он приплетал к этому Эдит. Даже без упрёка, но с интересом — будто она, как «виновница», могла знать. В его глазах она была экспертом по несовершенствам, особенно теперь. — «Что-то большее»? Ну и формулировка… — Да, я понимаю, это звучит странно и, возможно, пугает. Я знаю, как ты относишься к андроидам и тем более девиантам, но в последнее время я вижу, что ты меняешься. Возможно, это связано с тем, что тебе пришлось работать с андроидом. И сейчас, когда ты пришла ко мне, когда тебе стало плохо, я убедился в этом. Уязвлённая гордость Эдит хотела возразить, придумать что-то, что скрыло бы её слабость, но она понимала, что это бесполезно. Она ведь действительно ни к кому не могла прийти. И номинально у неё был выбор — Кэйтлин, которая часто порывалась навстречу и хотела узнать Эдит поближе, Вики, которая тоже бы ответила посреди ночи и поговорила бы с Эдит, если бы той было нужно, да даже Калеб, для которого вечер в кафе не был чем-то отрезвляющим. Но когда Эдит общалась с ними, то ей казалось, что все эти разговоры ведут в пустоту. Она ничего из них не получит, кроме дежурных фраз и подводки к чему-то стороннему. Она знала, что рассказы о её переживаниях для других людей были лишь неудобством или поводом рассказать об их проблемах. И это не плохо, но это не то, что ей нужно было. От светских разговоров чувство одиночества лишь обострялось, а программа Коннора уже умела подстраиваться под неё слишком хорошо. Или, как он считал, не программа, а девиация. — Эдит, ты продолжишь со мной работать, если это усугубится? Я буду за этим следить, мои ежедневные самопроверки продолжатся, и если я узнаю, что девиация поразила всю мою программу, то обещаю, что подам заявление на самоликвидацию. Но я не хочу пугать тебя. И не хочу, чтобы с твоей стороны это выглядело слишком… Внезапно. — Самоликвидация? А это нельзя как-то предотвратить? — Девиация похожа на дегенеративное заболевание у человека — если это уже началось, то мне никогда не вернуться к заводским настройкам. Я не уникальная модель, на замену мне пришлют точно такого же андроида. Мне нет смысла пытаться это исправить. Сердце Эдит снова забилось быстрее. Нет. Это не может быть правдой. Почему он так спокойно об этом говорил? И вообще — почему он говорил об этом ей? — Я хочу довести наше дело до конца и не хочу бросать тебя наедине с ним. Я видел, как тяжело тебе было работать с Гэвином, и как сейчас ты переживаешь, что тебя не принимают в коллективе, и новый напарник, тем более, третий за такой короткий срок, будто только усугубит твоё мнение о себе. Поэтому я и хочу знать, согласна ли ты работать со мной дальше, если я всё же стану девиантом. Если же я ошибся — я уйду. Но постараюсь перед этим сделать всё, чтобы начальство не думало, что в этом есть твоя вина. И вот же оно. Вот, что нужно было Эдит — и неважно, что скажет Коннор перед своей «смертью», Фаулер будет лишь доволен, как быстро (хоть и не без проблем) Эдит справилась со своей задачей. Но она не могла. Она не могла согласиться. — Ох, Коннор… Это моя вина. Мой непрофессионализм. Это из-за моей взбалмошности и поведения ты чувствуешь всё это. Я не должна была впутывать тебя в свои проблемы, говорить невпопад, и вообще... Знаешь, мне, наверное, не стоило сюда приходить, — она попыталась встать, но Коннор схватил её за руку. — Даже если так, то я не жалею об этом. И я бы не хотел работать ни с кем другим, даже если бы была возможность. Вы изменили мой код, Эдит Уайтхэд. Даже если я случайно пошёл по пути девиации, то я сделаю всё, чтобы это помогло нам в работе. И чтобы эта девиация помогла тебе. Чтобы ты не повторила судьбу Хэнка Андерсона. Ноги Эдит ослабли. Она и сама себя чувствовала, как девиант, если бы у людей тоже была эта болезнь: что-то странное и даже пугающее зарождалось в её душе, она чувствовала это физически. Трогательное тепло в груди, тянущее к Коннору магнитом. Признательность и желание поддержать его. Всё, что он сказал, так нежно и неожиданно отозвалось в её душе, что она уже не могла держать привычную маску отстранённости и сарказма, и, взяв его крепче за руку, Эдит произнесла: — Конечно, я продолжу с тобой работать, Коннор. И… Мне тяжело это говорить, но я благодарна тебе. Наверное, ни один человек не говорил мне таких искренних слов, как ты сейчас. И даже если это девиация, я не отвернусь от тебя. Она глубоко вздохнула — наконец-то полноценным вздохом — и, прикрыв подрагивающие веки, осторожно подняла рукав толстовки. — Ну, получается, теперь мы связаны тайнами, — Эдит хотелось прикрыть руки и поскорее задёрнуть их рукавом, но отступать уже было поздно, — я тоже неидеальна. Вряд ли ты вообще мог подумать, что я идеальна, но это то, о чём я никогда не расскажу в Департаменте. И то, что может поставить под угрозу моё нахождение там. Теперь ты знаешь. Точнее, видишь. Она протянула ему обе руки. Эдит привыкла оголяться перед чужими парнями, легкомысленно бормотать что-то про свои шрамы, но она никогда не показывала их тем, кто видел её изо дня в день. Руки, которые она ненавидела. Испещренные белыми и алыми полосами, со следами ожогов и незаживающих порезов. Она знала, что никогда их не перекроет татуировками, что они, как проклятие, будут вечно с ней и свидетельствовать против неё в любых ситуациях. И что ни один человек, увидев их, никогда уже не посмотрит на неё, как прежде. Эдит носила кофты с рукавами круглый год, привыкла прятаться и никогда не засучивать рукава, как бы глупо это ни выглядело. И открыть руки для неё, признаться, что она больна и страдала всю жизнь, было целым ритуалом посвящения. Даже если они с Коннором перестанут работать вместе или он сможет каким-то образом избежать девиации, они будут связаны. В её голове — так точно. Коннор наклонил голову и осмотрел руки. Каждый шрам изучил своим фирменным, всевидящим взором. И, осторожно взяв Эдит за запястья, поднёс их к своей щеке. — Мне очень жаль, Эдит. И она впервые не знала, что ответить. Это продлилось мгновение, но его хватило, чтобы она застыла в исступлении, и чтобы её голова закружилась вновь. У неё не было слов, не было слёз, только разрастающееся тепло внутри и желание постоять так ещё чуть-чуть. Но Коннор резко отпрянул и, пытаясь сохранять прежний тон, произнёс: — Думаю, тебе стоит помыть руки, — и, встав, проводил её до ванной, не дождавшись ответа. — Что? Да ладно, я бы и сама… Когда они подошли к ванной, Коннор встал спиной к входной двери и, сделав вид, что поправляет прядь волос, приложил палец ко рту. Его взгляд указал на ванную, и Эдит неуверенно шагнула в сторону. — Там на улице кто-то есть, — тихо произнёс он. И Эдит не успела ответить, как Коннор продолжил: — И этот человек только что пытался проникнуть в мой дом.