Детройт, штат Мичиган 10 октября 2039 года, 14:27:53
Первое, о чём подумала Эдит, глядя в непривычно жестокие глаза Кэйтлин напротив — она, Эдит, должна была догадаться. Она должна была с самого начала знать, что с Паркинсон что-то не так. Как перед смертью вся жизнь проносится перед глазами, так и в момент, когда Кэйтлин выдержала паузу — видимо, ожидая, как Эдит начнёт оправдываться — у Эдит перед глазами пролетели все их встречи и диалоги. Она должна была догадаться, что что-то не так. Что когда человек сходу так мил и добр с ней, пытается подружиться, несмотря на все её саркастичные ответы и взгляды исподлобья, то он таит в себе какую-то опасность. Потому что с ней так нельзя. Никто и никогда бы не пошёл на такое просто так. Она с самого начала не понимала, какая выгода была у Кэйтлин дружить с таким человеком, как она, Эдит. Она вспоминала девочек в кофейне, которые очаровали её своим беззаботным настроением, как им было спокойно друг с другом, и, хотя она мечтала о подобном, она понимала, что никогда бы не стала частью такой компании. От доброго отношения в свой адрес ей становилось ещё тревожнее, чем в одиночестве. И вот — подтвердилось. Всё встало на свои места. Даже Коннор не был с ней так уж приветлив с самого начала. Эдит помнила, что моментами он был даже холоден, ей никогда не казалось, что он пытался ей польстить или вёл себя приторно мило. Андроид — и тот вёл себя сдержаннее, но Кэйтлин… Кэйтлин же с самого начала делала всё слишком. Почему Эдит поддалась на это?! Даже сейчас она не винила Кэйтлин. Чего стоило ожидать от профессионала Департамента, когда дело доходило до вранья и манипуляций? Что они кого-то пожалеют? А вот Эдит стоило бы быть осторожнее. Тем более, когда она встречалась с андроидом. Но, несмотря на обиду и стыд, Эдит не ослабла. Она не почувствовала привычный жар подступивших слёз, даже руки не затряслись. В последнее время она столько раз плакала и защищалась, что организм уже устал от этого. Будто борясь раз за разом и встречая поражение, он уже не понимал, зачем это всё — зачем убегать, плакать, пытаться как-то сберечь себя? Зачем защищаться, если в конце дня она всё равно придёт к себе в номер, запрётся в ванной и порежет себя, а потом засунет руки под кипяток? Эдит же приучала своё тело к покорности — когда она кричала от боли во время самоповреждения, её внутренний гнев разрастался и наказывал сильнее, увеличивал температуру воды или резал глубже. Но когда нападали другие — она продолжала делать вид, что её жизнь была ей дорога. Теперь она поняла, в чём заключалась проблема — всю жизнь Эдит запрещала себе проявлять к другим больше гнева, чем к самой себе. Но были темы, которые отрезвляли её и позволяли всё запретное — это шрамы. И Коннор. И Кэйтлин перешла черту дважды. Ещё и сделала это с таким невозмутимым, но требовательным видом, будто наслаждаясь, как тонко она всё придумала. Она точно ждала, что Эдит начнёт оправдываться, умолять, теряться. Но какая уже разница, если у неё ничего не осталось?.. — Почему я, а не ты, да? — Эдит прищурила глаза и подалась вперёд. Теперь она заглядывала в глаза Кэйтлин, еле сдерживаясь, чтобы не ударить её по лицу прямо сейчас. — Что?.. — Почему на том диване была я и Коннор, а не ты с Гэвином, да? Вот, что тебя интересует. Почему у тебя нихуя не получилось с тем, кому ты лизала ноги, а у меня получилось соблазнить того, кто даже чувства не может испытывать? Почему мне, такой истеричной, с порезанными руками, удалось найти себе мужчину на работе, а тебе нет, ведь ты тут так давно работаешь, ты такая умная и талантливая, а ещё единственная понимаешь Гэвина, которого я, такая шлюха малолетняя, довела до изнасилования и уволила? Почему, Кэйтлин? Может, потому что ты сука, которая пытается мной сейчас манипулировать, и никто не хочет встречаться с двуличной тварью? Эдит говорила тихо, практически неуловимо — она знала, что никто в кафетерии не мог слышать, что они обсуждали, но по глазам Кэйтлин было видно, что та слышала каждое слово. И всё поняла тут же. Эдит не дала ей произнести и слова, как закатала рукава и положила руки на стол. — Посмотри, если интересно. Только не трогай, это заразно. Сердце стучало так бешено, что Эдит казалось, ещё немного — и она начнёт задыхаться. Адреналин, злой, невыносимый двигатель, душил её и распирал изнутри. Но она чувствовала себя утопающим человеком, который барахтался и пытался ухватиться за всё возможное, лишь бы не утонуть. Когда Кэйтлин так спокойно говорила про них с Коннором и её шрамы, Эдит поняла — это конец. Что бы девушка сейчас ни сказала и ни предложила, Кэйтлин либо расскажет всё Фаулеру, либо примется её шантажировать. Эдит даже не знала, что хуже, но, по крайней мере, не хотелось поддаваться на провокации, чтобы не растягивать всё шантажом на неопределённый срок. Да, её уже поймали, но она могла сохранить достоинство и не мямлить. Она могла хоть как-то защитить себя. Она старалась не смотреть на обнажённые руки. Только это было выше её сил. Видеть свои изрезанные руки в публичных местах ощущалось, как худшая пытка. — А ты не из робкого десятка, да? — Ядовито усмехнулась Кэйтлин, не глядя на руки Эдит, — И причём тут Гэвин? В первую очередь, я сотрудник Департамента, я должна следить за чем-то подозрительным. Ваши отношения с Коннором были очевидны. Но ты не понимаешь, я же для твоего блага… — Замолчи, — Эдит одёрнула рукава, заметив, что Кэйтлин уже было всё равно на шрамы, — для какого блага?! И теперь я знаю, что за мной следила ты. Будет, что рассказать Коннору. — Это была не я. Кэйтлин удивлённо вскинула брови, на что Эдит прыснула и мотнула головой. — Хочешь сказать, это был Гэвин? Профессиональный детектив не смог в темноте спрятаться так, чтобы его не обнаружили при первом же шорохе? Ты ещё и трусиха. Какая же ты жалкая, Кэйтлин. — Думай, что хочешь, но ты злишься только потому, что не понимаешь, в какую ситуацию вляпалась. Извини, но мне придётся рассказать об этом капитану Фаулеру — ты нарушаешь устав Департамента. Кэйтлин пыталась произнести это с серьёзным лицом, но на последней фразе её губы дрогнули — она не смогла сдержать самодовольную ухмылку. Хотя бы тень этой ухмылки. «Как можно так мстить за человека, который тебя никогда в упор не видел? Почему? А где женская солидарность, где хотя бы здравый смысл?!» — Говори, — пожала плечами Эдит. Она не переживала ни за себя, ни за реакцию Фаулера. Его укоризненный взгляд девушка помнила так хорошо, что могла бы уже нарисовать вслепую. Когда Фаулер узнает про их роман с Коннором, её вряд ли уволят — скорее, повысят. Как они и договаривались. Но она этого не хотела — даже, скорее, боялась и ненавидела эту идею. Не было мест на планете, которые она бы ненавидела так же сильно, как Департамент. Проведя здесь всего пару месяцев, Эдит стала ловить себя на мысли, что, возможно, могла понять ужасный характер отца. Точнее, его истоки. Если она продолжит здесь работать, что останется от неё через год? А через несколько лет? Как извратится её личность? Может, она лет через десять тоже взглянет на молодую девицу, флиртующую с коллегой, и ненависть в искалеченной душе заставит Эдит поступить так же, как Кэйтлин, не видя в этом ничего ужасного?.. Всё, о чём девушка могла думать в этот момент, был Коннор. А точнее, что с ним станет после этого. И от одной мысли о том, какая могла быть у него судьба, Эдит хотелось свернуться в комок и исчезнуть. Но лучше — обнять Коннора и исчезнуть вместе с ним. Она вспоминала, что он и так собирался подать заявление на самоликвидацию, и говорил об этом, как о чём-то простом — будто это не было эквивалентом самоубийства у людей. И дело как раз подходило к концу — а, может, оно будет считаться проваленным, и на фоне выговора Коннор точно пойдёт на этот шаг. И что он сделает, когда узнает, что Эдит всё время этого и ждала? Он понял бы её, зная, насколько она травмирована и нестабильна? Это было бы даже хуже, чем его обида и злость — если он поймёт её и простит, Эдит сойдёт с ума. И не сказать Коннору о том, что её держало рядом с ним — а точнее, связало в начале — она уже не могла. Любой другой бы воспринял желание Коннора признаться во всём как удачу. Но любой другой бы и не стал встречаться с андроидом. И на что Эдит надеялась? Ей просто казалось, что момент, когда это произойдёт, не настанет. И точно не с подачки Кэйтлин! Когда Паркинсон заметила, как спокойно и отрешённо Эдит это произнесла, она поджала губы. Эдит видела, как Кэйтлин судорожно пыталась понять, что делать в таком случае — видно, ожидала, что Эдит начнёт паниковать и плакать, может, и не на пустом месте возникли эти ожидания. Иногда девушке казалось, что она могла видеть себя со стороны. Как во снах — одновременно и от первого лица, и от третьего. И со стороны она часто выглядела если не жалко, то уж точно нестабильно. Но Кэйтлин не могла знать, что накануне Эдит наконец узнала, каково это — когда тебя любят. И когда твоим телом не пользуются, а с его помощью заботятся о твоей душе и самочувствии. Послевкусие вчерашней ночи окутывало Эдит, будто тёплым одеялом, и защищало от всего. Придавало сил. Да, в этом она точно была сильнее Кэйтлин. Они обе искали любовь, и не в тех местах, где должны были. Но Эдит повезло — возможно, никаких её заслуг тут и не было. А Паркинсон мало того, что не смогла привлечь Гэвина, так ещё и ополчилась против той, кто, по её мнению, в этом был виноват. Эдит даже было жаль её. Совсем чуть-чуть. Но потом она вспоминала, что Кэйтлин точно так же, как и Эдит, лицемерно вынашивала в душе план подставы, и всё ради того, чтобы заслужить любовь насильника. И злость опять поднималась, вытесняя всё остальное. — Ты так спокойна, только потому что думаешь, что у этого не будет последствий, — фыркнула Кэйтлин. — То же самое могу сказать про Гэвина. Он подделывал отчёты, потому что думал, что ему ничего не будет. — Это не одно и то же. Эдит не знала, что ответить. Смысла в этом споре не было, она не переубедит Кэйтлин — и, скорее всего, Паркинсон даже переживёт её в Департаменте. Да и плевать. Разговор с ней окончательно уничтожил желание работать в этой клоаке дальше — каждое слово Кэйтлин будто проходилось хлоркой по внутренностям, выжигало там всё, и когда Эдит видела, с какой уверенностью та выдавала каждую фразу, то на смену гневу приходило равнодушие. Единственное, что её всё ещё пугало — это то, что у неё не будет времени поговорить с Коннором. Если он и узнает, что Эдит была двойным агентом, то это произойдёт в кабинете Фаулера. Коннор узнает об этом от других людей, а это будет позором — худшим из возможных. И она хотела опередить всех и взять свою ответственность перед тем, как её отберут. Когда между Кэйтлин и Эдит появилась секунда молчания, Эдит вскочила и побежала из кафетерия. Будто не сама, а по чьему-то указанию, исходящему изнутри — где-то там, за пределами сознания, было животное, с яростью готовое биться за свою любовь. И она побежала к лифту. Эдит знала, что Кэйтлин поспешила за ней. Что оставалось? Офис находился на таком высоком этаже, что по лестнице бежать было бесполезно. Она бы опоздала. У лифтов никто не присутствовал, и когда она прибежала, один уже стоял на первом этаже. Повезло. Эдит зашла в него и нажала на кнопку, руки мелко дрожали — не от страха, а от адреналина, который всё ещё разрывал изнутри. Девушка чувствовала, как горело тело, как тесно было в одежде, страшно и одновременно — будто она могла всё. Когда двери лифта стали закрываться — как назло, слишком медленно — перед ним возникла Кэйтлин. Будто из пустоты — такая же запыхавшаяся, с красными пятнами на шее, которые выглядели особенно ярко на контрасте с зелёной блузкой. Эдит стало не по себе от того, насколько быстро и уверенно приближалась Кэйтлин — больше неё в два раза и выше, даже когда Эдит была на каблуках. То, как Эдит сбежала, явно разозлило Паркинсон. Помимо красных пятен на шее, её гнев выдавал взгляд — дикий, будто возмущённый от того, насколько всё пошло не по планам. Эдит узнала этот нездоровый блеск в невидящих глазах — так смотрел отец, когда замахивался на мать после особенно тяжелых дней. Так же смотрел Гэвин перед тем, как «наказать» девушку за её вседозволенность, задирая юбку. Все люди в гневе были одинаковы. Наверное, бездомный, которого отпинала Эдит, видел в её глазах то же самое. Это было ужасно. Кэйтлин в один шаг преодолела расстояние до лифта и выставила ногу, чтобы не дать дверям закрыться. — Эдит!.. Её голос напоминал гром, и Эдит попыталась оттолкнуть Паркинсон, уже пытающуюся залезть в лифт, но это было бесполезно — сильные, мясистые руки женщины вцепились в дверцы с такой хваткой, будто от этого зависела её жизнь. Но на самом деле, от этого зависела только одна жизнь — Коннора. Который сидел наверху, как и во время всех обедов и, ничего не подозревая, ждал Эдит. Только мысли о Конноре и его мнении о ней придавали сил. Она могла устать бороться за себя, но не за него. Коннор, при всей своей силе и невозмутимости, воспринимался Эдит, как главная ценность, которую надо хранить, такая хрупкая, что нельзя было никого подпускать и ближе. Он был её, а она его — и Эдит знала, что он думал о ней так же, потому что никогда не уставал и не ругался, видя, что она причиняла себе вред. Но переживал, пытался помочь. Эдит должна была успеть любой ценой, чтобы предупредить Коннора — и поэтому ничего в сердце не дрогнуло, когда она занесла ногу и наступила каблуком на Кэйтлин. Та носила на работу мягкие балетки, и по крику, который вырвался из её рта, Эдит поняла, что наступила прямо на пальцы. Ей даже показалось, что она слышала что-то, похожее на хруст, и невольно сморщилась. Ей не было жаль Кэйтлин, но когда Эдит увидела, как та отшатнулась и по неосторожности упала, девушка отвернулась и прикрыла глаза. Казалось, что её настолько сильно трясло, что даже веки подрагивали. Она не хотела, чтобы эта сцена осталась в её голове, но пока лифт поднимался, в его тишине Эдит продолжала слышать крик Паркинсон и едва уловимый хруст под ногами. Пока она ехала наверх, ей казалось, что её вот-вот опять стошнит — тревога и испуг переполняли тело, покалывали пальцы. Эдит не хотела осмыслять, что только что произошло, это будто бы создавало ещё больше лишних вопросов, а от них и так уже разрывалась голова. Она просто не хотела думать о себе, как о садистке. Но как только она бежала бороться с одной жестокостью, ей приходилось совершать другую. Она не понимала, был ли это её выбор, или всё к этому и так вело. И не хотела знать. Когда лифт остановился на нужном этаже, Эдит на мгновение прикрыла глаза и попыталась прийти в себя. Она не могла влететь ураганом в офис, схватить Коннора в охапку — это было бы даже комично — и всё ему рассказать. Эдит ещё не до конца понимала, что и как могла бы ему объяснить, но знала, что это нужно было делать, хотя бы притворяясь спокойной. Наверное, будь она собраннее и хладнокровнее, она бы смогла сделать это. Просто отключить голову и изложить сухие факты, будто она тут андроид, а не Коннор. Но нет. Эдит чувствовала, что внутри неё уже давно распалился огонь, и, как бы она ни хотела, этот огонь уже не затухнет. После того, как вчера её душа наконец успокоилась и соприкоснулась с нежностью, Эдит нужно будет разбить сердце. В первую очередь, себе. Когда она прикрыла глаза, ей показалось, что, когда она их откроет, начнётся её первый день в Департаменте. Она помнила, как волновалась, стоя в лифте, как хотела выглядеть профессионалом и как боялась за свою честь. Тогда ей казалось, что все здесь уже давно жили по своим законам, и ей тут не место. Первое впечатление, как всегда, оказалось самым правильным. Как что-то могло так кардинально измениться за такой короткий срок?.. Эдит стиснула зубы, сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, и быстрым шагом подошла к столу Коннора. От того, насколько умиротворённо андроид выглядел, закололо в глазах, но она отмахнулась от этого чувства. Трудно было держать лицо, когда казалось, что вот-вот за спиной материализуется Кэйтлин, и прежде, чем Коннор спросил у Эдит что-либо, она выпалила: — Мне нужна твоя помощь в архиве, пойдём. Точнее, ей показалось, что она это выпалила. Но когда она услышала свой голос, то он оказался на удивление отстранённым и будто даже жёстким. Коннор, видимо, тоже удивился приказному тону, но ничего не сказал. Эдит казалось, что он знал её уже лучше неё самой, и поэтому понимал, что сейчас было не время для вопросов. Она для вида взяла какие-то документы со стола и быстрым шагом пересекла офис — от одного края к другому, чтобы спуститься в архив не на том же лифте, на котором могла приехать Кэйтлин. В хранилище вещдоков, как и в архив, было удобнее добираться на лифтах, спрятанных в глубине офиса — в самой дальней его части, где всегда стояла тишина. Но даже в этой устоявшейся тишине Эдит казалось, что она слышала тяжёлый топот Кэйтлин, так же, как вчера девушке везде мерещился Гэвин. Паранойя точно станет ещё одной профдеформацией, если она решится остаться в Департаменте. Когда они ушли вглубь офиса, там, где уже не было камер и никто не мог их видеть, Коннор положил ей руку на плечо и легонько сжал, будто поддерживая, но Эдит стало так тяжело от этого жеста, что она повела плечом и сбросила руку. Это вышло так резко, что сразу захотелось извиниться, но Эдит не могла — ей казалось, что все силы организма уже были сосредоточены на том, чтобы не расплакаться. Она будто пыталась сдержать потоп листком бумаги, её трясло то ли от волнения, то ли от подступающей истерики, потому что Эдит знала, что как только они спустятся в архив — всё закончится. И ей всё-таки нужно будет найти подходящие слова для этого. — Извини, — растерянно произнёс Коннор. Эдит слышала, что он не до конца понимал, за что извинялся. Это было слышно в его голосе, и, даже стоя к нему спиной, она чувствовала, как поникло его тело. Он ещё не видел Эдит такой, когда они оставались наедине — по крайней мере, с тех пор, как между ними появились чувства. Будто избежав его прикосновений, она могла бы успокоить себя ещё больше. Нет, получилось ровно наоборот — теперь она винила себя за то, что уже вела себя грубо с тем, кто старался оберегать её. Но она лишь молча кивнула. Ей стало тяжело говорить что-либо, осознание уже наваливалось на плечи. Лифт приехал, и они зашли в него. — Эдит, что случилось? — Коннор выглядел настолько обеспокоенным, каким Эдит его ни разу не видела. Его непонимающий взгляд, обращённый прямо на неё, узкое пространство лифта, ещё одна попытка прикоснуться к ней от андроида — всё это давило, и Эдит чувствовала, что её уже загнали в угол. Она упрямо продолжала молчать и избегать его взгляда, но не получалось. С одной стороны, Эдит хотела впиться взглядом в глаза напротив, запомнить каждую прожилку, чтобы потом обязательно нарисовать ещё один портрет. А с другой — ей хотелось спрятаться и не запоминать его таким растерянным, будто он был теленком, не понимающим, что его ведут на убой. Если она запомнит этот взгляд, то она запомнит и всё, что привело его к этому. А точнее, их. — Что у нас с делом? Мы его завалили, да? — Промямлила Эдит, слыша свой голос будто через воду. Лифт уже спустился в «подземелье», и девушка таким же быстрым шагом пошла в архив. Интересно, Кэйтлин догадается, куда они пошли? Или она уже бежала к Фаулеру, чтобы доложить всё, что ей известно? В таком случае, сюда нагрянет сам капитан? И что тогда будет?.. Больше всего Эдит хотелось только одного: проснуться. Неважно, когда — за день до этого или за год. Лучше всего, конечно, в другой жизни. Прохладные коридоры душили девушку, она задыхалась и не чувствовала ног. Тревога уже который день выматывала, и сейчас Эдит была в шаге от того, чтобы просто сесть на пол и отдышаться. — Ты так переживаешь из-за дела? — В голосе слышались недоверчивые нотки, но, казалось, Коннор всё же принимал, что Эдит могла так сильно загрузиться из-за нерешаемого задания, — Ничего, всё будет в порядке. Скорее всего. Вчера я не добился признаний от Сэма, но у нас есть признания его владельцев. Этого будет достаточно — в конце концов, чаще всего следователи опираются на слова людей, а не андроидов, если приходится сравнивать. Хотя, конечно, последнее решение будет за капитаном Фаулером. В спорных ситуациях он решает, какой выносится вердикт. Эдит шла, не глядя на Коннора. Так, значит, Фаулер и впрямь был не просто капитаном, а почти Богом. От его решений зависели судьбы даже тех людей, которые не догадывались о его существовании. — И, как думаешь, каким будет вердикт? Голос Эдит был бесцветным. Она зашла в архив и закрыла дверь. Жаль, что на ней не было замка — по крайней мере, не такого, который бы их сейчас смог укрыть. — Капитан Фаулер сурово относится к преступлениям, связанными с андроидами. Думаю, андроида Джонсонов деактивируют, а они понесут наказание за укрывательство преступника и лжесвидетельство. Ты переживаешь, что это дело как-то плохо отразится на твоей карьере? — Нет, мне плевать. — Что?.. — Я сказала, что мне плевать. Я не собираюсь продолжать работать в Департаменте. Эдит наконец решилась посмотреть Коннору в глаза. Почему-то она надеялась, что он не вспомнит про своё решение рассказать о девиации. И впервые девушка задумалась — может он тоже, как и она, чувствовал, что хранил тайну, которая разрывала его изнутри? Может, он тоже всегда чувствовал себя предателем, который совмещал в себе две противоречивые сути? И когда Эдит вспоминала его разговоры о Хэнке, она думала — что, если всё это время она была не триггером для его девиации, а просто той, кто подтвердил её неизбежность? Что девиация — это не только тревога, скорбь и чувство вины, но и что-то приятное, ради чего можно было подвергнуть себя опасности? Может, Коннор бы мог понять её, если и сам, в каком-то смысле, был предателем?.. Эдит было страшно думать о том, что они могут расстаться навсегда, а она так ничего не узнает о нём. Потому что их отношения всегда были про её покой и безопасность, но только сейчас, стоя в архиве и ощущая, что их совместные минуты таяли на глазах, она задумалась, что никогда не думала о том, что Коннор тоже мог в этом нуждаться. — Почему? Это из-за ситуации с Гэвином? Или из-за дела? — Нет, — Эдит чувствовала, как слова вязли и склеивали горло, — я не смогу тут работать. Я… Я знаю, что тебя хотят деактивировать. Я не смогу… Она зажала рот рукой, будто заставляя себя заткнуться. Коннору нужно было спокойствие. Это единственное, как она могла его отблагодарить — подарить ему ощущение, что он всё сделал правильно. Что он спас её и не предал себя. Она опустила взгляд, но не могла его сосредоточить на одном месте — глаза беспокойно бегали, будто ища в пространстве ответ на вопрос. Она чувствовала, что Коннор знал, будто она должна была сказать что-то ещё. И она должна была. Но она не могла. — Тебя хотят подставить, и всё это время капитан Фаулер ищет поводы, чтобы обнаружить твою девиацию и устранить. А так как Кэйтлин хотела отомстить за честь Гэвина и подставить меня, она устроила за нами слежку и видела нас, когда я приходила к тебе. Наверное, она уже докладывает это Фаулеру. Эдит хотелось зажмуриться, чтобы не видеть выражение лица Коннора. Будто защищаясь от правды, оно стало непривычно непроницаемым и серьёзным, отчего девушке на мгновение показалось, будто это её всё это время проверяли. Лучше было бы так. Это значит, что она могла бы больше никогда не появляться в этом проклятом здании. — Если ты сейчас сбежишь, я не выдам тебя. — Я не сбегу, Эдит. Фаулер прав. У меня есть девиация, и я с самого начала должен был доложить об этом. Я говорил тебе, что к концу дела я это сделаю. — Что? Зачем?! Нет, нет, это… — Послушай меня, — Коннор наклонился и взял её за плечи, будто сдерживая от истерики и лишних движений, — я благодарен тебе за всё, что ты мне показала, и очень надеюсь, что я смог тебе помочь, как когда-то не смог помочь лейтенанту Андерсону. Но как бы мне ни было хорошо с человеком, я всегда буду полицейским андроидом. И моя миссия — быть детективом. Без чувств и вероятности предвзятого отношения. Если наши отношения будут разрушать и дальше мою программу, я не смогу дальше работать — я буквально потеряю свой смысл существования, и, как бы мне ни было хорошо, я никогда не буду… Счастлив, если говорить человеческими терминами. Рано или поздно я уничтожу себя, если я не смогу выполнять задания. Это будет неизбежно, это всегда было заложено в моей программе, и даже девиация на это не повлияет. И я понимаю, что в любом случае мы расстанемся, но я бы не хотел, чтобы это произошло из-за моего самоуничтожения. Я не хочу, чтобы у нас был такой конец. За это время я делал всё, что мог, чтобы помочь Вам, Мисс Уайтхэд. Но я не могу закрыть глаза на то, кем являюсь. Чем дальше Коннор вёл свою мысль, тем быстрее глаза Эдит заполнялись слезами. Она то открывала, то закрывала рот, пытаясь возразить, но все аргументы покинули её. И хотя где-то в глубине глаз Эдит видела, что там есть он — её Коннор, его душа, его тепло и нежность, но говорил с ней тот, кто всегда будет предан Департаменту и своей миссии. Будто верный пёс, продолжающий служить хозяину, даже если тот собирался его усыпить. И девушка поняла, что всё это время мысленно готовила себя к тому, что сможет причинить боль Коннору, но никогда не думала о том, что в итоге боль сможет причинить ей он. От того, что он — всё ещё андроид. И что Эдит не сможет его винить. Она даже не злилась, но хотела его спасти, и чем больше он говорил, тем сильнее её трясло от осознания, что это невозможно. — …к тому же, если капитан Фаулер так активно хотел найти признаки моей девиации, он наверняка обсуждал это с тобой, как с моей напарницей. Я замечал, что он вызывал тебя к себе в кабинет чаще остальных. Эдит, Вы это обсуждали? Как же глупо было пытаться обмануть машину, созданную для допросов. Эдит ожидала, что Коннор будет говорить это с той же непроницаемой, практически жестокой, интонацией, что и информацию о самоуничтожении, но нет. Как только его речь касалась Эдит, его голос смягчался, а глаза приобретали странное, многогранное выражение — будто смесь надежды, ожидание спасительного обмана и осознание, что он уже знал правду. Он не спрашивал девушку — он констатировал факт, но, как и любой человек, ожидал, что мог ошибаться. Она же не знала, как рассказать правду, чтобы не быть уничтоженной стыдом в эту же секунду. Оказалось, что и к этому Эдит не была готова. К такому просто невозможно было подготовиться. И если Коннор уже давно понимал, к чему всё вело, то был ли смысл врать и пытаться сохранить его спокойствие? Эдит кивнула. — Да, — она хотела опустить голову, но выдержала и сказала это, смотря Коннору в глаза, чтобы он видел, как внутри Эдит штормило, — он просил меня доложить о любом случае девиации. Но я тебя не выдавала, честно, Коннор! Я хотела, чтобы ты продолжал здесь работать… И я… Я честно верила, что это будет возможно. И каждый раз, когда он выуживал из меня информацию, я сожалела о том, что согласилась на это. Но это было в самом начале… — Я понимаю, — кивнул Коннор, хотя его взгляд выглядел задумчивее обычного, — ты всё сделала правильно. И тут Эдит не выдержала и заплакала. В последнее время она только и делала, что рыдала, и если против личностей типа Кэйтлин, Гэвина, Фаулера и даже отца у её организма выработался иммунитет, то Коннор с его несправедливой добротой в её адрес, с его нежностью и любовью, которая все равно не могла пересилить его рабочие задачи, всегда задевал Эдит особенно сильно. — Нет! Ничего не было правильно! Я предательница, — она всхлипнула, уткнувшись в ладони, — и всё это время ей была. Если бы всё было правильно — я бы сказала тебе всё сразу. Ты жертвовал собой ради меня, ты помогал мне, ты делал всё, что нужно было для моего спокойствия и безопасности, а я — лицемерная трусиха. Я ненавижу себя за это, и каждый раз, когда я резала себя или обжигалась, я просто хотела наказать себя за молчание. Это было невыносимо! Прости меня, Коннор. Это всё, что я могу сказать. Но какая разница, если всё закончится вот так?! Эдит плакала без слёз — её лицо болезненно скривилось и застыло, напряжение разлилось по телу, сковало и его. Она чувствовала, как окаменели мышцы, как душно становилось в архиве, и от взгляда Коннора, который проникался её отчаянием, становилось только хуже. — Когда это произойдёт, пообещай ничего с собой не делать. Это будет для меня ценнее, чем любое прощение. — Я не могу этого пообещать. — Можешь. По крайней мере, это точно будет правильно. Эдит хотелось напоследок обнять Коннора, но она не могла пошевелиться. Она знала — последнее объятие или поцелуй перед расставанием никогда не будут достаточными, от них становилось только хуже. Если знать, что объятие будет последним, то оно уже автоматически станет удушливым, болезненным, похожим на агонию. А если его не будет — то, значит, они не прощаются. Это было наивно, но слабая надежда, что без последнего объятия она может надеяться на то, что их обоих помилуют, помогла бы дать обещание, которое так просил Коннор. И Эдит, обняв себя за плечи, кивнула. — Спасибо тебе за всё, дорогая. Я рад, что мне довелось поработать с Вами, Мисс Уайтхэд. Не вини себя за то, что ты согласилась на уговоры капитана Фаулера — может, он не понимал, что я бы в любом случае сообщил о своей девиации, и поэтому невольно сделал тебя виновной в произошедшем. А, возможно, он хотел как лучше — я уверен, что он давал тебе это задание, опираясь на желание развить Департамент и лично тебя. Иногда нужные действия расходятся с человеческой моралью. Когда-то тебя раздражала эта фраза, но теперь, полагаю, ты согласишься с ней. Они смотрели друг другу в глаза практически на почтенном расстоянии, и Эдит, услышав знакомую фразу — о которой в первые дни работы она думала постоянно — мысленно перенеслась в прошлое. Будто она задремала где-то на работе, очнулась — и вот, их с Коннором ничего не связывает. Он — робот, который лишь иногда пытается через вежливость и любопытство завоевать внимание взбалмошной девицы, чтобы им легче работалось. А она живёт с родителями и пытается привыкнуть к новому месту, где всё ещё окутано шлейфом романтизации и надежды. И всё хорошо. Всё могло бы быть хорошо, но когда Эдит сделала тот конкретный выбор, из-за которого всё пошло не туда? И разве это имело значение, если ничего уже нельзя было исправить? Конечно, нет. — Если ты уйдёшь сейчас, то, возможно, сможешь прийти раньше Кэйтлин к Фаулеру, — произнесла Эдит, пытаясь отстраниться от ситуации. Ей показалось, что Коннор хотел её обнять и прижать к себе, как было пару дней назад, здесь же. Будто излагая факты и делая вид, что её не трясло от ужаса и тоски, всё могло быть проще. И что от этого ей меньше захочется всё-таки броситься в объятия и в последний раз погреться в чувстве, что всё хорошо, и с ней всё в порядке. Но слова Коннора, а особенно — нежное «дорогая» — крутились в голове. Эдит уже знала, что не сможет выкинуть его голос из сознания — он сросся с ней прочно, стал соседом её собственного голоса разума. Вряд ли он смог бы прийти раньше Кэйтлин, да и наверное в сладких фантазиях Фаулера Эдит должна была привести девианта Коннора чуть ли не в наручниках и доложить, что всё готово. Но она не могла этого сделать. Даже Коннор, готовый к самопожертвованию, не требовал от неё этого. Эдит даже показалось, что андроид смог считать зашифрованное между строк послание — «иди, пожалуйста, оставь меня, жалкую и разбитую, наедине, мне ещё надо будет как-то жить с мыслью, что я только потеряла любимого, да ещё и по своей вине. Я буду так думать, сколько бы ты меня ни уговаривал и не успокаивал». — Возможно, — Коннор неловко отошёл к двери, но в последний момент обернулся, — только не вини себя, Эдит. Это бы произошло вне зависимости от того, согласилась бы ты на сделку с Фаулером, или нет. Я запрограммирован на это. Эдит промолчала и лишь посмотрела на него исподлобья. Другой бы счёл этот взгляд обиженным или даже злым, но Коннор наверняка понял, что это был взгляд человека, который боролся с самим собой, чтобы не разрушиться в эту же секунду. Она махнула ему рукой, будто они прощались до вечера и были друзьями, но сама подумала — вот и стало понятно, когда был сделан выбор, приведший их к этому. Тогда, когда Элайджа Камски решил, что полицейский андроид всегда будет верен своему долгу. И никакая девиация не нарушит эти идеалы. Эдит могла о таком только мечтать.Детройт, штат Мичиган 10 октября 2039 года, 16:35:22
Когда Эдит подошла к своему столу, Коннора уже не было, но его стол не пустовал. Он выглядел так, будто владелец куда-то отошёл и вот-вот вернётся. И Эдит, глядя на эту картину, чувствовала, как холодная пустота расползалась в груди. Будто это было одним из знаков, намекающих, что они ещё встретятся. Что Фаулер оценил его честность и отпустил пораньше. Что Коннора не уничтожат, а перепрошьют и вернут — а Эдит, уволившись из Департамента, встретит его где-то на улице, и попытает свою удачу вновь. По крайней мере, это будет не служебный роман. Хоть что-то правильное появилось бы в их отношениях. Все эти мысли ощущались глупо и пресно. Девушка даже не верила в них — просто обдумывала, чтобы отвлечь себя от реальности. Краем глаза она видела Кэйтлин и знала, что Кэйтлин тоже её заметила. Их фантомные взгляды друг на друга не пересекались, будто призраки из разных эпох. Эдит не знала, заходила ли Паркинсон к Фаулеру. А может, она просто ограничилась сплетней и ожидала, когда слух выживет Эдит из коллектива? Пока она об этом думала, Фаулер переваливающейся походкой вышел из кабинета и строгим, громким голосом произнёс: — Мисс Уайтхэд, пройдите, пожалуйста, ко мне. Эдит показалось, что это было настолько ожидаемо даже для коллег, что никто не обратил на это внимание. Её шокирующая минута славы уже прошла — день, когда понизили Гэвина, сложно переплюнуть. Девушка зашла в кабинет на негнущихся ногах. В голове всё ещё было пусто, все эмоции будто выключили. Теперь Эдит себя чувствовала роботом. Просто выполняла приказы, ничего не чувствуя и не рефлексируя. Когда она закрыла за собой дверь и села напротив Фаулера, тот тяжело вздохнул. Будто разрывался, не зная, с чего начать. «Жги. Хуже уже не будет». — Мисс Уайтхэд, сегодня сложилась неоднозначная ситуация, и я даже не знаю, как к ней отнестись. Коннор сегодня признал свою девиацию. Но незадолго до этого приходила Мисс Паркинсон и доложила мне, что видела Вас с Коннором в доме капитана Андерсона. По её словам, Вы держались за руки и в целом вели себя достаточно… Неформально. Это правда? — А разве обвинения, основанные на материалах незаконной слежки, считаются законными? К тому же, были ли вообще у Мисс Паркинсон эти материалы, или Вы поверили ей на слово? Эдит слышала, каким ледяным и жёстким звучал её голос. Даже взгляд, почерствевший из-за боли утраты, будто играл на руку — смотрел в душу, препарировал. Но капитан Фаулер держался так, как и положено было полицейскому со стажем: неприступно. — Нет, однако у меня нет оснований не верить ей. — Почему? Потому что на этот исход событий Вы и надеялись, давая мне это поручение, да? Что я соблазню андроида, выявлю в нём девиацию, а потом сдам? У капитана Фаулера тут же раздулись ноздри, но Эдит это видела будто через мутное стекло — ни страха, ни стыда она не испытала. Удивительно, но яркие реакции, выбивающие из колеи, у неё «включались» только на незначительные события. Когда произошло то, что её реально ранило, она почувствовала себя ледяным трупом, давно потерявшим сходство с человеком. И физически, и морально. — Нет, я надеялся, что Вы проявите себя как профессионал, но не увидел этого. Ваше расследование провалено, а Коннор в итоге пришёл ко мне сам, сказав, что сам почувствовал признаки девиации. И как это понимать?! — А я должна была привести его под рученьки и уложить на Ваш стол? — Хватит ёрничать! Это была Ваша ответственность, но в итоге я увидел, что не Вы с этим справились, а стечение обстоятельств. Ни в профессиональном, ни в личном плане я не заметил ничего, что могло бы Вас выделять среди остальных сотрудников, поэтому не вижу причин Вас повышать. Непроницаемое спокойствие Эдит лопнуло на последнем слове. Что? То есть этот сукин сын сначала внушил ей чувство вины, поставил перед моральной дилеммой, а теперь придумал причину не давать вознаграждение за пройденный кошмар?! — Но мы же договаривались!.. — Мисс Уайтхэд, мы договаривались, что я повышу Вас, если Вы с этим справитесь, а не если Мисс Паркинсон доложит мне одно, а потом Коннор — другое. Вы должны были отчитываться мне по каждому шагу, но вместо этого я видел увиливания и обещания, тем более, как я понимаю, Вы решили, что я ожидал от Вас соблазнение андроида — Вы в своём уме?! Сердце яростно забилось в груди. Эдит даже ни за что не могла зацепиться — эта «сделка» никак не закреплялась на бумаге, ей не было свидетелей, и даже в жизни девушки не присутствовало никого, кто хотя бы косвенно знал о её деле. Это была паутина, которую плёл Фаулер, и даже если Эдит казалось, что она иногда управляла ситуацией, это оказалось заблуждением. В игре, которую вёл один человек, правила могли меняться хоть каждую секунду. — Но в итоге-то получилось, — пожала плечами Эдит, — я завела роман с Коннором, и у него вскрылась девиация. Вы думаете, у него просто так она появилась? — Что? То есть Вы не отрицаете этого?! — А смысл? — Эдит пожала плечами, отстранённо посмотрев на Департамент через прозрачную стену, — Что мне за это будет? Это преступление? Не меньше, чем слежка Кэйтлин и Гэвина, которую Вы им простили, и не меньше, чем то, что Вы мне предложили в качестве «личного задания». Какая разница? Ну какая мне уже разница?! Эдит чувствовала, как устало опустились её плечи. Департамент жил своей жизнью, ничего не менялось. Когда она смотрела на него, не видя ни себя, ни Коннора, она будто трезвела — жизнь не менялась. Работа не останавливалась. Всё существовало по своим правилам, и ни к одному сотруднику эти правила не были привязаны. Её, Эдит, место здесь не значило ничего, точно так же, как место погибшего лейтенанта Андерсона или пониженного в должности Гэвина. Уйдёт она — придёт кто-то новый. Наверняка, лучше, чем она. Эта мысль даже успокаивала. — Знаете, Мисс Уайтхэд, это просто неслыханная наглость. Я уже не один раз пожалел, что нанял Вас, опираясь на достижения Вашего отца — да, это определённо была ошибка. Я хотел сделать Вам одолжение и дать Вам ещё шанс, не увольняя сразу, но, думаю, это бессмысленно. Вы относитесь к этой работе, как к хобби, прогулке на свежем воздухе, а многие люди готовы пожертвовать жизнью ради работы в Департаменте. «Ну и придурки». — Мне их жаль. — Мисс Уайтхэд, Вы уволены. Можете собирать свои вещи, — Фаулер махнул рукой, будто отгоняя надоедливую мошку. — Спасибо. Она поклонилась — без издёвки, искренне благодаря его за свободу. Она не знала, как могла бы работать хотя бы день на месте, из-за которого потеряла все нервные клетки, сердце и душу. Пока она шла до своего рабочего стола, ей казалось, что все события в голове ниточками связывались между собой, а потом вели к Департаменту. Проблемы в семье из-за инвалидности отца, нелюбимая работа, постоянно чувство вины, ощущение потерянной молодости, отсутствие друзей, исчезновение Коннора, все её, Эдит, травмы, физические и моральные. Везде были следы Департамента. И когда девушка собрала свои вещи и надела пальто, она ещё раз взглянула на стол Коннора. Она представила, что андроид вот-вот придёт, а её здесь больше никогда не будет. Что он продолжит работать, раскрывать дела, и никогда больше не будет девиантом. Он просто отошёл, или же его отправили на перепрошивку, после которой Коннор никогда не вспомнит об Эдит Уайтхэд и о том, как Хэнк Андерсон покончил с собой. И Департамент будет жить своей выверенной жизнью, этот стол займёт другая, а преступления в Детройте сократятся. Когда-нибудь сюда вернётся Гэвин и даже поблагодарит Кэйтлин за помощь — мало ли, прозреет, чем чёрт не шутит. Всё будет идеально. А Эдит здесь больше никогда не появится.