***
Александр чувствовал напряжение первые две недели после возвращения Артура и Мерлина с охоты: ему казалось, что уже должно было подойти время для финального испытания сезона. Когда принц вернулся на своих двоих в прекрасном расположении духа и настроенный узнать правду, Косаткин почувствовал облегчение. Затем — через три дня — сомнение, ведь не могло всё пройти гладко, следом — ощущение затянувшегося ожидания. Обычная рутина ненадолго нарушилась, стоило Моргане однажды вечером постучаться в королевские покои и спокойно поинтересоваться, планирует ли Утер, как в прошлом году, к своему дню рождения устроить прогулку по королевству и посетить близ расположенные деревни, чтобы «почтить их присутствием монарха». На вопросительно-недоуменный взгляд девушка стушевалась и пробормотала, что это Артур просил аккуратно узнать, стоит ли ему готовить рыцарей или можно, наоборот, усилить досмотр прибывающих в город артистов, чтобы среди них не проскользнули убийцы, посланные врагами. Александр с минуту помолчал, после неуверенно ответил, что предпочёл бы шумному празднеству встречу в кругу семьи, а после ухода Морганы немедленно послал за Мерлином, так как маг был единственным человеком во всём королевстве, которому можно было задать донельзя простой и одновременно с этим до странности трудный вопрос: — Мерлин, когда у Утера день рождения и сколько лет ему исполнится? Чародей от неожиданности замер: решив воспользоваться любезным приглашением Александра и сесть за стол, Мерлин отодвинул стул, согнул колени, но застыл, застигнутый врасплох вопросом. — Я… не знаю, — чистосердечно признался он. — Так узнай, — не то умоляюще, не то просительно протянул Косаткин, запустив пальцы в волосы. Раскрыть себя из-за такой глупой мелочи Александру совершенно не хотелось. Мерлин вернулся на следующее утро с утешительными новостями: день рождения короля нескоро — точнее: зимой будущего года, — а Артур просто решил заранее подготовиться, чтобы ближе к праздничной дате не началась суматоха и вдруг не выяснилось, что все приготовления придётся проводить в последние минуты. Мерлин и Александр переглянулись, усталым вздохом выразили общее отношение к затеям Пендрагона-младшего, пожелали друг другу хорошего дня и разошлись каждый по своим делам. Зверь рыкающий постепенно стал забываться. Косаткин позволил себе непростительную оплошность: он расслабился. О Нимуэ ничего слышно не было, охоты Артура заканчивались успешно: то стражники несли за принцем птиц, то волоком тащили громоздкого вепря; также Пендрагон воодушевлённо рассказывал о встрече с единорогом (которого не убил, потому что Мерлин начал читать лекцию о важности священного животного и последствиях, могущих настигнуть наследника трона) — единственной, запоминающейся и короткой. Всё это усыпило бдительность, и Александр без должного внимания отнёсся к возникшим слухам, что в лесу завёлся огромный зверь. Не взволновали его и разговоры о пропавших охотниках… И лишь когда Артур вызвался проверить лес — забил тревогу. Но было поздно: Пендрагон, взяв несколько стражников и Мерлина, уже отправился в путь. Косаткин думал, что готов к тому, что должно произойти. Он морально настроился увидеть, как едва живого принца подхватят стражники и отнесут к лекарю, как чародей решится отдать свою жизнь за Пендрагона, как будет горевать народ (сцена с горящими в ночи свечами была прекрасна: она показывала, сколь мала была надежда спасти Артура, и Александр при просмотре едва ли не осязал тревожность происходящего). Но того, что на месте Артура окажется Мерлин, Косаткин предположить не мог. Оцепенев, он наблюдал за взволнованными Артуром, Гвиневрой, Ланселотом и Морганой: они несли чародея к Гаюсу. Стоило процессии скрыться, и Александр отмер. Сорвавшись с места, он бегом последовал за ними, но нагнал лишь у лекаря. Все присутствующие окружили Мерлина и на прибывшего короля внимания не обратили. — Что случилось? — запыхавшимся голосом поинтересовался он, останавливаясь возле Артура. — Зверь рыкающий хотел напасть, — принц ударил кулаком по столу, и склянки громко звякнули, — а Мерлин… — он неопределённо махнул рукой, и Косаткин понял, что Артур имел в виду магию. — Ты его знаешь: неуклюжий, — Пендрагон обличительно указал на колдуна. — Зверя занесло, Мерлин попытался уклониться… споткнулся и напоролся на когти, — Артур сел на скамейку и спрятал в ладонях лицо. — Его можно спасти? — обеспокоенно спросила Моргана, готовя ткань для перевязи. — Нет, — после продолжительного молчания ответил Гаюс. — Да, — холодно отозвался Александр. — Проследите, чтоб он не умер, — притихшие под властным взглядом короля Гаюс, Моргана и Гвен осторожно кивнули. — Ланселот, Артур, за мной. Они спустились на первый этаж, вышли во двор. Возле темниц Косаткин попросил рыцаря и принца подождать, а сам отправился к дракону. Вести к ящерице Артура и Ланселота пока не следовало: во-первых, не о всём при посторонних можно говорить, а узнай принц раньше времени, что Утер Утером не является, и спасение Мерлина будет омрачено недоверием к Александру; во-вторых, уже сам факт того, что король стремится спасти слугу, должен не то что зародить, а взрастить и так должные давным-давно появиться в душе Артура сомнения; в конце концов, в-третьих, Килгарра должен был знать, что под удар попасть обязан был вовсе не Мерлин… Дракон словно ждал прихода Косаткина: стоило мужчине войти в подземную пещеру, и Килгарра, предупредив вопрос, произнёс: — Мерлину не нужно было скрывать свой дар от Артура, так что маг пошёл первым, — дракон расправил и вновь сложил крылья. — Изменение в судьбе юного чародея не может не затрагивать жизни остальных. — Где Авалон? — Александр знал, что времени на иные вопросы — почему ранее влияние изменения канона не сказывалось? почему именно сейчас? не Нимуэ ли натравила зверя, зная, что ненавидимого ею Мерлина, скорее всего, заденет? — не было. — Как до него добраться? — Закрой глаза и открой свой разум, — Килгарра опустил голову и приоткрыл пасть. — Я дам тебе необходимое знание, но и ты поклянись, что освободишь меня. — Обещаю: однажды эту цепь уничтожат, — мужчина следил за своими словами: он не обозначил срок, а значит, накликать беду на Камелот, даровав дракону свободу, можно не опасаться. С другой стороны, и затягивать опасно: кто знает, чем чреваты клятвы древним существам. — Когда-нибудь я спрошу с тебя. Косаткин не знал, что сделал Килгарра: он почувствовал, будто ему в лицо пустили поток горячего воздуха, — почти обжигающего, — а после Александр поймал себя на мысли, что знает дорогу к озеру. Что ведает, с какой стороны подойти, чтобы не попасть в ловушки, какое слово является так называемым «заклинанием», что заставит лодку доставить путников до острова. — Спасибо. — Будь осторожен, — бросил вслед дракон, — услышит ли отец сына, будет зависеть только от тебя. Артур и Ланселот вопросов не задавали: стоило им увидеть выражение лица Александра, и они сразу же проглотили заготовленные слова. В молчании дождались, пока слуги подготовят лошадей. Косаткин в седло забрался первым и, не став дожидаться остальных, отправился в указанном драконом направлении. — Куда мы едем? — поравнявшись с Артуром, задал вопрос Ланселот. Они ехали позади короля, стараясь не отставать, но и не появляться в поле зрения монарха: им не нравился взгляд Утера. — Что происходит? — Не знаю, — Артур хмурился, не отводя цепкого взора от спины отца. В его голове роились мысли, и принцу казалось, что вот-вот он уже поймёт, что же происходит с королём с того дня, как Мерлин спас Артура на пиру. — Это может быть магией? Артур не ответил, неопределённо поведя плечами — он знал не больше Ланселота. Его не поставили в известность, куда они едут. Принца больше заботило то, что они оставили Мерлина тогда, когда ему больше всего нужна была помощь. Как знать: быть может, останься они, и Гаюс бы вспомнил хоть что-нибудь — пусть даже заклинание или зелье, ингредиенты для которого нужно было бы снова искать, к примеру, на корнях того же дерева смерти. С другой стороны, на отрицание лекаря Утер возразил, так что… — Ланселот, — тихо позвал Артур рыцаря, — ты знаешь, что находится в подземелье, куда ходил отец? — Нет, — покачал головой тот, — но там бывал и Мерлин, — вспомнил он. — Магия, — одними губами произнёс Пендрагон, а в следующее мгновение ему и Ланселоту пришлось пришпорить лошадей: они начинали отставать. Сколько минуло времени — того никто не знал. Путники не останавливались на ночлег, не сворачивали с пути, когда совсем стемнело. Сон не сморил их ни ночью, ни с рассветом. Когда же на следующий день они достигли берега озера, солнце медленно скрывалось за вершиной холма. Александр спешился, окинул взглядом лодку, обернулся посмотреть на своих спутников — Ланселот перевязывал поводья лошадей между собой, Артур доставал из ножен меч — и занял место ближе к носу их средства передвижения. Принц с рыцарем сели позади, Косаткин прошептал заклинание, и лодка тронулась с места, направившись к острову. Над водой стоял плотный туман. Александр опустил взгляд, всмотревшись в поверхность озера, и ему показалось, будто он увидел в воде отражение чьего-то лица. Стоило моргнуть — и наваждение исчезло. Когда лодка пристала к берегу, Косаткин, не оборачиваясь, тихо обратился к Артуру и Ланселоту: — Обойдите постройку, посмотрите, есть ли вход с другой стороны. Здесь мы встретим Нимуэ. Постарайтесь подобраться к ней со спины. Если что-либо пойдёт не так — поступайте, как сочтёте нужным. И не мешкайте: поймёте, что промедление опасно — атакуйте. — Отец, что происхо?.. — Артур, знай: что бы ни случилось, я очень рад, что ты был моим сыном, — Александр отчего-то не сомневался, что скоро тайна его личности, хранимая за семью печатями, перестанет таковой быть. — Ланселот, — тот обратился в слух, — не давай им совершать глупости: ни Моргане, ни Мерлину, ни Артуру, — рыцарь несмело кивнул. — Вперёд. Махнув рукой в сторону, Косаткин подождал, пока Артур с Ланселотом скроются из виду, и, собравшись с мыслями, ступил на дорогу, ведущую в крепость. Ступени были каменными, крепкими, и Александр, если бы не знал, не сказал бы, что Авалон существует давно. Возможно, на постройке больше отразилось время, чем сказалась Великая Чистка. Стоило пройти чуть дальше, и мужчина покрылся мурашками: воздух был наполнен магией гораздо более сильной, чем в том месте, куда его отвели друиды, и она давила со всех сторон, будто зная, что Косаткин не является магом и ему здесь делать нечего. Вскоре показался алтарь, и Александр лишь приветственно кивнул, когда через мгновение вышла Нимуэ. Ведьма ступала легко, смотрела прямо, улыбалась высокомерно и с плохо скрываемым злорадством. Она знала, зачем сюда прибыл Косаткин, — не могла не знать. Нимуэ остановилась у алтаря, легко коснулась кончиками пальцев ободка Чаши Жизни, после исподлобья глянула на Александра. — Я знаю, что ты можешь помочь, — женщина широко улыбнулась, — вопрос в том, станешь ли. — Нет, — покачала головой ведьма, — в том, готов ли ты заплатить требуемую цену, — Нимуэ смотрела в глаза. — Чью жизнь ты готов отдать? Александр задержал дыхание. Только сейчас он осознал, какая решительность горела в сердце Мерлина, если он без сомнений решил отдать свою жизнь вместо жизни Артура, какие чувства его обуревали и как жгло знание, что, вернувшись, излечив Пендрагона и отправившись спать, он может больше не проснуться. Мерлину было, что терять, он был молод, и всё же маг без колебаний готов был заплатить цену. Косаткин же умирать готов не был: когда всё закончится и Древняя Магия вдоволь наиграется с их жизнями, он должен вернуться к семье. А потому ответить на вопрос Нимуэ не мог. — Жизнь в обмен на жизнь. Баланс нужно блюсти. — Раз так, — Александр и Нимуэ обернулись на голос, раздавшийся сбоку от них, — возьми мою. — Ланселот… — Косаткин возненавидел себя за то, какое облегчение почувствовал. Ведь в глубине души знал, что именно ради этого взял с собой именно его — самоотверженного рыцаря, готового отдать жизнь за другого.***
— Озеро! — задремавший Гаюс дёрнулся от неожиданности и открыл глаза. Пока взгляд пытался отличить в полумраке — из горящих осталась всего пара свечей — Мерлина от мебели, чародей уже соскочил с кровати и стал натягивать рубаху. — Мне нужно к озеру. — Мерлин… — лекарь не верил своим глазам: ещё днём умирающий чародей сейчас лучился энергией. — Гаюс, — юноша смущённо улыбнулся. — Где мне искать Авалон? — Зачем тебе туда? — Как всегда: всех спасать, — лекарь бы посмеялся, если бы не знал, что Мерлин не лжёт. — Я не знаю, какие цели преследует дракон, но он не мог не знать, что зверь рыкающий меня не убьёт: мы оба — создания магии, она же и излечила меня. Гаюс до конца так и не понял, что имел в виду Мерлин; да и было не до погружения в мысли, когда чародей начал выпытывать путь до Авалона. С чего он решил, что лекарь знал, как туда добраться, Мерлин не ведал, но факт остался фактом: Гаюс подробно объяснил, куда юноше следует держать путь и где можно дорогу сократить. Уговорить Мерлина отправиться хотя бы утром было невозможно, — маг всё твердил о том, что нужно спешить, — и Гаюс из окна наблюдал за тем, как Мерлин покидает город. Наверное, в относительной степени тому повезло быть слугой: юноша знает, где лежит ключ от конюшен. Лодка находилась на прежнем месте, словно не доставляла никого к острову. Лошади, принадлежащие Артуру, Ланселоту и Александру, стояли на берегу. Мерлин не знал, насколько опаздывал, и очень надеялся, что прибыл вовремя. Впрочем, лодка словно специально плыла медленно, и юноша нервничал всё сильнее с каждой секундой. Не дожидаясь остановки, Мерлин покинул средство передвижения и бегом взлетел по лестнице, направляясь в центр постройки. — Стой! — нарушил он спокойствие криком, и Ланселот, уже готовый взять Чашу Жизни вместе с Нимуэ, отдёрнул руку. — Фуф, — упёрся он ладонями в колени, пытаясь отдышаться. — Я жив. — Мерлин! — Александр опёрся на алтарь: чародею показалось, что «короля» подвели ноги. — А раньше ты этого сказать не мог?! — тон был серьёзным, но в глазах сверкали искорки веселья. — Простите, оживал, — развёл руками Мерлин, улыбаясь. — Мерлин! — показался и Артур. Стремительно бросившись к слуге, принц с такой силой хлопнул его по спине, что несчастный маг повалился в траву. — Не смей больше умирать, иначе до конца жизни будешь конюшни чистить. — Я вас тоже рад видеть, — пробурчал Мерлин. — Все в сборе, — о Нимуэ все позабыли — а зря. Ведьма обвела собравшихся взглядом, внимательно посмотрела на Александра, улыбнулась и щёлкнула пальцами. Косаткин от неожиданности покачнулся: перед глазами помутнело, а голова взорвалась голосами. Барьер, установленный друидами, пал: тому способствовал и дракон, и нахождение в месте сосредоточения магии, и давление Нимуэ. Его воля дрогнула под натиском ведьмы, и живописный пейзаж Авалона сменился тюрьмой: его руки были присоединены нитями к кресту от куклы-марионетки, как и у Утера, находящегося напротив. Это не давало двигаться. — Что происходит? — осведомился Ланселот, наблюдая за тем, как «король» выпрямляется, принимает протянутый Нимуэ меч и, пустым взглядом смотря на Артура, начинает наступать на принца. — Она хочет убить Артура руками «Утера», — Мерлин поднялся на ноги, первым поняв цель ведьмы. — Отец, — первый удар был успешно блокирован. — Отец! Настоящий Утер был без сознания: его голова была низко опущена, тело безвольно повисло. Александр не знал точно, что на короля повлияло: заклинание Нимуэ или же друидов. Последние ведь отгородили сознание Косаткина от ведьмы и Пендрагона, и он не знал, что конкретно они предприняли: может быть, как-то усыпили их, а власть Нимуэ окрепла за счёт магии, воздействие которой ощутил Александр, и превзошла колдовство друидов? Косаткин попытался пошевелиться — не получилось. Тогда он сделал то, что в его ситуации показалось Александру логичным и верным решением: он набрал в лёгкие как можно больше воздуха и позвал короля Камелота по имени, не в самых цензурных выражениях сообщив, что Утер сейчас проспит то, как собственными руками убьёт своего сына. Эффект был потрясающим: Пендрагон слабо пошевелился, а после открыл глаза. Осознание происходящего придало ему сил, и нити порвались, освобождая Утера от власти ведьмы. — Не смей трогать моего сына, — произнёс Утер Пендрагон, впервые за долгое время обретая полный контроль над своим телом. Александр остался внутри него, не способный диктовать условия, и король величественно расправил плечи. — Утер, — расплылась в широкой улыбке Нимуэ. — Наконец-то я могу убить тебя.