Бабочка под стеклом

И все же Рицу достаточно прилично (если бы речь шла не о нем, можно было прибегнуть к выражению "до умопомрачения", но знаменитый самоконтроль директора делал для него подобную степень волнения невозможной) тревожила упрямая Сила воспитанника, никак не желавшая проявиться наконец стабильно (да, чаще всего при общении с Соби опекун не чувствовал ее вовсе) и более-менее полностью, а не жалкими фрагментами (правда, они, пусть даже отдельные и несерьезные, производили весьма неплохое впечатление, поэтому Рицу так и хотел ощутить Силу мальчика целиком - ведь она, похоже, поразит любого знатока своей огромной всесокрушающей мощью!). На тот бой воспитанника с Беспощадными, который он настолько успешно подстроил, Рицу, к своему искреннему сожалению, не успел, поскольку ждал важного звонка на городской телефон, и, понятно, не мог отлучиться из кабинета ни на миг, но внимательно и чутко вслушивался в открытую Систему Соби, скрупулезно анализируя ее особенности и параметры, а еще жадно ловил всплески и перемещения Силы, сопровождающие каждое произнесенное заклинание и непременно меняющиеся по сложным, но вполне определенным закономерностям, знакомым Рицу, когда очень интересовавшемуся подобными вещами, до мельчайших подробностей. Вот заклинание, вернее, его идея, обусловленная своевременной подсказкой Жертвы и поддержанная ее Силой, текущей сейчас от нее к Бойцу щедрым потоком (он сам и параметры его перемещения описываются формулой… впрочем, неважно), рождается внутри Бойца, сразу же подвергается быстрым и почти бессознательным рассмотрению и шлифовке (Бойцу нужно очень много и прилежно учиться, чтобы подобная быстрота и ловкость управления словами и вплетания в них Силы нужной интенсивности сделалась возможной), вот заклятие после всех внутренних доработок наконец произнесено вслух (желательно с выражением, ведь оно повышает эффективность атаки иногда на порядок, но увы, в пылу схватки слишком многие Бойцы пренебрегают данным условием!), вот оно движется к противнику, на лету преодолевая сопротивление воздуха и порой изрядно теряя при этом в мощности (ничего не поделаешь, энергию диссипативных потерь еще никто не отменял, а Бойцам стоит следить за своими заклятиями не только на стадии их возникновения и произнесения, но и на протяжении всего его существования вплоть до попадания в противника, дабы в случае необходимости вновь напитать его Силой взамен рассеявшейся в пространстве Системы), Пара в целом на стадии атаки напоминает сообщающиеся сосуды, и Сила, убывающая в Бойце, немедленно восполняется Жертвой, причем со стороны последней скорее инстинктивно, чем по-настоящему продуманно ; вот заклинание завершает свой путь, сталкиваясь с противником… или с вовремя выставленной им защитной оболочкой. Ничего, Соби-кун, похоже, неплохо справляется для совсем еще зеленого новичка. Две Силы, сходные по базовым характеристикам, так как они обе принадлежат Бойцам, вступают в контакт и, ведомые своими владельцами, спорят в могуществе, и их влияние на поля, составляющие Систему, выражено в неравенстве, справедливом при… «Черт, опять я отвлекся на теорию!» Сила противника (в данном случае, Соби) поначалу намертво блокирует сложное сооружение из речевых конструкций (они – каркас всего построения), пронизывающих их потоков чужой мощи (о, Риоко постаралась на славу!) и скрепляющей их воедино нервной энергии, берущей свое начало в желании победить, свойственного любой Паре, вступающей в сражение (формула тут сложна на редкость; это даже не одна формула, а их система, включающая в себя множество интегралов и прочих достижений математической науки), но потом, к сожалению, хитрая изящная мелочь (откуда она, кстати? Неужели Риоко придумала ее сама?) Хм, да и формулы подходящей не припоминается… Значит, Беспощадные вовсе не напрочь теряют над собой контроль под воздействием активированного Имени, раз способны встраивать в заклинания подобные элегантно-убийственные штучки!) находит в защите мальчика крохотную лазейку (или, вероятнее всего, создает ее сама, ведь, судя по ее устройству, именно для таких вещей она и предназначена), и Сила, доселе нематериальная, в результате контакта с живой высокоорганизованной материей (проведенные ранее многочисленные опыты на разнообразных животных показали, что исключительно структура организмов высших млекопитающих обладает способностью трансформировать умерщвляющий потенциал Силы в вещественные объекты, до определенной степени сходные с ограничителями; для прочих существ воздействие Силы в лабораторных условиях заканчивается летально), превращается из сложной по строению, но все же чистой энергии, во вполне материальные лимитеры (исследователи расходятся во мнениях, но, видимо, к подобному эффекту приводят окружающие человека токи, возникающие в результате тонкого и сложного взаимодействия между собой нейронов и их групп, а также головного мозга и периферической нервной в целом, которые, вступая в контакт с Силой, каким-то образом преобразуют ее волновую природу в вещественную). Соби вздрагивает и непроизвольно задерживает дыхание от боли (она тоже имеет свои специфические характеристики, отличные от таковых боли любого другого происхождения), затем ему удается успешно совладать с реакциями тела и весь цикл повторяется заново. Эх, как Рицу соскучился по всем этим ощущениям – даже по вгрызающейся прямо в кости и огненными разрядами бьющей в голову боли от ограничителей! Как ему не хватает битв, Системы вокруг, порой казавшейся чуть ли не одушевленной, неистово-торжественного биения Силы внутри, приятно дурманящего разум и зовущего за собой к победе (или, возможно, к смерти? Ну пусть и к ней, неважно, ведь все равно обладание сей непостижимой субстанцией и участие в бесподобных по доставляемым впечатлениям магических битвах того стоит!), а главное – Бойца рядом. Того человека, который дарил Минами драгоценное чувство собственной целостности взамен так часто испытываемому им прежде ощущению мучительной незавершенной половинчатости. Оно, это ощущение, преследовало Рицу всю его жизнь, иногда почти не проявляя себя, а иногда становясь практически невыносимым, и полностью покинуло его только тогда, когда, откликаясь на зов своего Бойца, он поспешил воссоединиться с ним, следуя ярко сияющим виткам активированной Связи. И когда Минами и его Боец, обретя каждый свою вторую половинку, заглянули друг другу в глаза, он уловил, как его душа – сиротливый одинокий кусочек, с самого начала лишенный чего-то необходимого и очень-очень важного, теперь это важное обрел, и пусть отныне у них с его Бойцом одна душа на двоих, но зато она – цельная и прекрасно завершенная в своей чудесной монолитности. Но вот Бойца не стало, и Рицу (то есть его душа и сознание) осиротел вновь, но сейчас переносить свою чрезвычайно болезненную неполноценность (конечно! Разве половину души можно назвать полноценной? Да никогда!..) оказалось гораздо – о, гораздо! – тяжелее, ведь он знал, что на возвращение былого волшебного чувства единения надеяться уже не приходится… И ненужное больше Имя порой невыносимо зудело, будто странное светящееся клеймо, вновь пробуждая горестные воспоминания и растравляя и так никогда не заживающие до конца раны сердца… Имя желало снова использоваться, снова кем-то руководить и направлять – к победам, могуществу и славе – но приязнь, нежность и чуть ли не любовь тоже находились в его власти, которую Минами запросто мог бы пустить в ход, раз Соби подвернулся ему так вовремя! «Может, и правда сделать его своим? - размышлял иногда Рицу – когда тоска по Системе и боям становилась практически нестерпимой. – Хм, действительно, Соби-куну все равно позже потребуется Жертва, дабы он сумел реализовать собственную мощь в полной мере… Так почему этой Жертвой не могу быть я?.. Да, вероятно, подобный вариант и правда стоит рассмотреть подробнее, детально взвесив все «за» и «против», а пока… пока Соби-кун еще только ПОТЕНЦИАЛЬНЫЙ Боец, Сила которого спит, не в состоянии пробудиться до конца! Вот этим мне, старому мечтателю, немало искушенному в строительстве воздушных замков, и надлежит заняться в первую очередь, а уж потом начинать подбор и изучение кандидатур на роль его Жертвы, не раньше… Однако с такими прочными запорами, удерживающими Силу внутри, я не сталкивался ни разу; что и говорить, Соби-кун задал мне сложную задачу! Но будем надеяться, очередной поединок с опасным противником благополучно разрешит ее. Дело за малым – этих самых противников подобрать! В общем, хватит пустых раздумий, пора переходить о теории к практике!» и Рицу рьяно принялся перебирать все обучающиеся в «Семи голосах» Пары на предмет их встречи с Соби в бою. А после новых – но не слишком уж долгих размышлений – остановился на Сумико Мацумото и Хэчиро Исикаве, носящих Имя Нетерпеливые. Сумико и Хэчиро учились в выпускном классе, причем учились более чем прилично, успевая и по профильным, и по общеобразовательным предметам одинаково хорошо, что, в общем, среди студентов «Семи голосов» встречалось редко. А их Имя, по мнению многих, долженствующее превратить их в особо не рассуждающих торопыг, делающих все впопыхах и крайне небрежно, в обычной жизни – к разочарованию этих многих, не искушенных в теории Имен, не проявляло себя никак: настолько вдумчивых и рассудительных среди прочих школьников было еще поискать! И, кстати, совсем не факт, что похожие на Нетерпеливых нашлись бы… Их Имя демонстрировало свою сущность (во всяком случае, пока) только и исключительно в Системе – и опять не так, как рассчитывало большинство: оно лишало терпения не своих обладателей, а почему-то их соперников, которые сразу теряли голову и лезли в атаку словно безумные, постегиваемые и собственной Силой, и входящим в ней в странное, почти неизученное взаимодействие Именем Нетерпеливых. Рицу о данном непонятном эффекте знал прекрасно, поскольку всегда интересовался феноменами наподобие, и планировал, что Имени Сумико и Хэчиро удастся наконец расшевелить Соби-куна и устранить преграды на пути его томящейся взаперти Силы. А Нетерпеливые, когда внимательно выслушали в кабинете директора то, что он им собирался поручить, с энтузиазмом покивали и уважительно подтвердили: да, они все поняли и осуществят просимое в лучшем виде, тем более сразиться лишний раз – это довольно заманчиво, хотя, в принципе, Сила не толкает их к схваткам столь интенсивно, как, например, тех же Беспощадных. Но, несмотря на благоразумие Нетерпеливых и отсутствие у них кровожадности Риоко и Азэми, драться с ними, особенно в неформальных боях, не жаждали тоже: а кому, скажите на милость, понравится, когда нечто неведомое ударяет тебе в голову, напрочь выметая из нее выдержку и способность анализировать обстановку (да-да, и Жертв это касается обязательно! А некоторые Бойцы в плане выработки стратегии битвы надеются исключительно на них, не затрудняя себя эдакими тонкостями вовсе…), после чего соперники Нетерпеливых превращаются в бездумных роботов, стремящихся только атаковать, атаковать, атаковать… пусть даже в ущерб себе, неважно, ведь главное – победить! А если посмертно – значит, такова судьба, чего уж теперь!.. Словом, многие Пары, способные быть достойными противниками для Нетерпеливых в боях, происходящих на переменах и после уроков, отнюдь не горели желанием вести себя глупо и маниакально из-за временно покинувшего их рассудка, и Сумико и ее Жертву Хэчиро не вызывал никто, лишь периодически – несколько Пар из пузатой мелочи, недавно пришедшей в школу. Их по неизвестным причинам прикалывало делаться боевыми автоматами без ума и способности критически воспринимать летящие в них заклятия. Но сражаться с малышней, которая, будучи под воздействием Имени, делалась совершенно уязвимой, ибо об отражении направленных в них заклинаний не заботилась совсем, не желали уже сами Нетерпеливые, поэтому они чаще всего на переменах тосковали у окна, от нечего делать в сотый раз повторяя заданное, а на уроках практики с ними чаще всего сражался кто-нибудь из преподавателей, чьи навыки защиты, обусловленные немалым опытом различных битв, уже не зависели от вмешательства разума. И Нетерпеливым, естественно, было слегка обидно, что в постоянных школьных выяснениях отношений в Системе их обходят стороной; словом, на идею Рицу они откликнулись с радостью, заверив директора в своих намерениях исполнить порученное безупречно. И Рицу принялся ждать. Правда, в своих планах и расчетах он не придал значения одному, но очень важному фактору: Соби теперь не стремился драться ни под каким видом, поскольку после битвы с Беспощадными жутко боялся и Системы, и сражений в целом. Да Рицу, собственно, и не знал об этом чрезвычайно огорчительном факте, ведь Риоко и Азэми в своем докладе о ходе поединка с Соби умолчали о его страхе: с их точки зрения, он являлся совсем незначительным моментом, не стоящим упоминания даже в двух словах. Риоко и Азэми под направленным на них пристальным взглядом директора чувствовали себя несколько виноватыми в том, как обошлись с его воспитанником (а Агацума, между прочим, - воплощенная мягкость и чуть ли не нежность, вот! И его хвост раздражает своим ухоженно-привлекательным видом до невозможности! Ух, ну и хвост! Если бы им такие, вся мужская – да и некоторая женская, чего греха таить! – часть школы бегала бы за ними словно привязанная, умоляя хоть о кратком свидании, а то и вообще бы лежала у их ног, а они бы гордо шествовали по телам поклонников и поклонниц, благосклонно кивая наиболее заинтересовавшим их!), и, рассказывая в малейших подробностях о стычке с Соби, то и дело скованно пожимали плечами и неуверенно переминались с ноги на ногу, стремясь поскорее покинуть неуютный кабинет господина директора (сейчас они искренне жалели Соби, вынужденного каждый день общаться с эдаким ледяным монстром. Ох, несчастный Агацума! Немудрено, что ему свойственна некоторая затюканность! Иметь такого опекуна – это же вообще с ума сбесишься, последняя крыша уедет!). Ну а что он испугался – подумаешь, велика важность! Может, он не навсегда, а на время; и потом, их многие боятся… И говорить о боязни Соби Рицу-сенсею лучше не надо, ведь мало ли, как он отреагирует?! Еще ругаться начнет или вообще побьет – мальчишки недавно рассказывали, будто у него в столе целая куча плетей и кнутов заготовлена! Правда, непонятно, откуда они про нее знают, но все-таки… С директором нужно держать ухо востро и особо не трепаться, тем более, о разных сомнительных вещах, могущих ему не понравиться. И Беспощадные не упомянули о возникшем у Соби ужасе перед битвами; о конце боя они слишком не распространялись в принципе, просто без деталей сообщив о своей победе и использованном для ее достижения заклинании. Правда, за него тоже с большой вероятностью могло влететь по первое число, но Рицу прекрасно помнил, что разрешил им не сдерживаться, и ожидаемого Беспощадными недовольства с его стороны не последовало. А Соби, тем не менее, продолжал бояться, но по-прежнему молчал о своем страхе; в общем, он не очень-то и мешал ему, ведь на битвы его пока не вызывали, и сам он, разумеется, не вызывал никого тоже… Только Нетерпеливые, всегда исполнявшие поручения старших быстро и старательно, вскоре нарушили его относительное спокойствие, вызванное отсутствием непонятных сражений и, как следствие, Силой, абсолютно не дающей о себе знать, преградив ему путь в одном из школьных коридоров, по которому мальчик беззаботно направлялся погулять: на улице такая чудесная погода! Сейчас он от души набродится среди окружающих «Семь голосов» деревьев, напитается почти невозможной красотой их листьев и веток, волнующихся на ветру, а еще досыта налюбуется стремительно несущимися по низкому (наверно, если встать на цыпочки и посильнее вытянуть руку, то утонешь пальцами в его ласковой синеве!) светлому небу, совсем не кажущемуся сегодня огромным и необъятным. Облака перемещаются быстро, и их изменчивые контуры порой воплощают собой самые фантастические видения, раньше становившиеся зримыми лишь в мечтах, а их уменьшенные отражения превратят глаза Соби, со всех ног бегущего к выходу из школы, в маленькие кусочки неба на земле, словно доказывая лишний раз их единство… И мальчик, доверху наполнившись чудесами такого великого и непостижимого, такого волнующего в своей притягательности мира (он, конечно, всегда умел видеть красоту в любой не стоящей внимания других мелочи, но иногда, в особо предназначенные для этого дни, от восхитительной соразмерности и ясно ощущаемого, но трудно уловимого ускользающего очарования всего сущего ему делалось почти больно и горячо распирало изнутри), медленно вернется к себе, стараясь не упустить ни одного впечатления, которые кажутся ему драгоценной золотистой жидкостью в хрупком полупрозрачном флаконе, чьи формы поражают своей утонченной изысканностью. Неслышно зайдя к себе, он сколько-то времени посидит на кровати, глядя прямо перед собой рассеянным взглядом и перерабатывая увиденное на улице из эфемерно-сказочного в уже более прозаические образы, вполне поддающиеся запечатлению на бумаге с помощью карандаша и красок. И приступит к их воплощению, раскрыв альбом, сначала неуверенно и как бы во сне, потом же с каждой минутой все более четко, но иногда вновь замирая над незаконченным рисунком, будто для того, чтобы свериться с некими внутренними эталонами… Кстати, Соби всегда хотелось нарисовать хоть какой-нибудь маленький незначительный листик так, как он воспринимает его не глазами, а душой, но ее тонкие смутно-неуловимые порывы и мистические по своей сути движения пока не давались его усилиям, несмотря на многочисленные попытки, и тогда мальчик расстраивался и ругал себя за неуклюжесть рук и общую тупость. И то, что в рисунках приходится довольствоваться формой, а не сущностью вещей, изрядно огорчало его, подспудно понимавшего ограниченность такого подхода и в искусстве, и в жизни в целом. Содержание должно преобладать над оболочкой, Соби знал это всегда и точно, но увы… воплотить свои знания в линии на бумаге у него пока не получалось. Да и, возможно, не получится в принципе: ведь бумага и рисунок на ней, как ни крути, тоже до отвращения материальны! Еще бы, ведь их можно потереть пальцем, размазывая карандашный след, или помять края, а впечатления – штука капризная и ужасно своенравная: о них стоит лишь подумать более сосредоточенно , и они тут же ускользают, заманчивые, дразнящее-переменчивые… … Только все это будет после. Если вообще будет, поскольку Соби так и не добрался до школьного двора – путь ему преградили Нетерпеливые, и мальчик, едва не налетев на них, резко остановился и с вызовом уставился на тех, кто зачем-то помешал ему. Интересно, что им опять от него нужно? И снова их, надоедливых приставал, двое: девчонка (да нет, уже, можно сказать, тетка!) с роскошными насыщенно-синими волосами, чьи идеально прямые пряди спускаются чуть ли не ниже колен, смотрит на него изучающее, будто пытаясь убедиться в чем-то; рядом с ней парень (не, дядька, дядька, а она тетка, точно, ведь у обоих ни Ушек, ни хвостиков, и Соби уже знает: это несомненный и неоспоримый признак взрослости!) с беспорядочно, но, если приглядеться, очень гармонично взлохмаченными короткими темно-красными волосами и громадными непроницаемо-черными глазищами, кажущимися полными мрачного беспокойства. А у тетки глаза, потрясающие своей необычностью: они сложного сине-зеленого цвета, переливающего будто лучшие опалы, оторваться от их созерцания невозможно. Соби, однажды увидевший опалы в витрине ювелирного магазина, мимо которого они проходили с мамой, и пораженный в самое сердце их колдовским очарованием, потом периодически просил маму сходить к тому магазину, дабы полюбоваться странными, но неодолимо притягивающими взор камнями, таящими в разноцветье своих поверхности мельчайшие осколки радуг, и мам никогда не отказывала ему, сама завороженная волшебным порождением земных недр; она и крепко вцепившийся в ее руку сын в такие моменты синхронно думали: «До чего же велик и загадочен мир, создавший подобное чудо!» И сейчас Соби тоже поневоле начинает всматриваться в глубину таинственно мерцающих глаз Сумико, ища непременные частицы радуг: ведь в опалах-то они есть! А если у незнакомой тетки глаза ну в точности как они, радуги обязаны постоянно вспыхивать и гаснуть и в них тоже! И Сумико, в свою очередь, немало потрясена ласковой бархатистостью сине-голубых глаз мальчика, глядящих пристально, но не назойливо, и всей его внешностью в целом, не скрывающей внутренней грустной нежности. Поэтому какое-то время они неотрывно смотрят друг на друга, стараясь запомнить как можно больше, и чувствуют себя наедине в коридоре, полном спешащих по своим делам школьников, но потом Хэчиро надоедает непонятная задержка, он касается руки Сумико )та вздрагивает и судорожно моргает несколько раз подряд) и, прокашлявшись, с отстраненной вежливостью уточняет: - Ты же Агацума Соби, правильно? Очарование момента исчезает, обмен взглядами, длившийся, кажется, бесконечно (и пусть! ведь так здорово было!, грубо нарушен; Соби, чувствуя исходящую от Хэчиро властность, мягкую, но влекущую (почему? Непонятно…) и крайне трудно преодолимую, инстинктивно отодвигается подальше, хотя все его существо, напротив, страстно желает испытать ее на себе (о, это, наверно, чудесно, когда она пронизывает тебя всего, проникая аж до мозга костей!) и, поставив торчком Ушки, настороженно отвечает: - Да, это я. А что? – добавляет он, не в силах сдержать любопытство. Тут уже Сумико, повинуясь мысленному велению своей Жертвы, отвечает (ее голос ужасно похож на глаза – такой же околдовывающий богатством оттенков и игриво-переливчатый): - Мы, Нетерпеливые, вызываем тебя на битву заклинаний! С Соби мгновенно слетают остатки почти гипнотического оцепенения, вызванного очередным соприкосновением с истинной красотой (глаза Сумико искупают все, хотя лицо ее откровенно далеко от совершенства да и фигура особо не блещет, а вот Хэчиро замечательно спортивен и подтянут), и обрушивается волна черного ужаса: ощущения от последнего, чуть убившего его заклинания Беспощадных еще преследуют мальчика во всей их ужасно неумолимости, до недавнего времени не давая спокойной спать ночами. Соби снова застывает, объятый парализующим холодным страхом, от которого, чудится, вот-вот остановится сердце; потом в панике выкрикивает срывающимся визгливым голосом: - Нет, я не хочу!!! Боюсь и не хочу, слышите?!! – после чего срывается с места и несется обратно к себе, опустив Ушки и испуганно поджав хвостик (что, вообще-то, стыдно: ну кто же столь явно демонстрирует собственную трусость, а?! Нет, хвост – определенно лишняя и при этом крайне злокозненная часть тела! От него ведь всегда одни неприятности!). Влетев в комнату, он забивается в самый укромный уголок и, едва переводя дыхание от быстрого бега, а, главное, ужаса, крепко зажмуривается и сжимает губы, пытаясь справиться с собой и прогнать недостойное чувство вон. В такие моменты он жутко завидует ледяной бесстрастности дяди Рицу: он-то уж наверняка не боится ничего и боли не испытывает тоже, а он, Соби, то и дело тревожится и жалко трепещет, будто травинка во время урагана, по поводу и без. И мальчик изо всех сил старается, когда ему больно или страшно, скопировать хотя бы надменно-неприступное выражение лица опекуна, надеясь, что спокойствие внешнее обязательно поможет обрести спокойствие внутреннее, и оказывается прав – постепенно ему это удается. Соби вздыхает уже более свободно, раскрывает глаза, нехотя поднимается и плетется к кровати, понуро усаживаясь на ее краешек - так же, как он непременно сидел бы попозже, вернувшись со столь многообещающей прогулки, которой его нагло лишили приставалы-старшеклассники, но вместо не выразимых словами впечатлений его переполняет обида и (стоит ему лишь вспомнить о такой вещи, как битвы)накатывающий приступами ужас близкой смерти. И чего к нему вечно кто-то лезет с дурацкими предложениями? Зачем именно к нему? Он же не учится вместе с ними и никого никогда не трогает, даже не разговаривает ни с кем! Так чего им всем от него надо?! Ответов на подобные вопросы у Соби, разумеется, нет, а настроение непоправимо испорчено. Издав тяжелый вздох, больше похожий на стон, он нога за ногу плетется к столу, плюхается на стоящий рядом стул и начинает бездумно водить карандашом по бумаге, не стараясь изобразить что-то конкретное. Рука движется неровно, порой дергаясь от избытка чувств, а грифель то и дело трещит, грозя сломаться, под неумеренным нажимом, но мальчик не замечает сейчас таких мелочей, ведь Нетерпеливые и их вызов опять вернули его во время после боя с Беспощадными, когда он даже спал плохо, по десять (да, не меньше!) раз за ночь просыпаясь от однообразных, но навязчивых до крайности кошмаров. Снилось ему одно и то же: заклинание Беспощадных неостановимо вдавливает его в пол, ломая кости и не давая даже шевельнуться легким, а в конце концов расплющивает насмерть; боль, кровь, ужасный испуг, от которого самого по себе можно умереть, так он силен… Когда боль немного утихает, Соби с трудом открывает глаза и видит, что он находится в каком-то странном и очень неуютном месте. Там темно, зябко и все еще страшно, хотят уже поменьше. Мальчик робко оглядывается по сторонам и неожиданно замечает перед собой родителей. «Папочка! Мамочка!» - радостно кричит он, совершенно позабыв про боль и страх – разве стоит нужно чего-нибудь опасаться рядом с родителями, любимыми, обожаемыми мамой и папой, которых ему так жутко не хватает в его одинокой жизни? Соби кидается им навстречу, уже воображая себя в родных объятиях, полных тепла и ласки… но резко останавливается на полпути, внезапно разглядев выражение устремленных на него родительских глаз. Мама и папа смотрят на сына укоризненно, почти осуждающе, словно он чем-то очень перед ними провинился, но молчат, похоже, не желая объяснять свое недовольство. Как же так, хочется крикнуть Соби, почему вы сердитесь и не хотите поговорить со мной? Мне ведь жутко плохо без вас, я грущу и скучаю каждый день (нет, каждую минуту, секунду, мгновение!), просто не показываю теперь своих чувств, чтобы дядя Рицу поменьше злился на меня!.. Мне же так нужна любовь и нежность, хоть чья-нибудь, хоть первого встречного, который согласится мне их дать, а вы покинули меня, лишив своего тепла и поддержки, оставив одного, а я не могу один, поэтому пусть будет дядя Рицу, он наверняка тоже умеет любить, скупо и совсем не так, как вы, но наверняка умеет же, не бывает, чтобы люди совсем не умели любить… И я изо всех сил пытаюсь приспособиться к нему в надежде сделаться достойным его любви, но, похоже, у меня пока не получается, раз он только смотрит сурово и ехидно… А вы, вы тоже… Я ждал, так мучительно ждал хотя бы мимолетной встречи с вами, и вот она произошла, а ваши глаза похожи на глаза дяди Рицу… Чем же, чем я провинился перед всеми вами?! Мамочка, папочка, скажите, пожалуйста, прошу вас!!! Последняя фраза вырывается у мальчика вслух, он вперяет в родителей взор, полный отчаянной веры, но они лишь поджимают губы и строго качают головами: нет, нет, мы не любим тебя, ты плохой мальчик, мы жалеем о том, что ты наш сын… Внутри Соби снова поднимается боль, гораздо более нестерпимая, чем от любого самого варварского заклинания, он вновь делает шаг к поспешно отступающим родителям и просыпается со сдавленным горестным криком, чувствуя себя нечеловечески уставшим из-за той почти невозможной концентрации душевных сил, которую испытывал во сне, дабы донести до родителей свое жалобное недоумение. Потом Соби старательно таращит глаза в темноты комнаты, гоня прочь воспоминания о, похоже, совсем не любящих его больше маме и папе: конечно, раньше они никогда не сердились на него так ужасно, даже если он делал что-нибудь очень плохое, да еще вдобавок не признавался в своем поступке, боясь наказания! И все равно, все равно в глазах мамы за напускной строгостью (сейчас мальчику кажется, что тогда, в прежней счастливой жизни, она ни разу не отругала его всерьез; он просто не помнит или не хочет помнить, что иногда после полученной (и, кстати, вполне справедливой!) взбучки порой здорово обижался и на нее, и на папу, и на них обоих вместе; ходил надувшись и глядел на них из-под длинной челки в точности так, как до сих пор часто смотрит на Рицу) обязательно скрывалась любовь, огромная, всепрощающая и практически вечная! А тут… Нет, этот сон плохой, глупый и жестокий! Не могут же родители и в самом деле настолько измениться после смерти и перестать любить единственного сына, обожающего их и по сей день, пусть они и разлучены надолго?! Или, с подозрением думает вдруг Соби, кто-то злой и нехороший навел на него морок, искажающий действительность и заставляющий видеть все, даже самое дорогое, искаженно-неправдоподобным образом? Вполне вероятно, вполне… ведь здесь целая школа колдунов! И если кто-нибудь из них решил отомстить ему… правда, за что?.. вроде бы не за что, он ни к кому не пристает и не обижает, но ведь они изредка лезут сами со своими битвами… В общем, кто их знает… Соби зевает, но продолжает мужественно раздирать слипающиеся глаза, вовсе не желая снова лицезреть родителей такими, какими они предстали перед ним в недавнем сне. Сонные мысли ворочаются медленно и вяло, но вот среди них появляется одна предательская, которая тут же заставляет бедного Соби проснуться чуть ли не полностью: а вдруг он и вправду, сам того не ведая, совершил здесь, на Земле, что-то ужасно недостойное, и теперь мамочка и папочка действительно злятся на него? Вначале он в немом отрицании усиленно мотает головой (Ушки от шлепков по подушке издают странные глухие звуки), но постепенно сомнения завладевают им основательно, и он, пытаясь остановить все более крупную дрожь нижней губы, лихорадочно перебирает в памяти последние события своей жизни, стараясь не упустить ничего мало-мальски важного, но, несмотря на бурную работу мысли, не находит в них ни одного особенно нехорошего. «Наверно, это произошло не сейчас, а пораньше!» - осеняет мальчика затем; он погружается в воспоминания, глубже и глубже, и не замечает, как снова засыпает, опять возвращаясь к тому же неприятному сну. Так повторялось несколько (или гораздо больше, Соби не считал точно) ночей подряд. Он в очередной раз ходил не выспавшийся, а его Ушки уныло свисали по бокам головы, добавляя своему хозяину очень раздражающей многих трогательности. Уроки учить ему не хотелось, и дело грозило обернуться еще одной жалобой учителей неумолимому Рицу-сенсею на его нерадивого воспитанника, но Соби подобное вареное состояние надоело раньше (он ненавидел моменты, когда из-за плохого самочувствия или, допустим, того же недосыпания ощущал себя будто полуживым, а голова не соображала вообще ничего), и он решил попытаться избавиться от лишающего его душевного равновесия (и нормального сна по ночам!) кошмара. Но вот только как это сделать? Соби подумал-подумал (ух, и неповоротливые мысли в дурной не выспавшейся башке!..) и… нарисовал (вернее, постарался нарисовать) свой сон в таком виде, как он являлся к нему каждую ночь и мучил до утра, беспощадно бередя чуточку подзатянувшиеся в последнее время раны сердца. Он сидел над рисунком долго и упорно (пожалуй, еще ни одна из прежних его работ не удостаивалась столь упорной работы!), но увы… Увы, увы. У мальчика ничего не получилось. То есть, вернее, и он сам, и стоящие напротив родители в плане сходства с оригиналами удались на славу; подкачало лишь выражение лиц Тёко и ее мужа. То, недовольно-осуждающее, которое соответствовало сну и требовалось Соби, его рука и водившее ее дарование сочли, по-видимому, кощунственным и не тянущим даже на художественное преувеличение, поэтому мальчик, как ни тщился, не мог изобразить родителей злыми; на его рисунке они, конечно, не сияли любящими улыбками, но и не глазели холодно-обвиняюще. Нет, они смотрели на сына с грустным сочувствием, словно понимая, как ему тяжело без них, и желая твердости и терпения. Хвостик и Ушки Соби, стоящего на картине спиной к зрителям, были напряженно подняты… да, словно антенны, настроенные на волну излучаемую родителями: нарисованный мальчик впитывал транслируемые ему напутствия и ободрение всем своим существом, внутри него они преобразовывались в неяркий, но все же хорошо заметный свет, который, соединяясь с нежным свечением, окутывающими его маму и папу, уверенно заставлял окружающую всю группу непроглядную тьму отодвинуться подальше, ясно показывая, что в жизни многое гораздо лучше, чем представляется на первый взгляд… Закончив, Соби критически обозрел получившееся и удовлетворенно кивнул, находя рисунок весьма достойным. Ну а то, что у родителей неправильные выражения лиц… - он совсем ничего не мог с собой поделать! И, наверно, в этом есть некий высший смысл: не нужно детям сомневаться в любви своих родителей, ни при жизни, ни после смерти, ведь даже если их нет рядом, они продолжают любить своих осиротевших чад, тоже страдая в разлуке, просто оставшимся жить не всегда заметно их отношение…А тот сон – гнусная неправда, порожденная, вероятно, чрезмерно сильным испугом после сражения с Беспощадными, а раз он больше не будет сражаться (нет, нет, помыслить – и то невыносимо боязно!!!), то и подобные сны его тревожить больше не будут, верно? И в целом Соби оказался прав. Биться ему больше не предлагали, и сон постепенно перестал донимать его каждую ночь, являясь все реже, а потом исчез совсем. И вот теперь какая-то очень деловая тетка (ведь взрослая уже, а все туда же! Ребяческие драки ей подавай!) хочет опять заставить Соби ежедневно бояться наступления ночи?! Да, тот сон больше не возвращается, но вдруг осле поединка с ней ему приснится что-нибудь похуже, а? И, между прочим, страх перед битвой для Соби – отдельный самостоятельный страх, подавляющий своей огромностью! Так что нечего! Сила, Система, заклинания – это, конечно, заманчиво до умопомрачения, но столь большого ужаса они не стоят, нет! И больше никаких сражений, слышите вы все?!! Нетерпеливые проводили топочущего по коридору Соби удивленными взглядами, пожали плечами и отправились в кабинет директора, где с изрядным недоумением рассказали о, прямо скажем, странноватой реакции мальчика на их вызов. Не, если он не хочет биться, можно так и сказать, но зачем орать и убегать? Честное слово, простого отказа было бы вполне достаточно! Рицу внимательно выслушал их, сухо кивнул в знак благодарности, и Сумико с Хэчиро, непроизвольно поеживаясь от ощущения неслабой оторопи, которое директор вызывал почти у всех, кому хоть раз довелось общаться с ним, вышли, за дверью от души вздохнув от разом накатившего облегчения. А вот самому Рицу до облегчения было далеко. Подумать только! Его воспитанник – трус! Ужас, позор! А какие надежды Минами успел связать с ним, какие блестящие планы разработать! Рицу, изменив своему непробиваемому спокойствию, вскочил из-за стола и заметался по кабинету, словно ураган, по нечаянности запертый в небольшом помещении и никак не находящий выхода наружу. Волнение и гнев, охватившие его, были столь бурными, что он с крайним трудом удерживался от желания чем-нибудь кинуть в вечно занавешенное окно или начать колотить кулаками по стенам. И как мог этот маленький негодяй так ужасно подвести его?! Мало того, что все мечты насмарку, а теперь еще вся школа станет смеяться над ним за спиной и глумливо показывать пальцами: дескать, хвастался-хвастался ты, Рицу, своими методами воспитания, не дающими осечек, статьи умные писал, на конференциях выступал, а ан практике что вышло? Ха-ха, опозорился ты, приятель, по всем статьям, собственного воспитанника не сумев сделать нормальным Бойцом; он у тебя хоть тени-то своей не боится?! Вот умора, право! Ясно представив себе, как это будет, Минами взволновался еще больше, уже практически не владея собой, но тут в голове у него будто щелкнул какой-то предохранитель (не иначе, аварийный!), и самоконтроль вернулся, а вместе с ним, естественно, вернулась и способность рассуждать здраво. Она помогла Рицу, хоть и далеко не сразу, понять, что если Соби испугался один раз, то потеряно еще отнюдь не все. Вот если бы он боялся всегда - тогда дело другое и действительно крайне запущенное... Но тут вероятность успешного исхода вполне велика, и для начала Рицу решил поговорить с воспитанником, дабы узнать причины подобного неадекватного поведения.