Людус

      Хара не желал анализировать чужое поведение, но в то же время, как любому здравомыслящему человеку, ему хотелось увидеть в происходящем логику. Например, такую, что из-за приближающейся свадьбы у Каору сдали нервы, и чувак просто поехал кукухой. Да, ему хотелось оправдать поведение лидера, и осознание этого приносило басисту ещё больше неприятных эмоций. Его мучали вопросы, на которые не существовало внятных ответов. «Ну, ладно, ты сорвался и распустил руки, — обращался Тотчи к воображаемому собеседнику. — Со всеми случается, но… какого хера целоваться полез? Это удар ниже пояса. Запрещённый приём, непростительный. Рядом с тобой моей психике давно уже необходим устойчивый баланс. Поэтому, козлина ты редкостный, Каору, ибо знал куда бить и ударил». Последующая тысяча извинений в мессенджере просто добила, поскольку оказалась ещё более нелогичной. Размазала его гравитацией, как суицидника, слетевшего с крыши. Похоже, Каору не доставляло труда отправлять их, и Тошия начал ненавидеть сигнал входящих сообщений. Воспринимая это как издевательство, он не прочитал даже и половины из посланий, без раздумий удаляя поток несуразицы. А Ниикура был настойчив. «Прости, я сорвался», «Ответь хоть что-нибудь», «Как ты?», «Извини меня, Тошия», — улетало в никуда. И Хара, собрав волю в кулак, терпеливо ждал, когда этот раздражающий набор, наконец, прекратит засорять его почту. Заблокировать лидера он, конечно, не мог, но мысленно осыпать Каору проклятьями ничего не мешало. Тошимаса жил с ощущением, что его окунули в дерьмо и повесили сушиться. Дискомфорт произрастал глубоко изнутри, как неизученная наукой патология, поражая здоровые органы болезнью, лекарства от которой ещё не изобрели. Застыв перед зеркалом, Хара оттачивал механику равнодушия и невозмутимости, не позволяя иному выражению проявиться на измученном лице. Даже в одиночестве он контролировал свою мимику, не давая выхода эмоциям, и настолько в этом преуспел, что верили все… В компании он всегда улыбался, а в глаза ему заглядывали нечасто. Только душа требовала встряски. Что-то дёрнуло заняться спаррингом, и какое-то время басист развлекался тем, что позволял использовать себя в качестве боксёрской груши, но в финале заскучал и взял реванш, а потом и вовсе пустился во все тяжкие, соблазнив партнёра по рингу. Но всякий раз долг перед группой неумолимо возвращал его в лоно реальности. «Дорогой Тошия, надеюсь, ты не забыл, что у нас скоро тур по Японии, поэтому очень прошу, позаботься о себе. Постарайся и береги лицо». И постскриптум: «Повредишь кисть или пальцы — уволю нахер. Пожалуйста, блять!» — написал ему Ниикура, заметив сбитые костяшки на руках согруппника. Сообщение по делу, которое Тошия, к удивлению, прочитал. Басист не питал иллюзий насчёт Каору, но тот умудрился разбить ему сердце. Именно в то мгновение надежды, когда подошёл непозволительно близко и дал почувствовать, что любви, возможно, есть место и в их мире. Ощущение спонтанных объятий и губы — требовательные, но, покорные, с терпким привкусом табака; прикосновения ладоней и кончиков пальцев, осторожно повторяющих рисунок скул, и антрацитовый океан бушующей нежности во взгляде, оказавшейся обманом. А позднее, Хара получил ещё один «пинок по яйцам» — приглашение на свадьбу. И чем ближе подбиралась ненавистная дата, тем хреновее Тошия себя ощущал. Его терзало разочарование. Мужчина не мог смириться с фактом, что выбрали не его. А с другой стороны, он и пальцем не пошевелил, дабы хоть как-то побороться за этот выбор. И чего тогда трепыхаться, спросите вы? Но, давайте, прикажите себе перестать любить кого-то. Ну как? Получается? Тошимаса Хара быстро усвоил жестокий урок — эта разновидность боли не принесла ему удовольствия.

***

После того, как Андо сбросил вызов, Тотчи выдохнул с облегчением. Дело не в том, насколько неуместно звучало предложение потрахаться, просто никого не хотелось видеть. Он устал от окружающих и самого себя, а потому надеялся, что Дай купится и отстанет. Предложите собеседнику что-нибудь неприемлемое, и незамедлительно получите нужную реакцию. Но басист не учёл факта, что его коллега действовал от обратного. «Не, Тошия, ты меня не сольёшь… — размышлял гитарист, нажав нужную кнопку в лифте, — и я всё же попробую…» Он, разумеется, предполагал, что не все готовы изливать душу, когда им плохо. А Хара слишком любил эскапизм. И когда дверь открылась, являя на пороге сонного и несколько обескураженного хозяина квартиры, Дайске понял, что всё делает правильно. — Обсудим? — спросил он. Тёмные глаза впились в запыхавшегося приятеля, оглядывая его с ног до головы. — Настолько не терпится? — иронично хмыкнул Хара в кулак. — Ага, — подыграл ему Дайске. — Бегом бежал. Хозяин дома развернулся, приглашая коллегу войти. Указав на неразложенный диван, мужчина безразлично предложил: — Ну, падай. — Вот так вот сразу? Оба не вникали в суть поверхностного диалога. Вялый флирт атмосферы не создавал. — Сядь, не маячь. Кофе будешь? — Класс! Да, — ответил гитарист, оглядывая помещение. Смесь бежевых оттенков и запаха корицы создавали атмосферу уюта. Энергетика кофе пропитала всю небольшую квартиру, которую Тошия арендовал пару лет назад. Окна выходили на южную сторону, а с небольшой лоджии открывался отличный вид на близлежащий парк. И Дайске представил картину, как иногда тёплыми вечерами Хара выходит на балкон со стаканчиком чего-нибудь спиртного, и, любуясь огнями ночного Токио, мечтает о чём-то своём. Жизнь здесь стоила того, чтобы утром, разлепив веки, наблюдать, как первые солнечные лучи тормошат макушку ещё не проснувшегося города. И, возможно, где-то в глубине души басист бережно хранит капельку романтики… — Говоря о любовнике, я не имел в виду конкретно тебя, Дай-чан, — заметив мечтательное выражение на лице коллеги, басист поспешил опустить его с небес на землю и тут же поймал на себе пронзительный, с толикой иронии, взгляд. Хара, конечно, догадывался, что выглядит непрезентабельно, и вопросов об этом не хотел. Синяки под глазами и мятая футболка… Что ещё? Он начал выискивать минусы своей внешности, но, поняв бессмысленность процесса, поморщился и забил. Только Андо видел его иначе. Случается, человек теряет настрой, ибо какая-то деталь сбивает с нужных мыслей. Например, домашние треники, которые абсолютно не должны волновать восприятие, но… Меланжевые чёрные брюки медленно сползали, обнажая бедро ровно на треть. И когда их обладатель лениво подтягивал проклятую резинку то с одной, то с другой стороны, Дайске начинал забывать, зачем приехал. Гитарист искренне полагал, что им есть что обсудить и без «потрахаться», пока не увидел поджарую задницу в трениках. Задницу, на которой не было белья! «Какого хера ты так разоделся?» Вспоминая, как давно, летом, возле бассейна, он с таким же нетерпением дожидался момента, когда Тотчи повернётся спиной, Дайске смутился. Ощущение отзеркалило флешбэком, и, с трудом отрывая взгляд от спортивного тела, Андо осознал, что всё это время занимался самообманом. — Где кофе? — вопрос прозвучал не особо вежливо. Хара принёс дымящуюся чашку, которую, несмотря на предупредительный взгляд, Андо сразу же поднёс к губам. Стараясь не пялиться на приятеля, гитарист обдумывал, что же конкретно в его случае, скрывается за этой «неправильной» реакцией организма. Любовь? Рот немилосердно обожгло кипятком. — Чёрт! — выругался Дай, и, Тотчи, обозвав его идиотом, рванул на кухню за водой и полотенцем. — Чё творишь? — озабоченно протянул он, дав Андо бутылку. — Как маленький, ей богу! Мне переодеться, чтоб ты успокоился? — Улыбка Тошии постепенно приобретала оттенок мягкой снисходительности. — Нет! — Пальцы машинально отвинтили крышку. Андо набрал в рот холодной воды, и затем, подержав её там немного, проглотил. Стало легче. Во рту во всяком случае. — Извини. — Что с тобой происходит, Дай? Всё, что гитарист собирался сказать, улетало куда-то в трубу. Потому что виноваты были не только проклятые штаны, сбивающие с толку. Гитариста волновал Тотчи, его чёрный взгляд и поджатые сейчас губы. Жесты. Руки. Мысли. Россыпь родинок на щеке. Поворот головы и чётко очерченные скулы. И печаль в глазах, которую захотелось постичь уже не только умом, но и телом. И чувство это возникло не одномоментно — оно давно уже поселилось где-то внутри и вдруг зашевелилось, оживая. — Знаешь, я тоже не собирался спать с тобой… — отозвался гитарист, обводя языком вздувшееся нёбо. — А чего собирался? — глуховатый тембр прервал размышления гитариста. Цепкий взгляд Тошии вызывал у Андо чувство растерянности. — Да, собственно, ничего. — А как интересно всё начиналось! — театрально протянул Хара. Уголки красивых губ изогнулись в усмешке, и тут же скорбно опустились вниз. Разумеется, визит согруппника — результат чужого влияния, и басист, при желании, даже мог сказать чьё оно. Но только зачем Дайске позволяет пользоваться собой? Ведь он не дурак, и прекрасно чувствует, когда им манипулируют. — У вас конфликт с… Ниикурой… — выплюнул фразу гитарист, не глядя Тошии в лицо. — И он тебя ко мне отправил… мириться? — неоднозначно хмыкнул Хара, складывая на груди руки. — Он просил помочь… — Не рассказав о причине конфликта. Конечно! Передай нашему дорогому лидеру, что я не нуждаюсь в парламентариях. — Но в любовниках всегда, пожалуйста! — невольно съязвил Андо, наконец, оторвав глаза от созерцания дивана. — Спрячемся от проблем за сексом. Умно! Залюбуешься. — Стопэ! — гневный взгляд сверкнул исподлобья. — Ты меня воспитывать явился? — Понять хочу, — осёкся Дай. — Что понять? Почему здесь ты, а не он? — достав из пачки сигарету, нервно рассмеялся Тошия. — Этого я не знаю. Сам решай задачку — она твоя. Гитарист молча переваривал сказанное. Хара всегда отличался наблюдательностью, но не считал необходимым ею делиться. И с одной стороны Дайске был ему за это благодарен, но с другой… Тотчи имел одно качество, степень приятности которого являлась довольно спорной. Конечно, он весь такой загадочный и сдержанный, что интригует. Однако попытки приоткрыть завесу таинственности заканчиваются провалом. Потому что, когда Хара молчит, с выражением чёрной тоски заглядывая своими глазищами прямо в душу, вы невольно начинаете говорить вместо него, выбалтывая много личной, и, зачастую, необязательной информации. В этом отношении, Тотчи, конечно, мастер соблазнения. Например, взять того же Кё, который тупо из интереса задумал влезть басисту в душу. Его желание расколоть «крепкий орешек» сработало не так, как певец хотел, поскольку в душу залезли именно ему, да и не только туда. Интересно, Тошия намеренно так поступает, или следует интуиции? В мыслях Дайске занесло, уже хрен знает куда, но, опираясь на предыдущий опыт их не совсем трезвого общения, вариант исповеди отпадал сам собой. Нельзя. Хара потребитель — он обязательно этим воспользуется, а Андо преследовал иную цель: не секс ради секса — сначала визави нужно разговорить. Держать все эмоции в себе — это же свихнуться можно! И Тотчи сейчас точно был не в порядке. Поэтому очень важно сделать так, чтобы он немного расслабился. И неплохо бы включить во всё это голову, а не только то, что ниже пояса. И действовать, аккуратненько подбирая слова. И, возможно, Хара и сам чего захочет… — Просто не лги мне, — устало добавил Тошия, становясь совсем мрачным. «Бинго!» — Андо в сожалении поднял брови, запустив пятерню в свои чёрно-красные волосы. Провёл по ним пальцами, как расчёской, взял кофе со стола, и, сложив губы трубочкой, подул на содержимое, прежде чем снова глотнуть. Тянул время, анализировал. Он ведь, и правда, сам себя обманул: прикрываясь дружбой, прошёл все фазы гнева, отрицания и принятия того, что не является исключением в группе неравнодушных. Только Дай не считал себя влюблённым — бывает же, что к человеку просто тянет физически? Ох, не стоило сейчас на этом акцентироваться, но… — Я достаточно унижен всей этой хернёй! — раздражённо выплюнул Хара, утомившись от игры в неоднозначность. Его терпение улетучивалось быстро. — Рассказывай как есть. — А ты не делай вид, что всё прекрасно! Мне, бля… неловко обсуждать ситуацию, в которой, пользуясь обстоятельствами, я, типа, блюду свои интересы. — Да не парься! Все вокруг только этим и занимаются! — Чем тебе помочь? — Чашку, вон, помой, — ухмыльнулся Тошия. — Поможешь. Гитарист покорно отправился мыть посуду. Он не знал, о чём думает Хара, но не хотел упускать эту паузу: он сам себя сейчас не очень-то понимал, намыливая и прополаскивая чашку, вот уже третий раз. — Может ли влечение к согруппнику превратить человека в мудака? Хара горько рассмеялся, внимательно наблюдая за процессом. — Главный спец по морали здесь не я. Каору об этом спрашивай. — Мне нужно знать, что он сделал, — вдруг сказал Андо, выключая воду. — Зачем? — острый взгляд скользнул из-под опущенных ресниц. Отставив чашку, Хара кинул Даю полотенце, и тот, пристально глядя на собеседника, вытер руки. — Хочу быть объективным. Тошимаса закурил, и, повернувшись спиной, стряхнул пепел дымящейся сигареты прямо в окно. Думать о Каору было слишком больно, а говорить — тем более. Не проще ли замять тему? Всего-то пройти пару шагов, подтолкнув Дайске к дивану, и забыться в сексе, тем более что гитарист вряд ли захочет сопротивляться. Но что это даст, кроме обострившегося после, чувства вины и разочарования? А ещё разъедающего душу ощущения пустоты? Хара не хотел больше боли. Ни своей, ни чужой. Андо подкупал его непредвзятым отношением. Он не плёл интриг, как Тоору, и не лез постигать заумь, как Шинья. Дай не был настолько въедливым и принципиальным, как Ниикура — он не выпендривался. — Ладно. Только между нами, Дай, — раздался глухой голос, и Андо замер с бутылкой воды в руках. — Я не знаю, что случилось с Каору. — Длинные пальцы вдруг задрожали, выталкивая окурок прямо в форточку. — Он пошутил так! Наверное… — Хара, наконец, смог это сформулировать вслух, и его голос дрогнул. — Но если это была шутка, то я так и не понял, в каком месте смеяться. Когда он целоваться полез, или когда потом мне морду бил? — Он тебя… поцеловал? — изумлённым шёпотом переспросил Андо. — Взасос, по-взрослому, с языком… будто разум помутился… Конечно, он никогда тебе не признается! Такой правильный, чтобы даже мысль допустить… а потом обозвать меня блядью, — мужчина судорожно вздохнул, выдерживая тягучую паузу. — Как считаешь, это смешно? Очень весело?! — Всё, чем так не хотелось делиться, уже вырвалось на свободу, обнажая настоящие чувства. Но Тотчи ещё мог контролировать эмоции, пока чужая ладонь не коснулась его плеча. И дыхание перехватило, когда кольцо рук мягко, но уверенно сомкнулось на животе: Андо обнял его, прижимаясь всем телом. — Чёрт, чёрт, чёрт! Нет! — басист пытался оторвать от себя чужие пальцы, в итоге разворачиваясь к согруппнику с выражением безысходности и гнева. — Не смей меня жалеть! Или что, таким я тоже вызываю желание потрахаться? — Забудь… о нём… В глазах напротив Дайске видел уже нескрываемое страдание. Отчаяние обретало голос, высвобождая из сердца тщательно сдерживаемую боль. Хара пытался взять себя в руки, но у него не получалось. Небо знает — он держался до последнего, но сочувствие Андо сломало всё. — За что?! — Солёное и жгучее бессилие выплеснулось за пределы век, рисуя на лице неровные влажные линии. — Тотчи… — Почему, сука, из всех людей именно он? — сорвался Тошия, закрывая лицо руками. — Сколько презрения, игнора… Что я сделал, чтобы меня так ненавидели? «Любили. Чтобы тебя так сильно любили» — хотелось поправить его Даю, но гитарист не посмел. Ниикура закончил эту историю, и Андо не терпелось начать собственную. Его руки всё ещё не отпускали талию басиста, и гитарист презирал себя за то, что делает. — Поверь, Као и сам не рад тому, что натворил… — прошептал гитарист. И встретившись с недоверчивым взглядом, затягивающим своей мрачностью, он продолжил: — Я его не сужу и не оправдываю. Но надо, чтобы ты о нём забыл. Неважно, со мной или с кем-то ещё… Тебе придётся, Хара! Я бы хотел поступать по-совести… Не получается. Да, всё грязно и неправедно, но это именно то, что я чувствую сейчас. Мне незачем лгать… — Андо опустил голову, ощущая в груди нарастающее волнение. — «И насчёт личных интересов ты прав, Тотчи. Я эгоист, каких ещё поискать! Треники твои адские… сводят с ума. И вместо того, чтобы абстрагироваться, я думаю лишь о том, насколько сильно мне хочется тебя поцеловать». — Только об этом он умолчал, тыльной стороной ладони вытирая влагу с чужого лица. — Ты позволишь мне быть с тобой? Хара стоял не шелохнувшись. От слов Андо не становилось легче, но его близость возвращала басисту эмоциональный контроль и уверенность. — Ты в курсе, что сумасшедший? Не знаю, что сказать … ты хорошо подумал? — хриплым шёпотом произнёс Хара, ухватив согруппника за бедро. Слёзы высыхали быстро. Взгляд прояснялся, придавая лицу выражение вымученной заинтересованности. — Соглашайся, — ответил Андо, медленно сглатывая. Он придвинулся ещё ближе, накрывая ладонью руку басиста. — Тошия, ответь мне, чего ты хочешь? — Мне нужен друг, Масару. — Он у тебя есть.

***

Ощущая подавляющее присутствие звериной ауры, работники стаффа тут же покинули помещение. Каору с грохотом захлопнул за собой дверь, и, прижавшись к ней спиной, закрыл глаза, медленно сползая на пол. Тяжёлая секунда передышки и… — Пожалуйста! Блять! — прозвучало сдавленным рычанием. Со стола с грохотом летели папки, рассеивая по кабинету бумаги с какой-то документацией. Канцелярские принадлежности, ножницы, телефонный аппарат и чьи-то аккуратно сложенные вещи. Лидер с остервенением крушил мебель, переворачивая кушетки и кресла, не задумываясь о материальной компенсации, которую придётся заплатить за порчу имущества. Он ломал всё, что попадалось под руку, не в силах сдержать приступ животной ярости. То, что Хара с Дайске стали любовниками, Каору предположил сразу, как только увидел их вместе. Жест, когда рука ложилась на предплечье, мягко и успокаивающе поглаживая широкую кисть, снимал напряжение. Андо появлялся в особо нервные моменты, и его прикосновения оказывали на Хару седативное воздействие, призывая не реагировать на внешний раздражитель. Казалось, Тотчи понимает его без слов. Каору было не к чему прицепиться: он не видел никаких вопиющих непотребств ни в поведении, ни во взглядах, когда эти двое смотрели друг на друга; кроме одного: это грёбаное хватание за руку лидера страшно бесило. Глядя на Тошию, он наблюдал отображение собственного бессилия, и в этом безрадостно-напряжённом затишье Ниикура не находил места, осознавая, что проиграл самому себе. Как говорится, что посеешь, то и пожнёшь. Он собственноручно подтолкнул Дайске на этот шаг, считая последнего лучшей кандидатурой на роль чужого любовника. А что в итоге? Правильно, ничего. Каору ревновал басиста, словно демон, представляя, с каким упоением уничтожил бы всякого, кто посягнёт на его собственность. Осознание, что в определённых условиях постулат «Моё не трогай» мог бы прекрасно функционировать, делало лидеру слишком больно. Ему ужасно не хватало какого-то нерва — искры, которые всегда присутствовали между ним и Харой; он видел, что, несмотря на отношения с гитаристом, Тотчи всё равно подавлен, так же, как и сам Ниикура. Похер на гордость: пора на что-то решаться. И действовать надо сегодня. Сейчас. Какой же глупец! Такое ощущение, что Ниикура забыл японский, и мялся, как новенький мальчик в группе детского сада, смущающийся сказать простое «здрасьте». Каких неимоверных усилий стоило, просто подойти и позвать Хару по имени. Но он даже рот не успел открыть, как был послан очень далеко. И пока лидер переваривал фиаско, обдумывая вероятность возрождения конфликта, Дай, ухватив гитариста за плечо, стремительно вытащил его в коридор. — Бля, Каору! Ну, не так же в лоб! Так нельзя… Чё с тобой? А перед лидером, будто в дымке, всё ещё стояло лицо басиста, и его нечитаемый взгляд, наполненный тьмой. Губы дёрнулись в презрительной ухмылке, но на секунду в глазах Тошии всё же промелькнула растерянность. Он совершенно был не готов идти на контакт, когда, как сам Каору буквально лез на стены от желания пообщаться. — Я сделал попытку, — сухо ответил он Андо. — Она провалилась. А теперь отвали от меня. К херам всё это! Идите оба! Нахуй. — Ему нужно время… такие вещи быстро не забываются. Као… — Нахуй, я сказал! Мужчина стряхнул с себя руку гитариста, и, закипая от злости всё сильнее, зашёл в первую попавшуюся дверь, которой оказался кабинет стаффа. И тут лидер окончательно сорвался.