Смерть, уходи

— Беда, госпожа. — В покои влетел бледный Байрам-ага и сказал: — Повелитель вне себя от ярости. Велел вам немедленно явиться к нему. И даже шехзаде Баязид еще ничего не знает. Аллах да убережет нас! — Повелитель?.. — Нериман подскочила на месте. Ни разу она еще не видела его лица, а тут он вызывает лично! Что могло случиться?.. Но явно что-то плохое. Сердце бешено заколотилось, предчувствуя беду. Ответом стало довольное лицо Хаджер, пока они с Байрамом шли в покои повелителя. Она, растянув губы в усмешке, встретила ее в коридоре и сказала: — Собирай вещи, Валиде-султан. Впрочем, на том свете они тебе не понадобятся. — Змея подставила нас, — сказал евнух, когда они прошли мимо нее. — Она в гареме давно, Байрам, — сказала Нериман, — и успела заручиться поддержкой. А у нас никого нет. Несмотря на предстоящее событие, она была холодна и спокойно обдумывала, как объясняться перед повелителем, хоть и не знала, в чем ее провинность. Что бы ни случилось, нельзя потерять самообладания. Ей нечего стыдиться! Лишь увидев спину повелителя, Нериман поняла, насколько он зол. Он неподвижно стоял в центре комнаты и смотрел вдаль через балкон. Он долго не поворачивался, а потом она увидела глаза Баязида — голубые, как лед, суровые, но справедливые; пронзительный взгляд говорил о том, что в душе обладателя горит пламя. Только когда повелитель начал читать, Нериман заметила, что в руках у него какой-то свиток. — «Дорогая моя дочка, милая госпожа. Мне никогда не искупить перед тобой вину, поэтому я даже не смею просить у тебя прощения за то, что не уберег тебя, оставил на растерзание этим проклятым османам! Но твое письмо немного разбавило наш траур, ведь мы считали тебя погибшей. Дочка, у меня едва не разорвалось сердце, когда я читал твои мольбы о помощи. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вытащить тебя из этого варварского замка! Я пойду лично к султану Сулейману просить его освободить тебя. Твой любящий отец». Нериман едва не лишилась чувств. Колени подкосились, и она упала на пол, но султан Сулейман, несмотря на ее большой живот, не спешил ей помогать. Слезы текли на пол; она смотрела на ковер невидящим взглядом. Ее семья действительно узнала, что она жива! Байрам не лгал. Они где-то там продолжают ждать ее, а она… — Это измена! — донеслось до нее откуда-то издалека. — Как ты посмела?! Ты… всего лишь рабыня, наложница османского шехзаде… Как ты посмела без позволения передавать из дворца письма в другое государство?! Нериман молчала. У нее не было никаких оправданий. — Какое неуважение! — кричал разозленный султан Сулейман. — А где этот неверный набрался храбрости просить меня о таком?! Каждое его слово било прямо в сердце. Ее отец был здесь?.. Он просил за нее? Должно быть, его уже повесили! Будто прочитав ее мысли, повелитель сказал: — Никто не покинет мой гарем! Я велел ему убираться из столицы и никогда здесь больше не появляться. Ты мать моего будущего внука или внучки. Скажешь ты что-нибудь или нет?! — Что бы вы ни решили, повелитель, я покорно склоню голову перед своей судьбой, — сказала, наконец, она, все еще сидя на коленях. Сулейман только хлопал глазами, впрочем, она не видела его лица, потому что не смотрела — смотрела в пол. Перечившая всем и каждому Нериман не могла проявить неуважение к повелителю. Она даже не попыталась оправдаться! Сулейман, разглядывая ее, вдруг увидел Баязида. Они… одно целое! Баязид нашел в ней себя. Но, быстро совладав с собой, Сулейман снова сдвинул брови. — Поскольку шехзаде Баязид очень дорожит тобой, то я прощаю тебя и позволю ему решать твою судьбу, — сурово отрезал он. Не успела Нериман опомниться, как он крикнул: — Можешь идти! — Он повернулся к ней спиной, хоть и следовало помочь беременной женщине подняться. Но, не желая потерять лицо, он крикнул: — Стража! — Вбежавший ага поднял хатун на ноги, и они быстро удалились. Шехзаде Баязид не находил себе места и только мерил шагами покои, но потом, окончательно разозлившись, с силой распахнул двери и вышел вон. Он велел Нериман явиться, но не смог дождаться и пошел ей навстречу. Нериман никак не могла прийти в себя; она брела по коридору, держась за стены. Байрама-аги с ней не было, потому что она велела оставить ее одну. К своему великому стыду, Нериман за последние полгода и не вспоминала свою семью! Хюррем-султан сказала: — У тебя больше нет семьи. Но ты можешь создать новую. И Нериман так и сделала. Она приняла другую религию, другое имя, и теперь готова на все ради жизни своего ребенка, смирившись с тем, что на родине ее, вероятно, уже объявили погибшей. А теперь вдруг, словно призрак из прошлого, появляется эта весть! Она и не надеялась когда-нибудь что-то услышать о семье. Хотя бы они будут знать, что она жива. Впрочем, разве это их обрадует, когда она так несчастна? Баязид увидел ее почти у покоев повелителя. Нериман была бледная, одной рукой держалась за живот, а второй — за стену. Но сейчас он был так ослеплен своей яростью, что бросился к ней, объявляя ее имя, словно смертный приговор. У Нериман упало сердце. Конечно, он уже обо всем узнал. Повелитель простил ее, но простит ли шехзаде? Баязид мысленно произнес то, что он хотел сказать, но, увидев Нериман, все забыл. — Значит, ты хочешь уехать отсюда? — сказал, наконец, Баязид холодно, бесстрастно. Гнев отступил, не успев вылиться, уступив место ледяному равнодушию. — Нет, Баязид, я отправила письмо давно… Но шехзаде предупреждающим жестом остановил ее и после долгого молчания сказал: — Ты разбила мне сердце, Нериман. Теперь ты будешь жить в Старом дворце. Не волнуйся, с тобой будут самые лучшие калфы до тех пор, пока ты не родишь ребенка. Она не успела ничего ответить, как он развернулся и ушел, а Нериман медленно сползла по стенке и потеряла сознание. Лучше действительно умереть. — Это дворец для отвергнутых, Наджие. Нериман пыталась попасть в покои шехзаде, просить прощения, подложила ему письмо, но наложницы и евнухи уже собирали ее вещи. Она сидела на диване и смотрела в ноги. Теперь ей было плевать на платья и украшения. Для кого наряжаться, если Баязид ее больше не увидит? — Сейчас главное — думать о ребенке, — пыталась подбодрить ее калфа. Когда Нериман покидала дворец — следом за ней шла свита с сундуками, — Хаджер не преминула воспользоваться этой возможностью, чтобы попрощаться. — Она даже сделала мне подарок, Наджие-калфа, — сказала Нериман. — Теперь мой ребенок будет в безопасности. Но я не намерена оставаться там надолго. — Как шехзаде мог так поступить с беременной наложницей? Хюррем-султан, хоть и спрашивала, но все же не особо была взволнована чужой проблемой и чинно пила кофе, сидя на диване. — Ее проступок серьезен, госпожа, — отвечал Сюмбюль. — Сам повелитель вызвал ее для объяснений. Хюррем только хмыкнула, узнав, в чем дело. Она не посчитала, что Нериман достойна наказания — каждая из девушек хочет связаться со своими родными, особенно в первое время — и, тем более, ссылки в Старый дворец, но вмешиваться не стала. Махидевран-султан, благодаря Хюррем сосланная в Старый дворец, была полна злобной решимости, холодной ярости, и голова ее была занята лишь планами мести. Поэтому, узнав, что в Старый дворец прибыла любимая наложница шехзаде Хюррем, несмотря на положение, велела привести ее себе в услужение, чтобы хоть так досадить своему врагу номер один. Нериман восприняла этот приказ с негодованием и отказалась посещать госпожу вовсе. — Что же будет, Нериман? — качала головой испуганная Наджие-калфа. — Ты даже не явилась к госпоже, когда она позвала. Нериман сидела на диване, развалившись, и ела лукум, а еще она велела подать ей обед, хотя она уже ела. Баязид, несмотря на свою обиду, приказал выделить ей лучшие покои и исполнять каждое ее пожелание. Вошли наложницы с едой, оставили ее на столе и вышли. Только когда они ушли, Нериман сказала: — Она не Валиде-султан, Наджие-калфа. Это просто женщина, которую Хюррем-султан отослала в Старый дворец. Я не боюсь ее. Чего мне бояться? Ее шехзаде, который сейчас в санджаке? Лучше садись и поешь со мной. Наджие-калфа так и сделала, только покачала головой: — И все-таки меня пугает ваша уверенность. — Кивнув на стол, она добавила: — А шехзаде любит вас. Вот увидите, скоро он оттает, и мы вернемся во дворец. Покои действительно были даже дороже и роскошнее, чем те, что во дворце, и еды было столько, что можно было бы накормить сразу несколько человек. — Надеюсь, ты права. Я все объяснила ему в письме. Если он не окончательно потерял рассудок от гнева, он меня поймет. — Потом добавила: — Я рожу ребенка здесь и вернусь во дворец. Но для начала нужно узнать, как эта Хаджер выяснила нашу тайну. Здесь мы ничего не можем. Во дворце осталась только Ахсен. Я могу положиться лишь на нее. Но я давно с ней не разговаривала. Я долго думала об этом. Я была так груба с ней… Зря я ее выгнала. — А как же Нурбану? — сказала Наджие. — Мы в одном положении, но не в одной лодке, — ответила Нериман. За дверью вдруг послышался глухой крик: — Как ты смеешь? Я Махидевран-султан! Разозленная госпожа, впервые столкнувшаяся с таким грубым неповиновением со стороны какой-то рабыни, так растерялась, что решила явиться прямо к ней в покои, но аги по приказу шехзаде Баязида ее не пускали. Им было велено вообще никого не впускать и не выпускать, кроме наложниц — самой Нериман тоже следовало выходить лишь в хамам, — но она об этом пока еще не знала. Иначе — непременно сбежала бы из заточения. — Ничего хорошего не предвидится, — бросила Нериман и, сдвинув брови, посмотрела на дверь. Наджие вскочила с дивана, приготовившись приветствовать госпожу. И она все-таки вошла — аги испугались ее гнева. Нериман тоже встала — лениво и неповоротливо. Махидевран волком оглядела ее с ног до головы. — Как тебе хватило духу не явиться ко мне? — сказала Махидевран. — Мнишь себя госпожой? Даст Аллах, родится девочка, и тогда ты больно упадешь на землю. — Мне нет дела до того, кто родится, — ответила Нериман. — Главное, чтобы мой ребенок был здоров и счастлив. — Все так говорят, — фыркнула Махидевран, нервно усмехнувшись, — но в душе мечтают о власти и могуществе. — Как бы там ни было, — сказала Нериман, — мне трудно даже ходить, и шехзаде Баязид сказал, что если с моей головы упадет хоть волос, наказан будет каждый, так что я не смогу быть у вас в услужении, Махидевран-султан. Махидевран сменилась в лице, смешалась и будто бы подавилась возмущением, а потом сказала: — Ты мне угрожаешь? — Я вам передаю слова шехзаде. Можете считать, что это он вам угрожает. — Нериман кивнула в подтверждение. А Махидевран вдруг резко рассмеялась, запрокинув голову, так неожиданно, что Нериман и Наджие переглянулись. — Тебя, кажется, действительно взрастила Хюррем, — сказала она. — Не зря о тебе говорят столько слов — «грубиянка, дикарка, бунтарка». — Уходя, она добавила: — Когда родится девочка, будешь служить мне. Оставшиеся Байрам-ага и Ахсен объединились и стали ушами и глазами Нериман во дворце. Это была идея Ахсен — она хотела вновь завоевать доверие Нериман и доказать ей свою дружбу. Та ничего не знала — было слишком опасно передавать вести в Старый дворец, — поэтому они действовали самостоятельно. Более того, Ахсен разыгрывала ненависть, обиду на Нериман, полагая, что так будет проще выяснить, кто шпион Хаджер. — Это может быть кто угодно, хатун, — сказал Байрам одним утром, когда пришла продавщица тканей. Восторженные девушки выбежали к сундукам, а Байрам стоял рядом и контролировал. Все уже знали о его расположении к Нериман, поэтому теперь им с Ахсен приходилось притворяться, что они едва ли когда-либо разговаривали. Ахсен без интереса ворочала ткани в сундуке. Все ее мысли были в другом месте, да и все равно у нее не было лишнего золота. Практически все жалование она откладывала на черный день, все время ожидая этого черного дня. — Вы с Наджие-калфой очень старались отправить письмо ее отцу, — отвечала Ахсен тихо, намеренно не оглядываясь по сторонам. — Как же так вышло, что ответ попал в чужие руки, а не в наши? Байрам, качая головой, сказал: — Разве уследишь за всеми в этом дворце? Тем не менее, Ахсен уследила. Она не спала ночи, подкупила стражника и калфу, почти полностью опустошив запасы, тайно следила за Хаджер, и вот, наконец, выяснила, кто выполняет все ее поручения. Этим человеком оказался один ага, выполняющий грязную работу, настолько неприметный и изворотливый, словно мышь, что Ахсен раньше и не обращала на него внимания. Байрам сомневался, стоит ли что-то предпринимать без ведома Нериман, но Ахсен настаивала — тут нечего и думать. Тогда Байрам подговорил своего старого друга с кухни, и ага Хаджер был отравлен прямо во время обеда. Все случилось так быстро, что остальные ничего не поняли. Хюррем-султан была в ярости. Опять в гареме трагедия! Она совершенно не представляла, чем и кому ага, занимающийся стиркой, мог насолить, поэтому велела Сюмбюлю и Фахрие втайне от повелителя расследовать это дело, но ловкая Ахсен так запутала следы, что им оставалось лишь ходить по ним кругами. Чутье подсказывало — очевидно, это как-то связано с наложницами ее сыновей. Иначе и быть не могло. От них никакого покоя! Нериман не было во дворце, но разве это могло стать преградой для задавшейся целью женщины? И Нурбану нельзя списывать со счетов — после отъезда Нериман она возомнила себя Валиде-султан, словно других шехзаде, помимо Селима, не существовало вовсе. — Немедленно откройте двери! Кто вы такие, чтобы удерживать меня? Но ответом на крик стало молчание, а двое стражников, покорно опустив головы, продолжали стоять, скрестив свои оружия так, словно Нериман была преступницей. — Шехзаде Баязид запретил покидать дворец, хатун, — проронил, наконец, один из них. — Я беременна! Мне нужен свежий воздух! Но стражникам больше нечего было сказать. Слова хатун не были лишены смысла, но приказ есть приказ. Взволнованная Наджие пыталась отговорить Нериман от прогулки и вернуть ее в покои. — Что здесь за крики? — послышался суровый голос Махидевран. Она в сопровождении верной Фидан гордо вышагивала по коридору прямо по направлению к Нериман. — Простите, госпожа, — молвил стражник, словно заведенный. — Махидевран-султан! — воскликнула Нериман и бросилась к ней, словно к последнему спасению. Та остановилась, а Нериман, не видевшая солнца уже несколько недель, взмолилась: — Хоть вы скажите им! Махидевран, наконец, пришла в себя и, язвительно усмехнувшись, сказала: — Кто я такая, чтобы спорить с волей шехзаде? Оставшись ни с чем, Нериман, злобно взмахнув платком, побежала в свои покои и запретила Наджие заходить.