Смерть, уходи

— Хорошие новости, госпожа. — Байрам-ага вошел вместе с Ахсен, и они закрыли за собой двери. — Сафие-султан родила шехзаде Мехмеда. Как вы с Михримах-султан и загадывали, шехзаде Мурад забрал Сафие в свой гарем в Манисе. Нериман просто кивнула. Она периодически получала вести из дворца Мурада, но фактически всеми делами занималась Михримах. — Распорядись насчет Айше-султан, Байрам-ага. Теперь она будет жить со мной, и никто не посмеет отобрать ее у меня. Аллах не подарил мне дочь, но она стала ею. Он отправился исполнять поручение — вызвал своего агу и поехал в старый дворец Хюррем-султан, а Нериман сказала Ахсен: — Принеси мое пальто. Сходим на базар. Я хочу купить что-нибудь для госпожи. Нериман и Ахсен размеренно прогуливались по рынку, закутавшись в черные шали, — Ахсен ради своей госпожи тоже соблюдала траур. Несмотря на небогатое одеяние, Нериман выглядела, как мать наследника, потому что носила украшения, сделанные Баязидом, а Ахсен заставляла ее следить за здоровьем. И в походке Нериман все еще осталось это величие, эта уверенность, которой она когда-то покорила шехзаде Баязида; люди перед ней невольно расступались, хоть и думали, что это просто бедная женщина. Они шли и молчали так долго, что Ахсен вздрогнула, когда Нериман вдруг заговорила. — Посланник Аллаха, мир ему, сказал: «Прекрасно, когда у праведного человека благое имущество». После моей смерти мое имущество должно отойти вакфу, — сказала Нериман. — Селим пытается откупиться от своих грехов, а я буду использовать это. — Как бы это не обернулось новыми неприятностями, госпожа, — добавила Ахсен. — Ведь повелитель совершенно не в курсе ваших дел. — Названный правитель никак не помешает мне осуществить задуманное. Теперь я отвечаю только перед Аллахом, — сказала Нериман, а Ахсен испуганно огляделась по сторонам, как бы их никто не услышал. — Боюсь, как бы мы не потеряли былую силу, — послышалось от продавца тканей, который разговаривал с покупателем. Нериман со скучающим видом тщательно выбирала ткани, чтобы сшить пару новых платьев для Айше, и вместо причитаний Ахсен слушала разговоры на базаре. — В мире было только три только три великих правителя — султан Мехмед хан, султан Селим хан и султан Сулейман хан. — Он перечислял, загибая пальцы. — А у нынешнего повелитель ничего, кроме имени, нет. — Побойся Аллаха, — отвечали ему. — Ты что, не слышал? Ведь султан Селим выходит на улицы переодетым, чтобы послушать, что о нем говорит народ, и если ему что-то не нравится, затевает драку. Нериман позволила себе усмехнуться под платком. — Ну так пусть выходит, — сказал продавец. — Ничего хорошего он о себе не услышит. — Если бы шехзаде Мустафа или шехзаде Баязид были живы, все было бы по-другому, — сказал кто-то еще. — Они бы ничего не смогли поделать, — ответил продавец. — Ведь против них сговорились все! Решительно все! Настоящий переворот! Нериман не могла больше это выслушивать, поэтому велела Ахсен купить все ткани, что она выбрала, да побыстрее. — Я забыла перед уходом сказать повару приготовить кунжутную халву, — рассеянно бросила Нериман, когда они уходили. — Я сказала, госпожа. — Я хочу порадовать мою красавицу-дочку. Она ведь всегда ее любила. — Подумав, она добавила: — И не думай, что я забыла про отъезд. Мне больше ничего не остается здесь, Ахсен. Я дождусь, пока Айше выйдет замуж, и уеду. — Я знаю, но… госпожа, позволите ли вы поехать с вами? Нериман ответила после молчания: — Я еще не думала об этом, Ахсен. Для начала нужно привести в порядок дела. К тому же, кто-то должен будет отвечать за вакф. Она не договорила, запнулась на полуслове, потому что у прилавка с обувью увидела… Баязида! Кто-то похожий на него, человек в бедной одежде, смотрел на Нериман, пока она смотрела на него. — Не может быть… Я потеряла разум… — Куда вы, госпожа? — воскликнула Ахсен, потому что Нериман вдруг бросилась вперед, толкнув прохожего и перевернув корзину с фруктами. — Что же ты делаешь, хатун? — вскричал продавец, а Ахсен пришлось остаться помогать ему собирать их с земли. Потом она еще и заплатила, потому что продавец не успокаивался. — Простите, эфенди, — лепетала Ахсен. — Госпожа! Но Баязид ускользнул, как вода сквозь пальцы. Ее шехзаде исчез! Она потеряла его снова, словно его здесь и не было. Может, ей действительно показалось? Не проходило и дня, чтобы она не думала о нем. Нет, она не могла ошибиться; эти глаза, этот взгляд, прожигающий душу, она не могла перепутать ни с чем другим. Он смотрел на нее так, словно знал, знакомым взглядом. Когда Ахсен добежала до Нериман-султан, та только проронила неуверенно: — Ахсен… Ты видела? — Госпожа с растерянным видом стояла посреди улицы, между прилавков, и с отрешенным видом смотрела вдаль. — Баязид… — Что вы, госпожа? — ахнула Ахсен. — Идемте во дворец. Вам пора принимать отвар. И Байрам-ага, уже, наверное, послал весть. — Я его видела, Ахсен, — упорствовала Нериман. Ахсен под руку выводила ее с базара, и она послушно шла, потому что все ее мысли сейчас были в другом месте. А потом она вдруг кинулась обратно, да так резко, что Ахсен выронила покупки. А Нериман подбежала к продавцу обуви и сказала ему: — Здесь только что был эфенди… покупал обувь… Кто это? Ты его знаешь? Отвечай! С головы вдруг побледневшей Нериман почти упал платок, да и она делала такие огромные глаза, что продавец сам ее испугался. — Не знаю я никого. Купил обувь и ушел. Чего ты от меня хочешь, хатун? — пробурчал он. — Я давно не молилась, Ахсен, — сказала Нериман, когда они ушли. — Как бы Аллах не оставил меня. — Он разрушит государство, — сказала Махидевран. Они с Нериман сидели на земле у могилы Мустафы. Рядом был похоронен Мурад. Обе женщины еще ни разу не снимали черных одеяний со дня своей потери. Тяжелое серое небо заволокло тучами, было холодно и тихо; погода скорбела вместе с ними. — Тебе будет неприятно это слышать, — сказала Махидевран, — но единственный достойный наследник погиб первым. Мустафа сочетал в себе лучшие качества падишаха. — Шехзаде Мехмед был похож на него. Так говорила Хюррем-султан, — сказала Нериман. — Они были близки, — сказала Махидевран. — Все они. У них даже была договоренность — если Мустафа станет падишахом, он не казнит никого из братьев и их сыновей. — И Баязид обещал то же самое. — Только Селим не обещал. Они действительно могли бы остановить это… — Потом она горько усмехнулась и сказала: — Он ведь выплатил все мои долги и назначил мне пенсионное жалованье, чтобы мы с Румейсой могли жить не так бедно. Ты можешь себе это представить? Я даже смогла организовать фонд для поддержания мавзолея Мустафы. Может, ему стыдно? За отца и себя. — Пытается откупиться золотом. Они здесь сидели, и Махидевран ясно видела перед собой лицо сына, словно он умер вчера, а не тринадцать лет назад. А Нериман чувствовала в объятиях своего сына, словно он действительно был здесь. — Я знаю, что это вы заразили оспой шехзаде Мехмеда, Махидевран-султан. — Она даже вздрогнула, так глубоко задумалась. Махидевран не ответила. Это было так давно, словно и не было вовсе. Но не прошло и дня, чтобы она не вспоминала о том, какой грех взяла на душу; она совершила столько ошибок, что и не счесть. Мехмед был хорошим, добрым мальчиком, смелым львом, как ее Мустафа; не зря они так дружили, так любили друг друга. Махидевран знала, что за все придется отвечать перед Аллахом. — Я просто спасала своего сына, — сказала, наконец, она. — Это была война, Нериман, и мы ее проиграли. — Я знаю, через что вы прошли, госпожа, — продолжила Нериман. — Ведь это я приказала убить ни в чем не повинного шехзаде Махмуда. Я убила сына Баязида. Я думала, что защищаю своего сына, но Мурад все равно погиб. — Так распорядился Аллах, — наконец, проронила Махидевран. — Аллах друг одиноких, но, когда он забрал у меня Орхана, — вдруг сказала Нериман, — я перестала верить. — Махидевран еле заметно вздрогнула, а Нериман добавила: — Я думала, что он отвернулся от меня. Что он наказывает меня за мои грехи. Может, дети действительно расплачиваются за ошибки своих родителей? — Остается только ждать, пока Аллах вновь соединит нас с теми, кого мы любим, — сказала Махидевран. Помолившись перед могилами, они ушли. — Не знаю, почему я до сих пор жива. Я слишком любила его. Он был моей жизнью. Я готова была раствориться в нем, умереть за него. Михримах-султан держала Нериман за руку и смотрела, как горит огонь в камине. К приезду госпожи Нериман велела прибрать покои, приготовить еды и затопить огонь, но они ничего не ели и не пили. У Михримах, как и у многих женщин в гареме, не осталось ничего. Единственную дочь давно выдали замуж, и она даже не вспоминала о матери. Даже по Рустему Михримах горевала, хоть и была виновна в его смерти. Было противно даже вспоминать, но ведь это она день за днем подмешивала в его еду лекарства, чтобы однажды он вдруг умер от водянки. Остается лишь доживать эти печальные дни и надеяться, что все грехи будут прощены на том свете. — Нурбану настаивает, чтобы сын брал и других наложниц, но он так очарован Сафие, что не видит никого другого, — сказала Михримах, когда Ахсен поставила перед ними кофе и вышла. — Но Всевышний продолжает испытывать ее, — отозвалась Нериман. — Другие ее сыновья умерли в младенчестве. — Аллах да сохранит жизнь шехзаде Мехмеда, — сказала Михримах. — Аминь. Помолчав, Михримах добавила: — Я знаю, что ты думаешь обо мне, Нериман. — Нериман взглянула в удивлении, а госпожа добавила: — Ты думаешь, что, когда я поняла, что Баязид не станет падишахом, я испугалась и переметнулась на сторону Селима. Возможно, так и было. В те годы многое навалилось на меня. Умер мой муж. Но сейчас, когда Селим взошел на престол, он выделил мне большие средства, и я собираюсь построить еще одну мечеть и открыть вакф, чтобы искупить свою вину. — Вы не желали шехзаде зла, и это главное, — отозвалась Нериман после долгого молчания. — Все эти беды произошли не по нашей вине. Он никогда не смог бы управиться со своими эмоциями, и я постоянно говорила ему об этом. Он действовал слишком импульсивно, что недостойно падишаха. Мы просто идем по пути, который уготовил нам Аллах. Когда Михримах уехала, Нериман велела убрать еду и потушить камин. Только ради госпожи она создавала видимость жизни в этом дворце.