Красивая, умная, опасная...

Доркас была из них самой красивой, Пруденс — самой умной, а Агата — самой опасной. Сабрина не знает, как именно она дополняет их странную компанию, потому что не обладает в совершенстве ни одним из вышеперечисленных качеств. Она была недостаточно опасной, умной или красивой. Привычка, навязанная ее тетями ещё с детства, в том, чтобы не выделяться, преследует ее и по сегодняшний день, заставляя оставаться в такой комфортной, но совершенно неприметной середине. А Сабрина уже давно устала быть неприметной. Когда она излагает свою теорию Пруденс, та только смеётся. — Не стоит противиться своей природе, Спеллман, за которую ты всегда так отчаянно цеплялась. Из нас ты самая светлая. Под светлой Пруденс, конечно же, имеет в виду ее человечность, доброту и совесть. Все те качества, за которые Сабрина, в недавнем прошлом, и правда цеплялась, но теперь… Теперь они вызывают в ней только ненависть, как будто служат прямым доказательством ее слабости. Она больше не знает во что верить. — Это же не состязание, тебе не нужно что-то доказывать, чтобы вступить в их клуб. Ты уже с ними. — Николас, как всегда, делает всё простым и лёгким, но Сабрина знает, что это не так, чувствует это внутри себя, как надоедливый припев популярной песни, от которого не избавиться, пока не найдешь что-нибудь новое. — Может быть, не сейчас, но Пруденс обязательно найдет способ показать мне, что я недостойна, что я ведьма лишь наполовину, и что я лишняя. — Почему все это вдруг стало для тебя настолько важным, Сабрина? — Ник уже не улыбается, но ведьма все равно слышит насмешку в его словах. Николас, не смотря на всю свою проницательность, не понимает. Без Харви и друзей у нее остались только Вещие Сестрички, и ещё клятва Темному Властелину. Доркас кажется немного сумасшедшей, когда ведет ее через лес, и молчит, только лишь улыбается. Волосы ее, свободные от шпилек, гиацинтовой волной рассыпаются по плечам, и Сабрина не в силах оторвать от нее взгляда. Она красивая. Никто бы не смог оспорить этот факт. Сабрина не понимает, что именно толкает ее идти дальше, но остановиться уже не может. С Харви было так просто, он был предсказуемым, как черный кофе без сахара. Всегда получаешь то, что ожидаешь. Доркас напоминает вычурный алкогольный коктейль, который пробуешь впервые, и не знаешь, какой эффект он окажет на твое сознание в итоге. Это первый раз, когда она находится с Доркас наедине. — Ты боишься? — голос у нее мягкий и сладкий, как вино с медом, и Сабрина не знает, что ей ответить на этот простой вопрос. Она стоит, прислонившись спиной к дереву, замечая, что расстояние между ними ничтожно мало, когда Доркас стоит напротив так опасно-близко. Сабрину не покидает ощущение, что она беззащитный загнанный кролик, который уже чует приближение своей смерти, хотя волк пока только ходит кругами, не приближаясь. Поэтому она молчит. — Для чего на самом деле ты хотела встретиться, Сабрина? — Ведьма подходит ещё ближе, хотя это невозможно, но ей каким-то образом удается. Сабрина борется с желанием закрыть глаза. Она хочет оттолкнуть ее и убежать. Она хочет, чтобы Доркас ее обняла и заверила, что Сабрина им подходит. Она не знает, какое из этих желаний настоящее. — Я достаточно хороша для вас? — Срывается с ее губ, и Доркас сейчас так близко со своими губами, глазами и волосами, так что Сабрина может рассмотреть все в мельчайших деталях. — Скорее, достаточно плохая, Брина, — ее имя обжигает Сабрину чужим дыханием, вызывая мурашки и дрожь по всему телу. — Ты тоже умеешь удивлять… Доркас вдруг наклоняется, оставляя невесомый поцелуй на ее губах, как будто доказывая этим, что говорит правду. Сабрина физически не может сделать ни глотка воздуха, пока Доркас не отпускает ее, делая два шага назад. Такой ответ ее определенно устраивает. Агата инстинктивно закрывает рукой горло, когда Сабрина находит ее в общей гостиной. Агата не боится ее, но воспоминания никак не хотят оставлять ее мысли. — Я не сделаю тебе больно, — говорит Сабрина в свою защиту, пряча руки за спину. — Ты и не сможешь, больше — нет, — в словах Агаты слышится плохо скрытая угроза, но ее можно понять. Сабрина один раз уже ее убила — перерезала горло отвратительным, бесчеловечным способом. — Ты когда-нибудь сможешь мне доверять? — Тебе верит Пруденс, мне этого достаточно. Агата почему-то напоминает Венсдей Адамс в этом черном платье с кружевным воротником, черными, как смоль волосами, убранными в две косички, и едва заметным отчаянием в темных глазах. — Что мне сделать? — эта фраза звучит беспомощней, чем Сабрине того хотелось, но вернуть слова она уже не может. — Ты уже сделала все, что нельзя изменить. Просто оставь свои жалкие попытки со мной подружиться. Сабрина не знает хочет ли она с ней дружить, после каких-то странных намеков со стороны Пруденс, и поцелуя Доркас, она начинает думать, что связь между ними глубже и испорченней, чем платонические сестринские отношения. Но Агата опасная и сложная, не такая легкомысленная, как Доркас, не такая проницательная, как Пруденс. У нее всегда есть свое мнение, пусть даже в присутствии Пруденс она и осторожничает. — Чего ты добиваешься, Спеллман? — Пруденс злится, но Сабрина знает, как вести себя с разъяренной Пруденс Найт. Это знакомая тропа. — Пристаешь с какими-то дурацкими вопросами к моим сестрам, вытягиваешь информацию с Николаса… Сабрина только старается не злить ее еще сильнее. — Если я с вами, то мне нужно быть с вами, — в голове фраза звучала определенно лучше, не такой…двусмысленной, но на Пруденс она действует по тому, как она замолкает. — Мне надоели эти полумеры, надоело топтаться посередине. — Как тогда, когда ты ушла от своей первой потенциальной оргии? — Пруденс усмехается, но Сабрина знала, что это еще когда-нибудь всплывет. Но все равно не была готова. — Это я тебя поцеловала тогда, в ванне! — голос ее звучит почти обиженно, как у ребенка, но Пруденс это, кажется, только забавляет. Она почти ласково касается пальцами лица Сабрины, одними лишь кончиками. — И снова убежала… Разговор сворачивает на какую-то опасную, скользкую дорожку, и Сабрина еще точно не готова пробираться сквозь эту чащу, раня руки до крови колючками и ветками. Не сейчас, не сегодня. Поэтому она и делает то, что умеет лучше всего — уходит. Так она и балансировала, как канатоходец над пропастью, с этими их непонятными, странными отношениями. Любовалась танцами Доркас при свете полной луны, потому что Доркас была красивой, и сам Темный Властелин не смог бы этого отрицать. Пыталась догнать Агату, которая ее упорно избегала, и думала, сколько еще потребуется времени до того момента, когда это преследование действительно станет опасным. Когда Агата сорвется и перережет ей горло в ответ. И старательно прикидывалась дурочкой перед всеми намеками Пруденс, который та не уставала бросать в нее, как камни в городского сумасшедшего, при каждой встрече. Сабрина никогда об этом не задумывалась. То есть, все эти поцелуи, может быть, и должны были о чем-то говорить, но она не хотела их анализировать. По отдельности, Вещих Сестричек еще можно было принять в себе, но не всех вместе, это было слишком. Это было слишком, но поэтому и так влекло. Как самый запретный и сладкий плод, которого никогда бы не было в Эдеме. Когда они заманили ее в одну из комнат паба Дориана Грея, прислав записку якобы от Ника, Сабрина даже не удивилась. — Нам нужно поговорить, — эта синхронность слов, когда они говорили в унисон, выглядя при этом максимально жутко, иногда до чертиков пугала. — Мне нечего вам сказать, — Сабрина нервно теребит одну из пуговиц на своей кофточке. Ей страшно. И интересно. Смесь этих чувств вызывает какое-то странное, покалывающее ощущение во всем теле, как будто боль граничит с возбуждением. И это пугает еще больше. Но уйти нет никаких сил. — Уверена? — Пруденс ухмыляется. Периферийным зрением Сабрина замечает, что Доркас, которая до этого кружилась вокруг нее, как самый прекрасный хищник, подходит сзади, перекрывая путь к отступлению. — Не ты ли хотела быть с нами, Брина? Пруденс теперь тоже делает несколько шагов, и Сабрине действительно некуда деваться. Одна лишь Агата, как печальная Мадонна, держится в стороне от этой пытки, и пьет вино, сидя у камина. — Пруденс… — она не знает, что хочет сказать. По правде, она вообще не знает, чего она хочет. С Харви было просто, предсказуемо и последовательно, как математическая формула. С ними — как с числом Фибоначчи. Все вместе — они идеальная пропорция, которая развивается и закручивается в спираль. И Сабрина не знает, кто она, когда находится рядом — одна из частей золотого сечения, или просто неподходящая цифра. — Пожалуйста. Агата вдруг смотрит прямо на нее. — О чем именно ты просишь, Спеллман? — когда она приближается, то Сабрина готова поклясться всеми заповедями Церкви Ночи, что ничего более опасного и прекрасного она до этого не видела. Но заостряет свое внимание почему-то не на том, как новое черное платье облегает фигуру Агаты, не на ярко-красной помаде, не на бокале вина, который до сих пор находится в ее руке. А на едва заметно пульсирующей жилке на шее, и бледной полоске шрама. И Сабрине в ту же секунду хочется просто взять и стереть прямо губами этот мерзкий шрам. — Так сделай это, — шепчет Доркас ей прямо на ухо, как будто прочитав мысли, хотя, может быть, так оно и есть. А, может быть, голос звучит у Сабрины в голове. Может быть, эта странная связь начала действовать. Может быть… То, как Агата стонет, когда Сабрина действительно делает два больших шага вперед, и касается губами ее шеи, и этого чертового шрама, крепко сжимая плечи, чтобы Агата даже не думала о том, чтобы убежать, убеждает ее в том, что она все делает правильно. И то как Пруденс смеется, а Доркас проводит рукой по ее спине, вселяет в нее какое-то немыслимое чувство свободы и безопасности. Если это и есть тьма, то Сабрина жалеет только о том, что отталкивала ее все в это время, предпочитая безопасность света. Доркас — самая красивая, Пруденс — самая умная, а Агата — самая опасная, но теперь Сабрина Спеллман точно знает, кто она. Она, определенно, самая безрассудная. Все, как нравится Темному Властелину.