На Мер-Лашез неделю спустя

Детлафф стоит, опираясь рукой на надгробный памятник. Геральт стоит рядом, прислонившись к дереву и скрестив руки на груди. Оба долго молчат, смотрят то друг на друга, то куда-то вверх. Над кладбищем Мер-Лашез простирается полуденное безоблачное небо. Детлафф первым решается заговорить: — Как княжеская немилость? — Да выпустили, как видишь. — Сильно намучился? — Нет, только спина после тюремной койки болит. — В тюрьмах, говорят, дерьмовые кровати. — Это мягко сказано… — Сказано мягко, а спать жестко. Глупо, правда? — Лучше бы я спал как ты — вниз головой на дереве. — Я так не умею. — Да ладно? — Нет, правда. Последнюю ночь я спал на настиле из еловых веток. — И как, нормально? — Наутро пришлось вытряхивать иголки из-под подкладки сюртука. Но спасибо, что спросил. Они замолкают, слушая мертвую кладбищенскую тишину. Мертвая кладбищенская тишина длится секунд сорок. Геральт спрашивает: — Как изгнание? — Одиноко. И спать хочется. А так я в порядке. Принеси в следующий раз бутылку вина. — Я с тобой пить не буду. — И не надо. Я просто хотел скрасить одиночество. — Обойдешься. — Жадина ты, ведьмак. — Упырям вино не положено. — Ну, не положено, так не положено. Я могу идти? — Да, уходи. Они разворачиваются и отходят друг от друга шагов на десять. — Детлафф? — Что? — Я надеюсь, что больше никогда тебя не увижу. — Взаимно, ведьмак. — Меня зовут Геральт! — Я помню. Взаимно, Геральт. Так я пойду? — Уходи, уходи… Над кладбищем Мер-Лашез с громким криком пролетает ворон. *** Вечером неделю спустя Детлафф стоит, откинувшись спиной на сырую стену полуразрушенного склепа. Геральт стоит шагах в трех от него, вертит в руках ветку полыни. Им обоим не хочется говорить, и несколько минут они стоят, слушая, как стрекочут цикады. — Как княжеская немилость? — Сунулся поговорить с княгиней. Обрушила на меня весь ураган своих эмоций. — Не самых радостных, надо полагать? — Ну… Не казнили — и то хорошо. — Жалко, что не казнили. А то я что-то давно на похороны не ходил. — Сходи к своей бывшей. У нее шикарный склеп и прекрасные посетители. — Если я к ней приду, то хоронить придется уже меня. — Да уж, мне что-то на похороны идти не хочется. Тем более на твои. — Не переживай, я все устрою в лучшем виде. Тебе понравится. Я уже даже местечко себе здесь присмотрел. — Как подохнешь — зови, проведаю. — А вина принесешь? — Сказал же, упырям не положено. — А мертвым упырям? — Мертвым упырям тем более. — Жадина ты, ведьмак… — Ну прости, каким уж уродился. Они замолкают. Стоят, не глядя друг на друга. Стараются как можно тише дышать. Цикады стрекочут в траве — громко, как сумасшедшие. — Как изгнание? — Холодно. Ночи стали холодные, спать не могу. До утра ворочаюсь, а под утро вижу кошмары. — Интересные хоть? — Твоя рожа, ведьмак, зрелище не самое интересное. — Принести тебе в следующий раз одеяло? — Принеси лучше вина. Когда спишь на дереве вниз головой, одеяло без надобности. — Врун ты, Детлафф. — У тебя научился. — Сердце не болит? — Не жалуюсь, спасибо. Я могу идти? — Да. Уходи прочь с глаз моих. Детлафф разворачивается, отходит на несколько шагов, но останавливается, прежде чем обернуться туманом. — Какая экспрессия, ведьмак. От княгини понабрался? — Меня зовут Геральт! — Я помню. Какая экспрессия, Геральт… — Что мне сделать, чтобы никогда тебя больше не видеть? — Делай что хочешь. Мне плевать. Так я могу уйти? — Проваливай, Детлафф! Стрекот цикад смешивается с шумом ветра вдали и негромким вороньим карканьем. *** В полночь неделю спустя Детлафф сидит на могильной плите, обхватив руками колени. Геральт стоит у него за спиной, прячется от дождя под козырьком склепа. В воздухе пахнет полынью и мокрой травой. В лунном свете дождевые капли блестят у Детлаффа на волосах как осколки хрустальной рюмки. — Как княжеская немилость? — Делаем с княгиней вид, что друг друга не замечаем. — Это правильно. Нервы здоровее будут. — Я решил, что одного тебя в качестве действующей на нервы сволочи мне хватит. — Ну хоть в чем-то ты не жадина, ведьмак. Ты вина, случайно, не принес? — Упырям не положено. — А нет, все-таки жадина. — Вино тебе еще нести… Обойдешься. — Обойдусь, конечно, куда я денусь? — Мне плевать куда, только денься куда-нибудь. Ты же изгнанник, чего ты все еще ошиваешься здесь? — Мне очень одиноко. — Без Рены? — Без тебя. Геральт выходит из-под козырька прямо под проливной дождь. Подходит к Детлаффу поближе. Тот не оборачивается на его шаги, только сильнее подтягивает колени к груди и опускает голову. Геральт садится рядом с ним на могильную плиту. Плита твердая и холодная, как окоченевшее тело. — Как изгнание? — Невыносимо. — Холодно? — Да нет, привык. — Ты поэтому сидишь под дождем? Ты же промок до нитки! — Тебе-то какое дело? — Одеяло все-таки надо было принести. — Да, наверное… Хотя нет, не надо. Обойдусь. — Детлафф, где ты живешь? — Я тебе сейчас скажу, а ты придешь, пока я буду спать, и порубишь меня на куски. Неподалеку я живу. Такой ответ устроит? — А я живу в Корво Бьянко. Это винодельня недалеко от корчмы «Куролиск». — Рад за тебя. Я могу идти? — Да можешь, конечно… Кто тебя тут держит?.. Все еще не глядя на Геральта, Детлафф встает с могильной плиты, отряхивает плащ от дождевых капель. Вода с волос стекает по его лицу, придавая ему нездоровый изможденный вид. Геральт смотрит ему вслед, и окликает его, пока он не обернулся туманом. — Не ночуй сегодня под дождем. Замерзнешь. — Без тебя разберусь. — Я не хочу, чтобы неделю спустя ты пришел простуженным. — Я знаю. Ты хочешь вообще больше никогда меня не видеть. — Детлафф, мы уже три недели подряд… — Брось, ведьмак. — Меня зовут Геральт! Ты когда уже запомнишь?! — Я помню. Брось, Геральт. Так я могу идти? — Уходи, уходи… Детлафф исчезает. Облако черного тумана растворяется в стылом воздухе, улетает куда-то в сторону леса. Дождь усиливается, Геральт прячется от него под козырьком склепа. Дождевые капли глухо стучат по сырой листве. *** В предрассветный час неделю спустя Детлафф спит, сидя на могильной плите и откинувшись спиной на надгробный памятник. Геральт тихо подходит к нему, стараясь не разбудить, садится рядом, расстегивает походную сумку. Достает сложенное одеяло и бутылку вина. Вино ставит рядом с могильной плитой, прислоняет к ней так, чтоб не укатилось в траву. «Упырям вина не положено» — думает он. «Жадина ты, Геральт» — отвечает голос Детлаффа в его голове. Детлафф не просыпается, пока Геральт укрывает его одеялом. Только делает глубокий вдох, чуть поворачивает голову, и выражение его лица из напряженного и угрюмого становится почти умиротворенным. Геральт ждет, что он проснется — хотя бы для того, чтобы спросить, как княжеская немилость? У Геральта уже готов ответ: «Кажется, проходит. Княгиня простила меня. Меня простила, и тебя простит». Но Детлафф не просыпается, и Геральту хочется разбудить его и спросить, как изгнание? Он бы, наверное, ответил: «Нормально, не жалуюсь». И тут же, передумав врать, сказал бы честно: «Еще немного — и тебе придется меня хоронить». Геральт присаживается рядом с ним, поправляет ему одеяло на плечах. В предрассветных сумерках Детлафф выглядит еще бледнее, чем обычно, словно он всю ночь бездыханным пролежал на траве. В его черных чуть вьющихся волосах запутались листья полыни. Геральт не решается их убирать, только наклоняется к нему ближе и осторожно касается губами его взмокшего горячего лба. Чувствует на коже его теплое дыхание. Геральт отстраняется, вглядывается в его прикрытые глаза. Проверяет, ничего ли не забыл сделать. Бутылка вина все стоит, прислоненная к могильной плите. Геральт думает, что надо было бы принести две, ну да если что, новую принесет через неделю. Мысленно он голосом Детлаффа спрашивает самого себя: «Я могу идти?». И уходит, не дожидаясь ответа. Солнце поднимается над горизонтом. Небо светлеет, первые блики начинают играть на глади Сансретура, но на Мер-Лашез все еще темно, над землей стоят клочья ночного тумана. Запах полыни стоит в сыром воздухе. Птицы поют, встречая утренний свет. Детлафф тихо дышит во сне, у него едва заметно вздрагивают веки.