Хаски, Крокодил и Гэвин Рид

Похитить Элайджу оказалось не так уж и сложно. В больнице были камеры, конечно, но за все прошлые разы, что они навещали Элайджу, Ричи изучил их расположение наизусть (а еще то самое время, в которое охранник каждый день выходит покурить и не смотрит на приборы). Палаты интенсивной терапии явно не представлялись руководству госпиталя особо интересным местом: красть прикрученное к полу оборудование было сложно, пациенты были слишком тихими и погруженными в свои проблемы вместо создания проблем окружающим. Если в реанимации действия врачей стоило анализировать, тот тут шныряли только такие же тихие медсестры и санитары, да писк приборов иногда нарушал молчание. У Элайджи приборов не было. Все четыре месяца он лежал тут, неподвижный, молчаливый и совершенно невредимый, пропускающий мимо все драматичные события их жизни. Иногда Ричи чувствовал обиду, иногда сопереживание и жалость, а иногда — ужасающую, удушающую злость. В такие моменты Коннор оттеснял его к двери, и его твердое прикосновение приводило Ричи в чувство. Элайджа не был виноват в том, что случилось. Не был. Но пустота на месте альфы росла с каждым днем, а вместе с этим гнили и разрушались якорные цепи, удерживающие безумие внутри. Сейчас Ричи, как обычно, задержал дыхание, оказавшись в палате: запах антисептиков тут перебивал запах Элайджи, проникал так глубоко в нос, что дурманил голову. Потерев нос, он заставил себя не раскисать, а действовать. Охранник, в конце концов, не будет курить вечно. Его часть плана состояла в том, чтобы вытащить Элайджу в пустующую сейчас угловую палату, где на пожарной лестнице уже ждал Коннор, вернуться в палату Элайджи и уничтожить все следы, которые могли бы навести полицию или оборотней на след. О том, чтобы не оставить таких следов возле больницы и надежно укрыть Элайджу, должен был позаботиться Коннор. Меньше всего на свете Ричи хотелось оставлять его в таком уязвимом положении в четыре часа утра в лесу, где один он вряд ли сможет противостоять нападению… Но других идей у них особо не было — похищать Элайджу среди белого дня в толпе пациентов и персонала, а также шатающихся вокруг больницы прохожих, наверняка было бы ничуть не проще. Да и времени переживать и тормозить не было тоже. Элайджа лежал как мертвый, так же неподвижно, но Ричи слышал его пульс и дыхание — его пугающую окаменелость, словно в этом казалось бы живом теле совсем не осталось жизни. Если раньше, глядя на него, Ричи ждал, что вот-вот глаза Элайджи откроются, что он скажет что-то — настолько поверхностным казался его сон, то теперь он словно никогда уже не собирался просыпаться. Та нить, что связывала их, стала совсем тонкой, едва различимой, и Ричи цеплялся за нее изо всех сил — страх стать омегой был слишком силен, — но она ускользала меж пальцев. Что по-прежнему держало его под контролем — он и сам не мог сказать. Эта эфемерная нить не смогла бы удержать даже собственный вес. И все же кто знал, как Аманда может использовать даже настолько призрачного альфу, чтобы сломить их с Коннором? Чтобы усилить себя? Риск был слишком высок — омеги никогда не смогли бы ей противостоять. А значит, теперь надо было завязывать с размышлениями, брать себя в руки и следовать плану: сегодня было полнолуние, с каждой минутой ситуация становилась все сложнее. Вечером им будет совсем не до этого и после восхода луны Аманда и ее стая будут настороже, а провернуть все это у них под носом и в лунном опьянении будет невозможно. К тому же, Ричи уже ждал Коннор — а Коннор ненавидел ждать.

*

В домике все было на своих местах, ни следа присутствия посторонних, хотя на всякий случай они как следует обследовали территорию. Элайджа перенес переезд совершенно спокойно — насколько может перенести неподвижное тело, — и пока Ричи обнюхивал траву, в голову то и дело заползали ужасные, по-настоящему черные мысли. Если бы с Элайджей что-то случилось — а ведь что угодно может случиться, — то альфой стал бы Коннор или он сам… Было бы им тогда проще? Не заставило бы это Аманду напасть немедленно, пока у них еще нет бет? Защищает ли их хотя бы номинальное наличие альфы — или только вредит? Наверняка Коннор обо всем этом уже думал, хотя и не делился всякими криминальными идеями — и раз Элайджа до сих пор здесь… Ричи едва не стукнулся лбом о ближайшее дерево: его брат не был убийцей! То, что он избавился от одного тела, было вынужденной мерой, он никогда и ни на кого не нападал. И что с того, что в последнее время он стал таким нервным и перенапряженным? Что с того, что он не обращается? У Коннора есть все причины волноваться и цепляться за самоконтроль. И, в конце концов, Элайджа совершенно цел. И — пока — в относительной безопасности. — Идем? — спросил Коннор спокойно, поднимаясь на ноги. Он закапывал по периметру домика какие-то мешочки, и Ричи одновременно очень хотелось знать, что внутри, и не особо-то и хотелось. Колдовство не было его сильной стороной. Оно, в общем-то, не было и сильной стороной Коннора — раньше, — но тот хоть как-то интересовался вопросом. Оставалось только верить, что все эти предосторожности помогут в надвигающуюся бурю. Глубоко вдохнув, Ричи задержал дыхание — сегодня не стоило добавлять себе нервозности еще и тревожными мыслями и ожиданиями. Луна наливалась силой за горизонтом, Ричи уже ощущал ее даже за много часов до полнолуния. Но сейчас до ночи было еще далеко. Едва-едва наступало утро, а значит, им нужно было торопиться. И Коннор уже стоял на тропинке, нетерпеливо постукивая ногой. В город они вернулись окружным путем, заложив огромную петлю и по возможности скрывая следы. Почти не разговаривая, только обмениваясь парой фраз время от времени, пока в груди Ричи не сжался плотный-плотный комок. Свежий воздух начал его душить. Это все луна, от нее невозможно было отвлечься. И Коннор — в грядущую ночь он сможет себя отпустить, ему необходимо расслабиться. Если Ричи сможет уговорить его, вынудить поддаться полнолунию, то ему станет гораздо лучше. Гораздо. — Привет, — поздоровался Билли, когда они наконец зашли в заднюю калитку. Он с сосредоточенным лицом стриг куст, и видно было, как непросто ему дается эта творческая миссия. — Гуляли? Простая вежливость, но плечи у Ричи сразу же свело, словно в паре слов уже притаился зловещий намек. Стая Аманды — сама она и Билли с Томасом — никогда не проводила полнолуния с ними. Обычно они сидели дома, и Ричи не больно-то интересовался, как они справляются без луны. Может, в этом была какая-то деликатность, может, нежелание провоцировать Коннора, но и то, и другое звучало как бред. Теперь все казалось новым, и там, где раньше Ричи видел искренность, теперь ему мнился циничный расчет, настороженное наблюдение, не выкинет ли он какую-нибудь неожиданность. Ричи вырос в совершенно здоровой стае, и все же за четыре месяца он не задумался, с чего бы это беты будут смотреть, как альфа избивает подростка, и при этом ничего не делать. Как будто жизнь превратилась в ад, в котором больше не было нормальности. Но разве не должны они были восстать против сумасшедшей альфы? Защитить пусть не щенка, но того, кто младше и слабее? — Ага, — ответил Коннор на удивление даже доброжелательно, пока Ричи еще только думал над тем, что сказать. — Гуляли. — Не хотите помочь? — предложил Билли. Будто они тут большие друзья. Помогают близким по хозяйству и все такое. — Ричи хочет, — Коннор снова опередил Ричи, и тот невольно почувствовал, как к щекам приливает кровь, — я пойду в дом, ладно? Немного посплю. И он улыбнулся. Билли неопределенно помахал рукой — конечно, дескать, наверняка еще помнил, как Коннору досталось, и понимал его желание передохнуть, и ненависть всего на одно мгновение оглушила Ричи. Коннор положил руку ему на талию словно бы незаметно. — Я буду у себя, — предупредил он. И исчез в дверях как раз в тот момент, когда из-за угла показался Томас. — Это все полнолуние, — пожал плечами Билли и протянул Ричи ножницы, — все мы немного на взводе. День тянулся бесконечно, а Ричи все сложнее было сосредоточиться, взять себя в руки. С грехом пополам он сделал уроки, слепил довольно уродливую презентацию на экономику — мистер Гонсалес наверняка будет разочарован. Все это время Коннор не появлялся из своей комнаты, даже чтобы пообедать. Каждый раз, когда Ричи заходил к нему, он отвлекался от домашки с неестественной улыбкой, и растущее напряжение все сложнее было игнорировать. Ричи принес ему сэндвич, не выдержав разлуки, одержимый желанием угодить и порадовать. Потом свою работу по биологии — и обычно Коннор стал бы возражать, он не любил списывать, но сейчас он только поблагодарил, и замкнутость в его взгляде ничуть не рассеялась. Тогда Ричи устроился на его кровати с книгой, не спрашивая разрешения, с усиливающейся тревогой наблюдая, как Коннор время от времени посматривает в окно. Это всерьез беспокоило: Коннор прекрасно переносил полнолуния. Он не был каким-то там неопытным щенком, которого луна застала врасплох… Ричи очень хотелось подойти и обнять его, но не хотелось тревожить лишний раз. Их отношения сейчас проходили через жуткую черную полосу. Неудивительно, что Коннор стал искать внимания и тепла на стороне. Ближе к вечеру Ричи сдался и пошел немного проветриться — хотя в реальности просто нарезал несколько кругов по окрестностям: ноги все равно как будто сами сворачивали домой. Стоит ли затевать непростой разговор сегодня, когда голова у них и так забита луной? Но когда еще? Это будто стягивающаяся над головой гроза — похищение Элайджи не могло пройти незамеченным. Но ни появившаяся в середине дня — и необычайно молчаливая — Аманда, ни ее беты ни слова не произнесли об Элайдже и не казались обеспокоенными или злыми. Кажется, во всем доме Ричи тревожился сильнее всех. Видимо, и молнией по голове его ударит первого. Игнорируя Аманду — Ричи не мог заставить себя смотреть на нее даже ради притворства, даже по просьбе Коннора, — он схватил яблоко и снова поднялся наверх. Ему хотелось проявить заботу, которую Коннор не отвергнет. Продемонстрировать свое неравнодушие и любовь. — Коннор? — позвал он и постучал в дверь. Почему-то мысль заходить без стука вдруг показалась неправильной — как будто между ними были секреты. Как будто раньше Ричи особо задумывался о границах. — Коннор?.. Коннора не было в комнате. Какого черта? — Ричи обошел комнату, будто брат мог незаметно притаиться под кроватью или в шкафу, — подошел к окну. Тающие следы пальцев на подоконнике намекали, что Коннор почему-то предпочел оставить свой уход в секрете. Нахмурившись, Ричи впился взглядом в кромку леса: Коннор пошел к Элайдже? Делать какие-то делишки с выжившим Бейкером? Еще куда-то? В любом случае, стоило найти его как можно скорее. В последний момент Ричи дернул на себя ящик стола, вытащил баллон с составом, отбивающим запах, и сунул в карман. Если Коннор внезапно отправился к Элайдже, это им точно пригодится. * Но Коннор, как выяснилось, пошел совсем не к Элайдже. Совершенно не туда. * Помотав головой, Ричи изгнал из головы лишние мысли: Элайджа сейчас был не с ними, они были вдвоем — наконец-то, и весь прошедший в мучительном предвкушении день наконец-то закончился. Лес вокруг шелестел, приветствуя их, никого из стаи Аманды не было слышно, и земля под ногами сейчас принадлежала только Ричи. И Коннору. Коннору, который засунул в задницу все собственные доводы и не нашел ничего лучшего, чем идти к племяннику шерифа даже не ночью. Не придумал ничего умнее, чем целовать кого-то, к кому чувствует влечение — кого может даже полюбить. И что они будут делать тогда? Для оборотней не существовало легких интрижек — да, можно было с кем-то переспать, флиртовать (и Коннор ничуть не стеснялся, о нет!), но увлечение? Или даже влюбленность? Такие, как они, были моногамны, и думать об этом было куда проще, когда единственная настоящая любовь маячила где-то в отдаленном будущем. Там, где Ричи научится не слишком ревновать, где всякие убийства и злобные альфы не будут мешать их счастью. Там, где это точно не будут наглые и любопытные одноклассники с зелеными глазами и запахом леса и кофе. Коннор флиртовал и бесил Ричи — но он никогда никого не целовал. Ну, кроме того случая с Маркусом, но они были пьяные, и это было назло, и Маркус совсем не то же самое, что Гэвин Рид. Нечто абсолютно другое. Что они будут делать, если Коннор влюбится? Что… что Ричи будет делать? Что он будет делать с Коннором — и с собой? Рассудительность почему-то не помогала держать в узде ни гнев на «тайный» визит Коннора к Риду, ни горячую волну по позвоночнику при воспоминании о красных и припухших губах этого самого Рида. Воображение неплохо справлялось, рисуя их поцелуй во всех подробностях, и даже жуткие мысли о жизни Коннора и беспокойство за их план по похищению Элайджи не могли притушить возбуждения Ричи. Он… он хотел бы посмотреть. Он хотел бы больше чем посмотреть. Кошмар. — Коннор, где твое здравомыслие? — Ричи глянул на наливающуюся силой луну и признался себе, что нервничает. У Коннора и раньше не кончались способы заставить его нервничать, но в последнее время они становились все вычурнее. Тот выдернул свою руку из хватки, и Ричи сразу почувствовал одиночество: вся его кожа сейчас требовала, жаждала контакта. Полнолуние гудело в нем, и слишком много противоречивых чувств разрывало на части. Какого черта они вообще разговаривают, тратят время и силы на бессмысленные слова? Но и горящий на губах Гэвина Рида поцелуй был совсем не тем, что у Ричи получалось игнорировать. — Все зашло слишком далеко, — ответил Коннор рассеянно, его взгляд тоже не отрывался от сверкающего диска, зрачки отражали свет. — Это ваше якобы расследование под носом у Аманды, оно делает только хуже… — Хуже тебе? — спросил Ричи прямо. Коннор, не отвечая, взобрался на полуразрушенную каменную арку — древние попытки благоустройства кладбища и превращения его во что-то приятное глазу. В каком-то готическом или даже лавкрафтовском стиле это удалось, а в лунные ночи с этой арки открывался хороший вид на лес. Всего несколько футов от земли, так близко — и все же отсюда Коннор казался почти недосягаемым, и планы в его голове все так же были скрыты от Ричи. — Хуже всем, — наконец сказал Коннор. — Мы просто пытаемся удержать воду в решете, пока она льется нам на ноги. Я не знаю, сколько времени осталось, а мы сделали свой ход. Аманда ответит, пусть ответом не станет Рид. Ричи сжал зубы — холодный свет в его крови плохо воспринимал упреки, а волк внутри пытался отступить, сделать все, что хочет Коннор и на что он только намекает, — и одновременно зарычать, огрызнуться, и удерживать зверя в узде с каждой минутой, каждым градусом поднимающейся луны было все сложнее. — Поэтому ты пошел его убеждать? Так это теперь называется? — Я боялся, что завтра может быть поздно, — сказал Коннор, — но луна опьянила меня. Когти Ричи выдвинулись, царапая камни, и тот спешно отдернул руку. Выходить из себя было худшей идеей из всех. Они не должны ссориться! Сегодня полнолуние, они должны быть в лесу, дышать опавшими листьями и влажной землей, снимать одежду, подставляя свою кожу оживляющему свету. Целоваться. Коннор прав, все зашло слишком далеко. — Не стоило в полнолуние идти к человеку, который тебе нравится. Произнести такое вслух оказалось легче, чем он предполагал. — Я прошу прощения, Ричи, — сказал Коннор отстраненно. Он просит прощения — но за что? За Гэвина Рида или за то, что позволил себе поддаться порыву? Ричи не знал, что из этого тревожило его больше. — За внезапный роман, на который Аманда уж точно обратит внимание, ты это хочешь сказать? — Ричи пришлось прикусить язык — буквально, до крови, — потому что лишние слова просились наружу. Ему стоило бы ревновать, но все, что он чувствовал, — всеобъемлющий страх. Смешанный с влечением. Смешанный с ожиданием. Смешанный с тревогой. — Это не роман, — ответил Коннор резко. — Но мы это обсуждали только вчера! Он человек, для него отношения совсем не то же, что для нас! Ты хоть раз слышал, чтобы школьная влюбленность продержалась долго? — Ричи запустил пальцы в волосы и дернул, словно это могло бы пронять Коннора. — Он вообще говорит, что гетеро. Коннор хмыкнул. — Ну да. И ладно, Ричи соглашался, что несет чушь. — Он хочет тебя, и что? Будто это что-то значит. — Только меня? — вздохнул Коннор. — Да, хочет, и да, я знаю, что это ничего не значит. — Я не хочу, чтобы ты страдал! — Ты обо мне беспокоишься или о себе? — Я всегда беспокоюсь о тебе, — возмутился Ричи. Да он умереть был готов, лишь бы Коннору не разбил сердце кто-то, кто не сможет его оценить. То, что собственное сердце сжимается, было не так уж важно. — Это ничего не значит, — повторил Коннор, — между нами ничего не будет. Стоит держаться подальше от того, кого я могу убить. Лед хрустнул под ногами Ричи, хотя на улице было тепло. То, что он боялся произносить — то, к разговору о чем он не решался приступить, — Коннор так спокойно бросил ему в лицо. — Ты не убиваешь людей, — сказал Ричи осторожно, потому что оборотни не убивают людей, а напряжение в Конноре не означает ровным счетом ничего опасного. Им просто нужно пережить полнолуние, просто… — Только омеги убивают людей. Омеги и охотники, а еще всякие психи, но Коннор не псих. Он совершенно здоров, просто у него тяжелые времена. У них обоих тяжелые времена. И все. Коннор сел, рассматривая Ричи сверху, как капризного ребенка, его глаза уже пожелтели, золотистый блеск посылал в вены Ричи крошечные короткие импульсы тепла, но взгляд — почти неприязненный — отрезвлял. — Думаешь, это легко — не оборачиваться так долго? — спросил он холодно, будто это простой вопрос, на который Ричи может дать простой ответ. И — удивительно — Ричи мог дать простой ответ. — Нет, — сказал он. Нет, это было нелегко. И пусть разум Ричи цеплялся за поверхностность вопроса, тайный смысл с каждым полнолунием выпирал, просачивался через эту гладкую поверхностность, оставляя грязные пятна плесени и ржавчины. Четыре луны прошло с момента пожара, и сегодня была пятая — и за все это время Коннор ни разу не обратился. Ричи помнил полнолуния одно за другим, эти иллюзии возвращения во времени давали протянуть еще месяц, не перегрызая горло всему, что попадается на пути, — каждый раз словно крошечные отверстия в пароварке, позволяющие стравить хоть немного напряжения. Вместо гнева вены заполнялись луной, ее холодный свет остужал любой огонь, излечивал любой яд. Коннор был с ним, позволяя Ричи отпускать себя и снова возвращаться в реальность возродившимся, верящим в счастливый исход, пока руки Коннора крепко сжимали крючья, впивающиеся в его плоть и удерживающие Ричи в границах человечности. Но если сам Ричи — его якорь — держались на Конноре, и Элайдже, и надежде обрести новую семью, то на чем тогда держался якорь Коннора? — Нет, — повторил Ричи, — нет, Коннор, это нелегко. Тот поднялся во весь рост — одним плавным, завораживающим движением. — Мне пришлось, кто-то должен был держать все под контролем. Я думал, это только один раз, одно маленькое усилие, я не какой-то там самоубийца… Но после первой луны наступила вторая, а наши дела не стали лучше. Есть вещи, которые нельзя повернуть вспять, — сказал он тихо, шаг за шагом спускаясь по торчащим из стены обкрошившимся кирпичам, все ниже и ниже, но все еще высоко, — даже удерживать их на месте уже вне моих сил. Я ждал альфу слишком долго, Ричи. Нет. Ничего подобного. Его брат не может сойти с ума и превратиться в это! Они… они из хорошей семьи, они родились тут, на своей земле, они никогда не теряли разум, они… Коннор не может говорить такого всерьез! — Ты не станешь омегой, — сказал Ричи, и — он был уверен — ни капли неопределенности не было в его голосе, — что бы ты ни задумал, этого не произойдет, Коннор. Мне плевать на твои планы и все такое. Коннор секунду смотрел на него — полуопущенные ресницы приглушали блеск глаз, и улыбка на губах одна способна была заставить зверя Ричи отступить в восхищении и любви. — Что-то просто случается, — сказал Коннор, — луну нельзя обманывать бесконечно. Да в гробу Ричи видал его мудрость и снисходительность — будто мать вернулась из мертвых и теперь объясняла Ричи прописные истины, которые ему совершенно не хотелось слушать. Именно он всегда был хорошим мальчиком: рассудительным, здравомыслящим и послушным, и новый имидж Коннора устраивал его все меньше и меньше. Пожертвовать своей человечностью и жизнью — только его брат мог додуматься до такого. Что раз они две половины целого, то влить все силы для сохранения якоря одной половине — разумное решение. Что достаточно спасти кого-то одного. — Я сделал что сделал, — Коннор отвернулся, проводя по шершавым камням арки ладонью, — играл теми картами, которые у меня остались, Рич. Мой якорь сгорел, но твой на месте. Так что не проси меня ясно соображать в полнолуние, когда я пытаюсь выторговать у луны еще месяц. Его когти проскрежетали по камню, и Ричи едва удалось задушить крик в горле. — Еще ничего не кончено, — сказал он, хотя все внутри у него переворачивалось и тряслось как щенок, насмерть перепуганный грозой. — Еще ничего не кончено, Коннор. Коннор наклонил голову набок. Его золотые глаза сохраняли свой цвет, но страх Ричи рисовал в них оранжевые отблески. — Возможно, мы сможем вернуть к жизни Элайджу, — прозвучало на редкость отстраненно. Словно его это совершенно не касалось, о, подумаешь, он говорит Ричи, что завтра может пойти раскапывать могилы и убивать людей — ну или сойдет с ума, удерживая своего волка в узде насилием и чудовищным давлением. Будто Ричи нужны такие жертвы! — А может, — тот шагнул вперед, — может, мы сделаем что-нибудь другое? Расскажем все шерифу. Уедем к Корсам. Уедем куда угодно, бросив и территорию, и все, что нас связывает с Бикон Хиллз, начнем жизнь заново. Забудем про пожар, не будем искать никаких убийц, забудем про тело в заповеднике, про альфу, который больше не может тебя поддерживать. Не так уж трудно. Про Гэвина Рида мы тоже забудем. Ты никогда и никого больше не полюбишь, но разве это не стоит того? Ты найдешь нам вожака, не сойдешь с ума и будешь (почти) счастлив… Губы Коннора дрогнули в улыбке. — Такой фантазер, — пробормотал он, но злые искры в глазах выдавали его истинные чувства. — А может, Элайджа вдруг встанет, полный сил, и изгонит Аманду, мы дождемся наших денег и заживем как прежде одной дружной семьей, ты будешь ухаживать за Гэвином Ридом, и он — конечно же — полюбит тебя, — голос Коннора дрогнул, — у меня нет альфы, я вообще его не чувствую, Ричи! Как скоро я начну бросаться на людей? Ты уже — едва не сказал Ричи, — ты уже едва не набросился на Гэвина, и что же нам делать, Коннор? Что же нам делать? — И что, Коннор? — он прикусил губу. — Ты говоришь мне, что у тебя нет якоря, что ты себя не контролируешь… — Я себя прекрасно контролирую, — перебил Коннор, пока повисло между ними в темноте. Точно, только не можешь вдохнуть поглубже, чтобы не рассыпаться, любимый. Вкус крови во рту вынудил Ричи расправить плечи. — Я фантазер, но у тебя есть восхитительный план, включающий убитую женщину из стаи Корса и ее брата, твою возможную и, видимо, публичную смерть от рук альфы, а также прочие странные интриги, — шею кольнуло фантомными когтями, пока Ричи старательно выталкивал из легких запах аконита, — о которых ты мне не расскажешь. — То есть, ты звонил Корсу? — протянул Коннор. — Ну естественно, я звонил Корсу. Чего Коннор еще ожидал? Что Ричи спустит все на тормозах? — Хороший мальчик… — Коннор покачал головой, и Ричи стоило бы оскорбиться, но это не казалось оскорблением. Коннор снова отвернулся, рассматривая арку, хотя за прошедшие после возведения годы она ничуть не изменилась. — Но почему мы вообще об этом говорим? Сегодня полнолуние, Ричард. Мы не разговариваем в полнолуние. Что? И да, он был прав, и с каждой минутой Ричи все сложнее было держать себя в руках — так сильно хотелось взять в руки Коннора. Обнять его покрепче, облизать его, взять его тело, раз Ричи не мог взять мысли в его голове… Но разговор и так опоздал на долгие недели. Месяцы. Ему показалось вдруг, что он разговаривает не с Коннором, а с этой самой стеной, настолько непробиваемым казался его брат — ну или лунное безумие начало добираться и до него. Как Коннор может упорствовать в своих идеях, как? — Единственное время, когда ты не можешь лгать, — выплюнул Ричи. — Не лгать, а не отвечать на твои вопросы, — Коннор вскинул подбородок. — Которые ты обычно не задаешь. — Ну так теперь задаю! Коннор растопырил пальцы, когти то выдвигались, то снова укорачивались. — Я просто хочу, чтобы все было хорошо, — на его щеках вспыхнул румянец, темный в бледном лунном свете. — Чтобы с тобой ничего не случилось, если Аманда убьет меня, если я стану омегой. — Ты не станешь омегой, — отрезал Ричи. Этого не будет. — У меня нет якоря. Мне не на что опереться… — Если тебе не на что опереться — ты можешь опереться на меня, — рявкнул Ричи, — ты должен опереться на меня! Один короткий момент ему казалось, что он может ударить Коннора — за все эти секреты, за пренебрежение, за снисходительность… за Гэвина Рида. Ударить или хотя бы встряхнуть, оскалиться, продемонстрировать свой гнев. — Нас двое, ты это понимаешь? — он шагнул вперед, чтобы казаться больше, казаться увереннее, — мы родились вдвоем, ты не будешь решать за меня, ты не будешь рисковать без меня, Коннор! Я не хочу быть пешкой в твоих планах или безмозглым щенком, которого можно обложить ватой и перенести в безопасное место! Ты не будешь мне лгать! Ты не будешь прятать трупы — или терпеть побои, чтобы уберечь мой хрупкий розовый мирок от потрясений! Ты не будешь договариваться за моей спиной с альфами, шерифами и школьниками, потому что я слишком раним для плохих новостей! И ты не будешь «уступать» мне парня, который нравится тебе, только потому что любишь меня больше, чем себя! — Как будто тебе он не нравится, — Коннор закатил глаза, и он почти обманул Ричи своим равнодушием. Почти. — И ты не будешь отдавать мне свой якорь, Коннор, — отрезал Ричи, — даже если мне придется затолкать его назад тебе в глотку. Даже если придется разрушить иллюзию согласия и уступчивости между ними, впервые действительно пойти против Коннора, оспорить его волю вот так, лицом к лицу — одна идея до сих пор вызывала у Ричи трепет. Однако комфорт Ричи сейчас был не самой главной их проблемой. Коннор расправил плечи, его взгляд из раздраженного стал оценивающим, и это был опасный поворот. — Не смей угрожать мне, Ричард, — тихо сказал он, — я знаю, что делаю, и ты не встанешь у меня на пути. Я больше даже не взгляну в сторону Гэвина Рида, но ты оставишь любые попытки втянуть его в мои дела и влезть самому, ясно? Да уж, Ричи все было ясно, предельно ясно, что если не отнять контроль у Коннора хотя бы на несколько минут сейчас, через неделю придется снимать эти цепи с его мертвого тела. Ему так отчетливо, так мучительно нужна была помощь, что толщина собственной призмы Ричи теперь не могла не поражать. Никогда в прежние полнолуния Коннор не выглядел так плохо, не казался таким ошеломленным, оглушенным, будто отказ от луны постепенно отравлял его тело и разум. Провокация Аманды, порыв поговорить с Ридом, постоянное стремление уединиться и поспешные планы насчет Ричи — все это казалось зловещими следствиями постепенно ускользающего контроля и попыток успеть провернуть свой план до того, как станет слишком поздно. И с позавчерашнего дня, с убийства Миранды Бейкер, все это с огромным трудом удерживаемое равновесие обрушилось, и обломки попадали Ричи на голову. Кажется, сотрясение мозга стоило получить пораньше. — Это не твои дела, а наши, — сказал Ричи, хватая Коннора за руку, — и мы уже договорились, что… Ричи отшатнулся раньше, чем понял, — в каком-то ошеломлении опустил взгляд: на его предплечье наливались кровью царапины, и тяжелые капли поползли по коже. Он даже не успел почувствовать боли. — Боже, — выдохнул Коннор, отступая, — боже, Ричи. Если бы в сердце Ричи оставалось что-то целое, то сейчас оно точно разбилось бы. — Все в порядке, — начал он торопливо, — Коннор, это просто царапины… — Не подходи ко мне. — Коннор, они исчезнут через пару минут… — Не подходи ко мне! С каждым шагом Ричи он отступал все дальше, пока не уперся в стену, так сильно испуганный, что — кажется — даже не соображал, что брат не представляет для него никакой угрозы и что сам он не превращается в монстра, чтобы напасть на Ричи в тот же самый миг. — Я становлюсь омегой, — он задыхался, в его взгляде на луну, в расширившихся даже под ярким светом зрачках застыл ужас, — я становлюсь омегой, Ричи, лучше умереть, лучше… — Ты просто разозлился, — сказал Ричи твердо, не позволяя даже пульсу дрогнуть, не то что голосу. — Потому что я кричал на тебя, Коннор, а сегодня полнолуние, — и теперь он сам звучал как мать, спокойно и рассудительно, и в любой другой момент Ричи залез бы под кровать, рыдая от боли и невосполнимости своей потери. — Оборотень может укусить, если бесить его в полнолуние. — Я не кусаюсь, — острая грань в голосе Коннора теперь больше всего походила на истерику, и Ричи чувствовал — еще немного, и что-то невозвратно сломается, — никогда! Я не животное! Мне нужно… просто нужно немного успокоиться, — он вскинул руки, стоило Ричи сделать еще один шаг, — не приближайся. Отступить было проще простого. Дать Коннору его пять минут, чтобы снова зажать себя в стальных тисках, подкрутить винты в отгибающихся под давлением частях. Затянуть намордник и начать улыбаться, как ни в чем не бывало. Потом они, конечно же, займутся сексом, и Ричи позволит себе потеряться в полнолунии — как будто он законченный инфантильный мудак. — Ты мне не альфа, Коннор, — сказал он тихо, двигаясь вперед, — но если бы и был, если бы это случилось с тобой, а не с Элайджей, я твой брат. Я тут чтобы взять у тебя то, что ты не можешь нести, я не отступил бы, даже если бы у тебя были красные глаза. У нас не авторитарная стая, если я не согласен с твоими решениями, ты не заткнешь меня. Брови Коннора задрались — но не в шоке, а от гнева, и Ричи ждал моментального: «можем проверить», но Коннор молчал. Молчал и не пытался напасть, когда Ричи осторожно коснулся пальцами его ладоней. — Я никогда не пытался тебя затыкать, — сказал Коннор беспомощно, и хищник внутри Ричи моментально почувствовал этот момент слабости. — Конечно нет, любимый, — поспешил заверить он, подаваясь вперед, пока их тела не оказались близко-близко, надеясь, что объятия успокоят Коннора достаточно, чтобы прекратить этот приступ паники, — ты никогда не пытался мне навредить, я знаю, и прости, что испытывал твое терпение. Сейчас не лучшее время. Коннор вздрогнул, когда Ричи прижался губами к его шее. — Какой у тебя план? — прошептал тот, и его пальцы на руке Коннора сжались. На запястьях бился пульс, ровный и размеренный. — Почему Аманда все равно решит убить тебя — теперь, когда я точно не буду на ее стороне? Вот, он смог такое сказать и не умер на месте. Смог сказать, что не был на стороне своего брата. Коннор потерся щекой о его волосы, медленно — слишком медленно — расслабляясь. И даже под этой его расслабленностью ощущались стальные пластины, которыми он себя отгородил. — Спроси меня утром. — Коннор, я спрашиваю сейчас… Но Коннор покачал головой. — Спроси меня утром, если будет кого спрашивать. Ричи отстранился всего на несколько дюймов, заглядывая Коннору в глаза — желтые, они были такие металлически-желтые, с огромными зрачками. И под его взглядом Ричи чувствовал, как его собственные глаза синеют. Они поговорят утром, хорошо. Есть время давить — и есть время уступить, и первое прошло быстрее, чем Ричи успел моргнуть пару раз. Оскалившись, он стянул футболку, беспечно кидая ее на землю: одежда мешала думать. — Просто глубоко вдохни, — попросил он, — доверься мне один раз, Коннор, я обещаю, что не потеряю тебя в лесу. — Без якоря я сойду с ума. — Все, что принадлежит мне, твое, — отрезал Ричи, — все, что у меня есть. Ты не можешь ничего лишиться, потому что у тебя есть я. Ты понимаешь, о чем я? — Я понимаю, о чем ты, — Коннор коснулся руки Ричи, едва заметно улыбаясь — но в этой улыбке Ричи теперь чувствовал темный подтекст, будто под прозрачной поверхностью воды лежало болотистое дно. Все предыдущие полнолуния снова всплыли в голове, обрывки ощущений: прикосновение ветвей и листьев к коже, будто ласки, запах травы. Поднимающееся изнутри безумие и губы Коннора на его губах, выдыхающие аконитовую пыльцу из легких, и на мгновение Ричи показалось, что в груди Коннора — под толстовкой, и футболкой, и кожей — в клетке из ребер он видит прорастающие голубые цветы. Сейчас все казалось таким же, как прежде, и все же немного другим. Осторожно и неторопливо, Ричи поцеловал его — и потянул за плечи, вынуждая опуститься на землю. Может, стоило уйти глубже в лес, вдруг кому-то придет в голову ночью гулять неподалеку от кладбища, но сейчас Ричи не мог заставить себя беспокоиться об этом. Склонившись над Коннором, он прижал губы к его губам, стараясь сдержать любой намек на напор, давление. Но Коннор явно не был настроен на нежность — его поцелуи слишком быстро превратились в укусы, требовательные и голодные. Ричи чувствовал его желания как свои: мучительный порыв раствориться в земле, и в листьях, и в луне, отпустить свой человеческий разум, вспомнить, зачем он пришел в этот лес — в первый раз с семьей давным-давно и сегодня с Ричи. Это была их территория, и Коннор повернул голову, прижимаясь к листьям щекой, зубы в приоткрытом рту заострились. — Я буду рядом, — Ричи положил ладонь ему на грудь, прямо над ускоряющим свое биение сердцем, — держись за мою руку, Коннор, и все будет в порядке… — Все не будет в порядке. — Сегодня все будет в порядке, — настойчиво повторил Ричи, пока стальные обручи скрежетали под его пальцами, а взгляд Коннора все сильнее затапливала луна. — Я не дам тебе никого убить. Это должно было стать шуткой, но получилось неожиданно серьезно — и глаза Коннора расширились будто в возбуждении. Будто это было именно то, что он хотел слышать. Ричи снова наклонился, касаясь губами его рта, глотая запах аконита — едкий, удушающий, разъедающий язык. Там, где больше не было якоря, росли ядовитые цветы, и погребенный под ними волк не мог поднять голову. Но Ричи не боялся яда, тот вряд ли был смертельным, если разделить его на двоих. — Я не дам тебе никого убить, не дам навредить ни мне, ни себе, Коннор, — пообещал он, — или пойти к человеку, который из страха тебя отвергнет. Пока мы не уверены… Стоит им полюбить кого-то, и любовь не пройдет, она может только умереть, отравляя все своим разлагающимся трупом. Почувствует ли Ричи его запах под голубой отравой, если он до сих чувствует поцелуй Рида на губах Коннора? Сможет ли человек ощутить эту горечь, или они обречены? Не стоит думать об этом прямо сейчас — а может, не стоит думать об этом вообще. — Я думал, что никогда и ни с кем не смогу тебя разделить, — прошептал он, — но дело вовсе не в этом, верно? Дело вовсе не в этом. Стараясь не торопиться, он избавил Коннора от одежды, — обнаженный, раскинувшийся на земле, тот на миг показался Ричи скорее лесным духом, чем оборотнем, и даже его тело — точно такое же, как у Ричи, — было словно незнакомым. Хотелось вплести листья в его волосы, хотелось сожрать его целиком, почувствовать его кровь на своих губах. Хотелось слиться с ним, раствориться в общем теле навсегда, сплавиться с ним и лунным светом в единое существо, монстра. Страсти и желания захлестывали разум, но Ричи сжал зубы, отгоняя дурман — сжимая беснующегося волка за горло. Так сложно и в то же время легко, потому что никакие усилия не чрезмерны, лишь бы изгнать из взгляда Коннора эту тревогу и настороженность. — Как можно выносить это месяцами? — спросил он сквозь зубы. Когти Коннора вспороли землю. — Иногда просто нет других вариантов… Ричи оборвал его поцелуем — у них не будет этого разговора о контроле, время для разговоров прошло. Не будет ничего, что отвлечет их — и особенно Коннора — от происходящей между ними близости. Нет, сейчас их языки будут сталкиваться в идеальной имитации борьбы, и их руки будут ласкать друг друга, и Ричи — наконец-то, — сможет им обладать. Отстранившись, он замер на мгновение, заглядывая Коннору в глаза, умоляя перестать сопротивляться. Если он не согласится… Коннор запрокинул голову, уступая, словно что-то лопнуло под руками Ричи. Ресницы Коннора опустились, когда Ричи прижал губы к его щеке — следом к подбородку, шее, ловя приоткрытым ртом ускоряющийся пульс, к ключице… Внешне они были такими стройными, гибкими, но их кажущиеся тонкими кости были прочнее металла, того самого, чей ржавый привкус Ричи ощущал на коже Коннора. Но никогда они не были мягче друг с другом, чем в ночи полнолуния. Спускаясь ниже, Ричи оставлял засосы и следы от зубов — едва заметные пятна, тут же гаснущие под светом луны: завораживающее зрелище, толкающее его пробовать снова и снова — оставить след, который можно будет показать всем. Щенкам Манфреда. Аманде. Всем. Коннор застонал, когда Ричи перешел с груди на живот — тут, над пупком, у него всегда было очень чувствительное место. И под пупком тоже… Жесткие волоски щекотали язык, и рот Ричи наполнился слюной. Облизнувшись, он жадно обхватил губами раскаленный тяжелый член — боже, этим он готов был заниматься вечно, и сейчас полнолуние затапливало все разумные соображения в его голове, заменяя горячей похотью. Сдерживать себя было все труднее, но он обещал Коннору — это парадоксально придавало влечению только больше остроты. Коннор вскрикнул, закидывая ноги ему на плечи, выгибаясь, его тело — сплошные напряженные мышцы — казалось сделанным из камня, и Ричи сжал его талию ладонями почти успокаивающе. Большая удача, что сломать Ричи шею было почти невозможно — хотя, настолько возбужденный, тот, наверное, даже не стал бы возражать. Разве это не было бы прекрасной смертью? Подавшись вперед, он взял до основания, чувствуя, как головка упирается в горло. Задушить его таким способом тоже было бы сложно, и это наполняло эйфорией. Снова отстранившись, он выпустил член изо рта, провел языком снизу доверху, обвел по кругу головку — проклятье, он сам был так взвинчен, что готов был кончить немедленно. Сознание то возвращалось во всей своей яркости и резкости, то размывалось по краям цветными пятнами, и он понятия не имел, винить ли в этом похоть или наливающуюся силой луну. Или громкие стоны Коннора. — Ричи… — Коннор дернул его за волосы, — Ричи! Его лицо, искаженное влечением, было самой красивой вещью в жизни Ричи, и приоткрытые губы казались влажными и распухшими. Слегка выступающие клыки блестели. — Поцелуй меня, — приказал он. О, Ричи готов был целовать его куда угодно и сколько угодно, даже если придется оторваться от такой опьяняющей игры. Коннор послушно открыл рот, когда Ричи накрыл его тело своим, втискивая в прохладную землю — перевозбужденный член Ричи вжался в его живот, и Ричи не сдержал стона. Еще пара таких поцелуев, и он кончит без рук Коннора и без собственных рук, и что ж, у них все равно целая ночь впереди, можно успеть воплотить любые планы и фантазии. — Что угодно… — начал он, но Коннор вдруг прижал пальцы к его губам, напрягаясь, застывая под Ричи. — Ты слышишь? — прошептал он. Ричи вскинулся — он слышал только ветер и траву и шуршание листьев. Ни звука больше. Но Коннор притянул к себе его голову, вновь смыкая их губы, его пальцы скользнули по шее, по плечу, рассекая кожу когтями, посылая острые укусы боли, смешанной с удовольствием, в грудь и живот. Ричи вздрогнул, услышав голоса. Тоскливо, монотонно, призрачные волки кричали в лесу — далеко и в то же время как будто рядом, Ричи узнавал каждый голос, но порыв вскочить и бежать замерз в его жилах вместе с кровью. Им еще рано бежать. Никто не умирает. Никто. — Не слушай, — сказал он, закрывая уши Коннора ладонями. Это просто безумие, и Ричи клялся, что сможет его разделить, как бы тяжело это ни было. — Это не для нас. — Я… — Это не для нас, — повторил Ричи настойчиво. Несколько секунд Коннор смотрел на него, словно не веря, и последние капли человечности вытекали из его взгляда, растворялись в холодном золотом свете. Повернув голову, он лизнул запястье Ричи, царапнул кожу острыми зубами. Его пульс — быстрый и неровный — отзывался в груди Ричи как собственный, синхронизируясь, и слух, зрение, обоняние вдруг обострились до немыслимых пределов. Обхватив ладони Ричи, Коннор отвел его руки от своих ушей, снова провел языком по запястью, ладони, прикрывая глаза. И внезапно толкнул Ричи в грудь, опрокидывая. Листья зашуршали, их тонкий запах взвился облаком, и лицо Коннора вдруг оказалось так близко — по-звериному жадное, ослепительное, а его горячая ладонь требовательно легла на бедро Ричи. — Я много что могу сделать с тобой, брат… — севшим голосом пробормотал он, и плотоядная ухмылка на его губах заставила самого Ричи усмехнуться. — Что угодно, — напомнил тот. Когти скользнули по бедру, царапая острыми кончиками, пока Коннор словно бы думал, и улыбка становилась все шире. Ричи знал, какими короткими и яркими бывают мысли в таком состоянии, и все его тело ныло, дрожало в попытках удержать выскальзывающий контроль. Сдержанность у оборотней плохо сочеталась с полнолунием, со страхом, с телом возлюбленного рядом — с целой кучей желаний и порывов. И все же Ричи не мог расслабиться и отпустить это все, позволить себе раствориться в лунном свете. Даже если внутри у него все скручивалось и кололось острыми краями. Коснувшись губ Ричи своими — даже не поцелуем, легкой дразнящей лаской, короткой, как полвздоха, Коннор толкнул его в плечо, перекатывая на живот, вжимаясь в спину Ричи сзади. Тот охнул от внезапного жара и тяжести, от вспыхнувшего в животе и между ног огня. О, он хотел Коннора прямо сейчас — в себе и на себе, как можно сильнее, они и так терпели слишком долго, и теперь дыхание Коннора на затылке только распаляло Ричи. Коннор беззвучно рассмеялся, обхватывая ладонью ягодицу Ричи. И одним движением вошел — одновременно его зубы впились в плечо Ричи, прокусывая до крови, и тот закричал. Не от боли, а от скручивающего тела удовольствия. Реальность вновь подернулась дымкой опьянения — луна требовала своего, но он обещал Коннору, он обещал. Он… Схватив Коннора за руку, он переплел их пальцы — словно сжимая свой якорь сильнее, чтобы его хватило на двоих, пока его тело извивалось от страсти, толкаясь навстречу Коннору. Это было грубое совокупление, совсем не похожее на их обычные ласки, на трепетность их любви. Член Коннора входил и выходил, растягивая Ричи почти до предела, каждое движение едва не выворачивало его наизнанку, и он даже не чувствовал собственного члена — настолько толчки сотрясали его с головы до ног. Оргазм накатил, вынуждая Ричи упираться лбом в землю, едва не терять сознание, и только в последнюю секунду он успел схватить вырывающуюся из пальцев якорную цепь. Он никогда даже не задумывался, как это сложно — особенно когда все тело дрожит от одурманивающей слабости, а кости словно расплавились от удовольствия. Так, стоп… Не может быть, чтобы он кончил первым! Повернувшись, он обхватил лицо Коннора ладонями — очень растерянное и неудовлетворенное лицо, и приник к его губам своими напористо и торопливо. Мгновение — и он уселся к Коннору на колени, снова впуская его член в свое тело, и крик, который вырвался из его горла, точно не был человеческим. Он был слишком чувствительным, а Коннор слишком горячим и напряженным, и внутренности Ричи горели, пока он насаживался глубже. Каждый толчок отзывался звоном в его ушах, искрами перед глазами, распирал грудь мучительным удовольствием. Всего несколько движений, и Коннор сжал его ягодицы пальцами, отрывисто дыша ему в шею, вжимаясь приоткрытым ртом в покрытую потом и землей кожу Ричи. Несколько минут (или часов) они лениво целовались, даже не пытаясь оторваться или вымолвить пару слов. Коннор перекатился на спину, раскидывая руки — его перемазанные землей пальцы сжимались и разжимались, когти то втягивались, то снова вылезали острыми кончиками. Даже только что кончившему, Ричи тут же захотелось вновь трахнуть его, не выпускать это тело из рук, пока луна не укатится за горизонт. Трава зашелестела, и Ричи повернул голову — в сторону города, туда, где люди сейчас только-только ложились спать. Там было нечто очень важное, и утром им придется обсудить угрозу со всей серьезностью. — Хотел бы, чтобы сейчас он был тут? — спросил он, проводя ладонью по груди Коннора — сейчас любая ревность казалась даже странной, и все желания лежали прямо на поверхности, очищенные от мусора безжалостным светом луны и их близостью. Коннор улыбнулся. — Да, — сказал он. И Ричи тоже этого хотел. Наверное, не мог получить — но хотел. Трава снова зашелестела, а следом что-то хрустнуло: тихо, но отчетливо. Коннор резко сел, поворачиваясь в сторону звука, вынуждая сердце Ричи подпрыгнуть. Точно не оборотень — тут, на своей земле, они почувствовали бы. Может быть, олень или пума… и он слишком давно не оказывал Коннору знаков внимания, верно? Он оскалился, удерживая Коннора за руку. — Тебе не нужно ничего делать, мое сокровище, — сказал он негромко. Потянул Коннора к себе, целуя со всем пылом — едва не забывая, о чем они говорили, но назойливый треск сучка под чьей-то ногой вывел его из этого опьянения. — Я посмотрю, что потревожило нас. Жди, и я принесу тебе подарок.