Осколок Карна

*** Первым, что Бриз увидел, был Лир. Будто в фильме кто-то навел на него камеру, и не осталось ничего, кроме сгорбленной худой фигуры. Лир стоял спиной к ним, отвернувшись к окну, и его силуэт казался вырезанным на фоне серого неба, расчерченного решеткой оконной рамы. Вокруг в комнате валялись обломки мебели, обрывки бумаг, занавески свисали лоскутами и можно было даже угадать, где именно Лир пропорол их когтями. Хотелось зажмуриться и лететь, лететь прочь, и было очень страшно, что вот-вот Лир обернется. Но он не оборачивался, стоял напряженный и молчал. А рядом с Бризом Калем даже в человеческой форме казался огненным, трясся от ярости. За дверью кто-то скребся, тихо, как-то безнадежно. Бриз не знал, что говорить, и можно ли тут что-то сказать. Жалел, что не смог уговорить Калема остаться в горах. Казалось, Лир придет в ярость, если еще раз увидит Бриза, что… да, что убьет. За Карна и за все, что тот сделал. Но Лир не напал. Молчал, не оборачивался, застыл будто кукла. Хотелось коснуться его ветром, едва заметно, просто почувствовать, что он настоящий. — И чего ты молчишь? — тихо, зло спросил его Калем. С хлопком закрылся портал, который он создал, и Бриз понял, что теперь бежать уже поздно. — Чего ты, будь ты проклят, молчишь?! Лир дернулся, напрягся сильнее — даже под его мантией было видно как закаменели плечи, ответил глухо: — Я велел… осколку Карна уйти. А Бриз мимоходом подумал, всегда ли это будет так больно. Слышать от Лира это «осколок Карна», знать, что никогда больше не станет чем-то большим. Или даже к этому он однажды привыкнет. — Плевать мне, что ты велел! — рявкнул Калем. — Ты хоть понимаешь, что сделал? Он чуть не умер из-за тебя! Он расходовал пламя, Бриз… если бы я не успел… Показалось, что Лир вздрогнул. Бриз думал, что тот скажет: «мне наплевать» или даже «пусть умирает, так будет лучше». Заранее чувствовал, как эти слова разольются ядом внутри. Лир сказал только: — Я хочу, чтобы он ушел. Творению Карна не место в моем доме. Бриз чувствовал себя лишним, и снова стало холодно, очень тихо внутри. Ветер, что тек у него по венам, что был в крови — замер. Странно, что хватало сил стоять. Бриз самому себе казался таким тяжелым. Неподъемным. Скребущийся звук снаружи стал громче, и послушался тихий-тихий, будто доносящийся сквозь плотную пелену скулеж. «Паап… папа, пусти… пап, а как же Бриз?» Голос Пушка был едва слышным, и таким безнадежным, больным. — Еще и сына выгнал, — Калем выплевывал слова по одному, отпустил наконец руку Бриза, быстрым шагом подошел к двери и распахнул ее настерж, рявкнул на Пушка. — Заходи! Бриз увидел, как тот отпрянул — крохотная собачья фигура в облачке тумана, которое теперь казалось грязно-серым, поникшим. — Не кричи на него, — тихо попросил Бриз. — Не надо, он ни в чем не виноват. «Мам?» — тихо позвал Пушок, медленно, осторожно зашел в комнату, перевел взгляд с Лира на него. Бризу вдруг так отчаянно, до боли захотелось взять его на руки, зарыться пальцами в невесомый, мягкий туман. И как каменной плитой придавило осознание того, что теряя Лира, Бриз терял не только его. — Обернись, — зло, тихо сказал Калем Лиру. — Давай, обернись, посмотри, что ты натворил. Бриз увидел, как пальцы Лира сжались в кулаки, и на пол потекла кровь, она падала тяжелыми каплями, которые растворялись туманом, не успев разбиться. Пушок подошел к Бризу, осторожно обходя обломки на полу, остановился у его босых ног, позвал: «Бриз? Папа сказал, ты больше не будешь с нами жить. Это же не правда? Скажи, что не правда. Я больше не буду звать тебя мамой, если не хочешь. И мне не надо никакого подарка. Ты только оставайся. Пожалуйста». У Бриза слезы навернулись на глаза, и он только в тот момент по-настоящему увидел, что да — в Пушке была часть и от него. Протянул руки, прежде, чем понял, что делает, и когда Пушок прыгнул к нему в ладони, показалось, мягкий туман сам ластится к пальцам. — Он здесь не останется, — хрипло сказал Лир. — Это решать мне. И я уже решил. — Ничего ты не решил и ничего ты не решаешь, — огрызнулся Калем, и в его зрачках, в глубине его рта засветились искры, еще не огонь, только намек на него. — Думаешь, поигрался и выкинул? Нет уж. Ты ему должен. И мне абсолютно плевать, что ты там себе надумал, на что ты обиделся, что там у тебя было с Карном. Ты вытащил Бриза к людям из этой их организации, теперь они о нем знают, и наверняка захотят использовать. Стоит тебе отвернуться, и Ламмар наверняка заберет его себе, и кто знает, что решит сделать. Из-за тебя Бриз потратил пламя, которое я ему дал. Куда не посмотри, ты, ты, ты во всем виноват. Лир медленно повернулся, тяжело, будто больной. И Бриз у видел, почему Лир не поворачивался раньше. От глаз по щекам змеились две тонкие черные дорожки. Слезы, как чернила. Но взгляд был сосредоточенный, тяжелый. Лир смотрел на Бриза. И казалось, лучше бы он злился как раньше, лучше бы ненавидел. Лир спросил: — Ты собираешься меня заставить, юный Бриз? Как он? И Бризу не нужно было пояснять, о ком говорил Лир. Тошнота подступила к горлу, ладони дрожали. Или это дрожал в руках притихший Пушок. Калем подлетел к Лиру, размахнулся и ударил. Кулаком по лицу, с размаху, и Лир наверняка мог остановить удар, тем более мог ответить. Но он только посмотрел равнодушно. — Мразь, — выдохнул Калем. — Какая же ты мразь. Бриз не Карн, он столько лет ото всех слышит это дерьмо. Теперь и от тебя тоже? Хочешь его прогнать? Нет уж, ты ему столько всего должен, и ты отдашь. Ты с ним за все до последней мелочи расплатишься. Не он тебя заставит, я тебя заставлю. Будь я проклят, я найду способ. Он хотел помочь, искренне, и готов был ради этого рисковать. Он ведь был слабее Лира. И он просто не понимал, что нечего больше было спасать. Бриз хотел оставаться с Лиром, потому что рядом с ним чувствовал себя на своем месте, потому что впитывал его внимание и его присутствие, потому что эти недолгие дни был… так счастлив. Даже когда обижался, когда сомневался в себе. — Калем, — тихо попросил Бриз. — Не надо. — Помолчи, — зло, горько отозвался тот, не сводя взгляда с Лира. — Ламмар отдал нас с ним тебе, стервятник. И я не могу уйти. А Бриз не может без меня, ему нужно пламя, ему нужна защита. Он останется здесь. Нравится это тебе или нет. Какой в этом был смысл? Какой вообще был в этом всем... Зачем? Лир схватил Калема за горло так быстро, что Бриз не увидел движение, отшвырнул от себя, походя, легко, будто тот ничего не весил. Бриз часто забывал, насколько сильным был Лир. Он так бережно, так осторожно касался его раньше. Самыми кончиками когтей. Легко было забыться. Калем упал у стены, на обломки резного столика, тут же попытался подняться. — Не вставай, — холодно, безразлично сказал ему Лир. И вдруг оказался прямо перед Бризом. Туман возник в воздухе, пеленой стелился над полом. Накатил страх, душной тяжелой волной, а потом пропал — будто Лир сначала забылся, а потом взял себя в руки. Пушок тихо захныкал, спрятал мордочку у Бриза на плече. У Лира дернулись пальцы, словно он хотел потянуться, утешить сына. Но не решился. Его взгляд упал на руки Бриза, и тот запоздало вспомнил — кольцо. Поспешно закрыл его другой ладонью — стало вдруг так страшно, что Лир потребует вернуть. Хотя зачем оно теперь было нужно? Лир вдруг отвел взгляд, нахмурился. — Я не хотел тебя заставлять, — тихо сказал ему Бриз. Если они говорили в последний раз, обязательно нужно было это сказать. — Не злись. И на Калема тоже. Я сейчас уйду. «Нет, Бриз… — Пушок завозился в его руках, запустил короткие когти в одежду, будто надеялся так уцепиться. — Не честно. Пап, пусть он останется. Пап, пожалуйста, не прогоняй Бриза». — Все в порядке, — шепнул ему Бриз. Хотя ничего не было в порядке. — То что сказал ифрит, правда? — спросил Лир. Хрипло и тихо. — Ты мог умереть? — Прости, — отозвался Бриз. Сам не знал, за что извиняется. — Я случайно. Просто было холодно. Лир не смотрел на него, снова сжал руку в кулак, изрезал ладонь когтями. — Не надо, — попросил его Бриз. — Ты же ранишься. Лир разжал пальцы, заложил руки за спину. Он порой так делал, и выглядел очень царственно, и только в этот раз показалось — просто спрятал разорванные когтями ладони. И молчание, душное, тяжелое затягивалось. Бризу было за себя стыдно, что он никак не мог найти правильные слова, но, наверное, их просто не существовало. И сказал он наконец, только чтобы сказать: — Вы же… вы договорились с Маликой? Насчет монстра в подвале. Вы же наверняка все равно пойдете его убивать. Лир помолчал, показалось, что не ответит, но потом отозвался коротко, напряженно: — Да. Бриз знал, что получит отказ, еще до того, как попросил. Но он обязан был попросить. Это тоже казалось очень важным: — Возьми меня с собой. Пожалуйста, в последний раз. Ты же не видишь монстра. Лир, глупо так рисковать. Ты нужен, чтобы вернуть страх людям, ты… — больно было признаваться, и Бриз не смог договорить, признать «ты и мне очень нужен». — Нет, — холодно, зло сказал Лир, резко отвернулся, сделал несколько шагов прочь. — Нет, мы с Маликой пойдем вдвоем. Потом он замер, бросил на Бриза короткий, словно украденный взгляд — будто хотел проверить, что Бриз еще там, кашлянул и добавил: — Ты можешь остаться. Я отдаю тебе второй этаж. Прилетай, когда хочешь, там есть балкон. Можешь жить с Калемом… в любой из спален. Вниз не спускайся, я буду здесь. Потом он ушел, оставив Бриза с Пушком на руках в разрушенной гостиной. *** После они долго лежали с Калемом и Пушком в одной из комнат на втором этаже — не в той синей спальне, в другой комнате, в которой Бриз никогда раньше не был. Калем понемногу помогал Бризу восстанавливать пламя, делился искрами, хотя сам еще не вернул прежние силы, и выглядел как помесь своей истинной формы и человека. Пушок долгое время молчал, и Бриз пытался его разговорить, гладил по туманному тельцу, и наконец, добился своего. Понемногу тот начал говорить, рассказал про ножку кресла о которую ему нравилось точить зубы. О том, как принял комок пыли за мышь и охотился на него. Его слова успокаивали, хотелось слушать и слушать. А потом наступила ночь, и присутствие Лира пропало из дома. И все неуловимо опустело. — Я пойду полетаю, — шепнул Калему Бриз, когда оставаться в комнате стало совсем невыносимо, и захотелось сбежать в облака, к звездам. Мчаться так быстро, чтобы не угнался даже ветер. Стало страшно на мгновение, что Калем не отпустит, или что не выйдет взлететь — Бриз все еще чувствовал себя тяжелым. Но тот ничего не сказал, только кивнул молча и серьезно, и попросил: — Только не улетай далеко. Бриз подошел к окну, распахнул его, и выскользнул наружу. Он лег на воздух поднимаясь все выше и выше, и стало легче. Было ясно, холодно и звездно, а внизу простирались горы. Будто игрушечные. И Бриз представил, как было бы здорово лететь рядом с Лиром, чтобы его дурацкая колесница была рядом, вся в шипах и ужасно пафосная. И тянуло будто сквозняк в груди от мысли: этого никогда не случится. «Я улечу, — подумал Бриз. — Улечу далеко-далеко, где он никогда меня не найдет». И когда он меня не найдет, я буду говорить себе: это потому что я так далеко. И никогда не узнаю, что он меня и не искал. Калем будет злиться. Пушок расстроится. А Ламмар… Ламмар, наверное, будет искать для каких-нибудь своих планов. Но Бриз вспоминал — целых сто восемьдесят лет, за которые его никто не нашел — и был уверен, что все станет как раньше. Захотелось вернуться в дом, заглянуть в окна первого этажа, может увидеть Лира украдкой, в последний раз. Бриз даже пообещал себе: это точно в последний раз. Но Лира он увидел не в окне. Тот лежал у входа, на ступенях, казался сверху крохотной сломанной куклой и истекал кровью и туманом.