Не ходи

Никогда не доверяй незнакомым людям. И не ходи в ними в незнакомые места. Леня следовал этим заповедям, он был послушным мальчиком, которого воспитывали так же, как и воспитывали бы любого ребенка, учили говорить вежливо, не брать конфеты и котят из чужих рук, целовать тетю в щеку и никогда не ходить в подозрительные места с незнакомцами. Леня следовал этим заповедям. Вплоть до пятнадцати лет. Что же именно пошло не по плану, думал он, лежа на старом продавленном диване, пока в шею ему пыхтело нечто с явным перегаром. Что он сделал не так, что сейчас лежал и, кажется, умирал? Может, он уже умер и не заметил, Леня не знал, он уже даже не чувствовал боли, только легкое отвращение к тому, что между ног у него что-то противно хлюпало и текло. Мерзко. Может, мама будет волноваться и бросится его искать? Глупо на это надеяться, но он все же чего-то ждет, когда дверь отворяется и глаза режет яркий свет с улицы. Неприятно до ужаса. Чуть менее, чем осознавать, что от тебя даже оторваться не соизволили, отвечая на вопросы, только чуть подняв голову. Он силится открыть глаза, правда, только страшно становится, а вдруг больнее? Или, если удастся рассмотреть помещение, может ли сделать хуже то, что он увидит?Но открывает. И видит только глаза. Два огромных голубых глаза, которые, кажется, видят его насквозь, видят, что пацан не соображает почти, да и не начнет, если все так продолжится. И эти же глаза(ничего больше Леня увидеть не может) прикладывают пальцы к губам, уговаривая молчать и не двигаться. Он боится, только все равно глаза снова прикрывает, надеется от наваждения избавиться, но глаза все равно словно сквозь веки просвечивают. Леня зарекается когда-либо брать воду из чужих рук. Он чувствует, как за волосы поднимают на свет, кидают обратно и руки ему развязывают, снова куда-то укладывая. А потом колющую боль в руке. И он уже ничего не чувствует. Только чужие огромные глаза все еще видно сквозь закрытые веки. *** Леня в поту холодном просыпается и садится, под пальцами плесень старого дивана ощущая, а по факту — совсем новенькой кровати с теплые одеялом, сброшенным на пол. Снова дергался? Видимо, до того, что Даню разбудил. Киреев без слов его тянет назад и крепкими руками обнимает. Он всегда знает, когда стоит просто обнять, не выясняя, из-за чего тот вскочил в очередной раз. Ему и не нужны объяснения. Почему-то Леня уверен, что тот и так все знает. — Опять? — получив нервный кивок, он только губами лба касается и улыбается ободряюще. Даня теплый. У него даже кудри горячие. Солнце двадцати трех лет. Всегда теплое. Всегда рядом.