И пусть с неподвижных и бронзовых век Как слезы струится подтаявший снег, И голубь тюремный пусть гулит вдали, И тихо идут по Неве корабли.
Анна Ахматова. "Реквием"
Он лежал на песке. Песок был у него под броней и уже даже под одеждой, но не это сейчас беспокоило Абнура Тарна, имперского боевого мага и главу Совета Старейшин. Его беспокоило, что он лежал. И знал, что лежит. Не то, чтобы это было выше его интеллектуальных способностей (о себе он мог сказать, что они были намного выше), просто… ему казалось немного странным лежать, когда он должен был быть… ну, если говорить честно, мертв. Тарн открыл глаза — и его словно придавило к земле бесконечной громадой космоса. Мириады пылающих, как огни дальних костров, звезд, сияли в вышине, неисчислимые и вечные. Кряхтя, он заставил свое ноющее тело сесть. Он хотел бы пожаловаться, что на нем не осталось места, которое сейчас бы не болело, но на фоне окружающего его пейзажа это показалось вдруг каким-то… незначительным. Вокруг него, словно подражая бесконечности неба, катилась во все стороны пустыня золотого, как солнце, песка, и барханы ее вздымались океаническими волнами. Тарн не причислял себя к сентиментальному типу личностей, но даже он должен был признать, что этот вид что-то делал с ним — взгляд сам собой терялся в ночной темноте и уходил вдаль, в вечность… Обливион его побери, пустыня вокруг него была невероятна. Он начал подниматься, когда новая мысль чуть не уронила его обратно на землю. А если… А если он еще жив? Неожиданная для него самого надежда заставила сердце биться чаще. Может ли такое быть? А почему бы иㅡ Тарн покачал головой, отряхивая песок со своего красного плаща. Нет, Тарн, конечно, был гением, опередившем свое время, лучшим боевым магом столетия, искуснейшим практиком магических искусств… Но Молаг Бал — балерина, если Тарн смог пережить взрыв такой силы. Ну что же, я был готов к такому раскладу событий. Он усмехнулся. Когда тебе сто шестьдесят пять, сложно не ожидать подобного. Поэтому Тарн лишь пожал плечами. Оставалась, правда, одна вещь… Может он и умер, но, кажется, его сломанные ребра ещё об этом не знали. — Я читал в легендах, что умершие души не знают усталости и голода и пребывают в состоянии вечной эйфории… — сказал он вслух. Подождал. Треснутые кости все еще болели. Где бы он не находился, это место не поддавалось его безупречной харизме и несгибаемой воле. Ну что же, оставался только один вариант: Идти дальше. И Тарн пошел вперед, к подножию бархана и вверх, вверх по склону. Он вдруг пожалел, что рядом не было его посоха — подъем был бы намного легче. Все-таки, он был боевым магом, а не бедуином. Однако в конце конце он оказался на вершине — пустыне вокруг не было ни конца, ни края, как и бездне звезд над ним. Однако впереди Тарн заметил… Да, кажется, среди песков змеей вилась дорожка из каменных плит, сбоку от которой приютился небольшой лагерь, освещенный костром. И Тарн готов был поклясться, что черным пятном в оранжевом свете выделялся чей-то силуэт. Ну, бояться мне нечего, я уже умер. И он пошел к своей цели. Тарн шел долго, погружась по колено в песок, падал, катился вниз, вспоминая всех богов, поднимался, и снова шел. А потом он замер. Замер, потому что не мог поверить своим глазам, нет, он отказывался верить своим глазам. А потом он побежал. Он боялся, что фигура рассеется, как мираж — а может наоборот надеялся, что так и будет, он сам не мог понять. Чувство реальности, до этого пытавшееся осознать происходящее и терпящее неудачу, ему полностью отказало — потому что перед ним сидела Вестиж. Вестиж, которая, по его расчетам, должна была сейчас вскрывать бутылки сухого анеквинского и поднимать за него тосты со словами «этот старый ублюдок Тарн!». Будь он проклят, если хоть что-то понимает. Но реальности было все равно на свою нелогичность, и темнокожая женщина с ослепительно-белыми дредами всё также сидела напротив костра и точила меч… Тарн понял, что моргает. Она точила меч шелком. Белоснежная полоска ткани высекала искры из металла, заставляя воздух свистеть от остроты. «Вжух-вжух-вжух», — шуршал клинок в темноте. Ни одного лишнего движения, ни одного лишнего вздоха — только мастер и его дело. При этом она все еще была в броне — той черно-золотой броне с орлом на груди, в которой он видел ее в последний раз. И слава всем богам, без этой проклятой даэдрический маски. Он сам себе в этом не признавался, но она его страшно нервировала. — Вестиж! Женщина резко подняла голову, вглядываясь в него, а потом приветливо махнула рукой. — А, Тарн! Присаживайся. Долго же я тебя ждала! Словно зачарованный, он, запыхавшись, опустился на ближайшую подушку под бряцание своих доспехов и уставился на женщину перед ним. — Ждала? Но почемуㅡ Я же сам видел, как ты вошла в портал, Вестиж! Ты же не попыталась героически за мной вернуться и выставить себя полной дурой, да? К его удивлению, женщина рассмеялась. — Даэдра свидетели, Тарн, я скучала по тебе! — Скучала? — спросил он, пока его мозг судорожно соображал. — Вестиж, мы виделись несколько минут назад — на взрывающемся летающем острове. Ты же не… — У меня вообще-то есть имя, Тарн, — резко перебила она его. — Я — Захрифа. ЗА-ХРИ-ФА, понимаешь? — А меня зовут Абнур, но я скорееㅡ — «умру, чем позволю себя так называть»? — спросила она с искорками в глазах. Тарн открыл рот, чтобы ответить — и закрыл его. Подумал некоторое время, пока она наливала ему вина. — В противовес распространенному мнению, что я не умею признавать свою неправоту, — начал он, катая багровую жидкость в кубке, — я вынужден согласиться, что колкости с моей стороны сейчас неуместны, Ве– Захрифа. Вот, я сказал это. Надеюсь, ты довольна. — Очень! — она подняла свой кубок, кивнув ему, и сделала несколько жадных глотков. Потом снова взялась за искусно сделанный меч, на лезвие которого плясали отсветы огня. Тарн же с чувством истинного ценителя слегка пригубил свое вино. В меру сладкое, с легкой кислинкой. И теплое, почти горячее, как свежаяㅡ Прокашлявшись в кулак, он отставил кубок подальше. Его разыгравшееся воображение играло с ним шутки, и не в последнюю очередь потому что он помнил меч Захрифы, от острия до рукояти покрытым кровью. Он собрал разбегающиеся мысли в кулак и продолжил: — Но тем не менее, мой вопрос все еще стоит — почему ты здесь? Более того, что в этом «здесь» делаю я, ваш покорнейший слуга — и где, во имя Обливиона, это «здесь»?! Повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дерева в костре. Оранжевые искры улетали вверх и терялись в вышине, среди небесных огней. Он ждал, внимательно вглядываясь в ее лицо, пытаясь понять, что происходит за этими холодными серыми глазами — как всегда безуспешно. — Мы умерли, Тарн, — сказала Захрифа так просто, как будто сообщала, что на улице идет дождь. — Это — то, что идет после. Редгарды называют это «Далекими берегами». Место, где славные герои пьют бесконечные реки вина и рассказывают свои боевые истории. — Если ты хочешь намекнуть, что меня ожидает подобная судьба, я воскресаю сию же минуту. Захрифа на это лишь фыркнула. А что, искусство некромантии не было ему чуждо… Он покачал головой. Далекие берега, надо же! Он ожидал что-то вроде Элизия — ну или на крайний случай бренное Ничто. На этой стадии он был согласен на все, потому что в последний раз он брал отпуск сто двенадцать лет назад, чтобы организовать похороны отца так, чтобы тот точно не вернулся. — Но шутки в сторону, Захрифа. — Она кивнула, не отрываясь от работы. — Я готов поклясться Восьмью, что ты телепортировалась с того острова! Кхамира открыла портал, и вы все– Внезапный комок в горле, ставший для него самого полной неожиданностью, не дал ему договорить. — Неужели Кхамира тоже?.. — он оставил вопрос незаконченным висеть в воздухе, признавая перед ним свое полное поражение. Каких-нибудь семьдесят лет назад Тарн не позволил бы себе такую мягкость… Но он будет старым упертым дураком, если не признается, даже себе самому, даже после смерти, что он… привязался к юной королеве Анеквины. К Кхамире. Она была мудрой не по годам правительницей, надежной союзницей в бою, способной, хотя и вспыльчивой ученицей… Ну и чем-то она напоминала ему его дочь, Кливию, в ее годы, но Тарн скорее перегрыз бы себе горло, чем сказал бы ей это в лицо. Он вдруг осознал, что это, собственно, всё. Финал. Ему не нужно больше волноваться о своей репутации практически-настроенного человека, презирающего сентиментальность. Даже богам уже не под силу свести его с ума и заставить выдавить из себя эти слова — потому что он умер. Потому что я умер… Нахлынувшее осознание конца, которого он избегал дольше, чем большинство людей, но в итоге настигнувшего его — поверить только — в геройской смерти! Конца, все так же непримиримого и беспощадного — это осознание потянуло его вниз, в раскрывающуюся под ногами бездну. «Неужели Кхамира тоже?..» Словно сквозь пелену он услышал голос Захрифы, далекий, как звезды: «Ну, в свое время…» Бездна отступила перед главной чертой характера Тарна, которую не смогла сломить даже смерть — раздражительность. Он резко повернулся к ней. — Клянусь, Захрифа, если ты не перестанешь говорить загадками, яㅡ Так, убить он ее не может, но переход от смертного существования к бытию в Этериусе — еще не повод капать ему на нервы! Захрифа вздохнула и сделала затяжной глоток из кубка, осущая его до дна. — Прости, Тарн, слишком долго общалась с умершими. — Чтоㅡ Она ткнула в его сторону пальцем. — Хоть раз в своей жизни — ну или послежизни — не перебивай меня, Тарн. О, один из самых удивительных навыков Вестижа — произносить его имя, как самое страшное оскорбление на земле. Он поднял руки в жесте поражения. — Ах, прошу прощения. Можешь продолжать свое эпическое повествование, мы же никуда не торопимся. — На это она хмыкнула. — Я умерла в возрасте девяносто девяти лет. Хорошее начало, ничего не скажешь. — Для своего возраста ты очень хорошо сохранилась, — флегматично заметил он, устраиваясь поудобнее. — Буду считать это за комплимент, Тарн. Однако, судя по всему, ты видишь меня так, как запомнил. Твоему сознанию так удобней. Язвительный комментарий уже был готов сорваться с его губ, но он вовремя прикусил язык, увидев взгляд женщины. — Я пережила тебя на шестьдесят лет, — сказано это было с той небольшой горсткой злорадства, которую могла себе позволить спасительница Тамриэля. — Но в конце моего долгого пути я закрыла глаза последний раз — и оказалась здесь. Ну, не совсем здесь — но ты скоро поймешь, что пространство — вещь весьма относительная. — Но я не понимаю! — воскликнул Тарн. — Я оказался здесь сразу после того, как… — Нет, все-таки сказать вслух, что он умер, это как-то слишком… конечно. Финально — а он бы не прожил полтора века, если бы не был изворотлив, как уж. — Как прогремел взрыв. — Время тоже вещь весьма относительная, Тарн. Особенно — в Этериусе. Высшие силы слегка… согнули наши временные линии, чтобы я смогла тебя проводить. — Проводить? — повторил он, как завороженный. — Проводить куда?! Вместо того, чтобы ответить на его, Тарна, вопрос, Захрифа критическим взглядом осмотрела свой меч и удовлетворенно кивнула. Потом, словно издеваясь над ним (в чем он не был до конца уверен после случая с сенче-ратом в его ванне) она поднялась и закидала костер песком и наконец повернулась к нему. Он тоже вскочил — только в нем не было и толики того спокойствия, что было у Захрифы. Но именно теперь он начал подмечать те мелкие детали, которые ускользнули от его взбудораженного взгляда ранее, но которые неумолимо подтверждали ее слова — то, как она стояла, то, как двигалась и особенно — то, как она смотрела. Эта особая тень в глубине ее глаз, она заставляла волосы на его затылке шевелиться. Боги, она и вправду прожила девяносто девять лет. — Я должна проводить тебя, Тарн, туда, куда ты отправишься дальше. Это — лишь временная остановка. Но я не знаю, что тебя ждет. Никто не знает. Только ты. Он стоял в ступоре, чувствуя, как колотиться сердце в ушах, а в горле мгновенно пересохло. — Чтоㅡ что ты имеешь ввиду? — Пойдем, — она кивнула в сторону уходящей за ее спиной каменной дорожки, переходящей в лестницу. — Проще показать. Когда они начали подниматься по каменным ступеням, древним, как само время, она рассказывала ему, что было после него — и благодаря ему и его до противного героической жертве, когда он смог удержать взрыв, способный снести континент, до размера одного летающего острова. Празднование победы. Переговоры и объединение двух каджитских королевств. Изгнание драконов из Эльсвейра — и блистательное правление Кхамиры Мудрой, длившееся тридцать семь лет. Она умерла, защищая свой народ, оплакиваемая своими подданными и большой любящей семьей. Он лишь качал головой, не доверяя своему голосу. Сначала ему было стыдно за себя, что он так размяк, но потом он просто плюнул на это... А затем он споткнулся. — Памятник? Вы поставили мне памятник? И ты на это согласилась?! — Не волнуйся, Тарн. Я проследила, чтобы у тебя был не слишком самодовольный вид — ну и волос побольше. Невольно Тарн провел рукой по своим залысинам, нахмурившись, посмотрел на Захрифу — и, не выдержав, расхохотался. Захрифа, еле скрывавшая улыбку, тоже засмеялась, и спустя минуту они уже чуть не валялись на земле от приступа почти истерического фырканья. Какой-то своей частью Тарн понимал, что они смеялись, потому что не хотели плакать, но он все равно не мог остановиться, так это было хорошо. Наконец они оба успокоились, и, вытирая слезы, поднялись. Их взгляды встретились, и несколько секунд они смотрела друг другу в глаза в понимающей тишине — два очень старых человека, два соратника, встретившиеся на поле прошедшей битвы, последние ее свидетели. Встретившиеся ради одного последнего приключения. — Пришли, Тарн. Он… он не смог бы описать словами, что видит даже под пытками, даже если бы от этого зависела его жизнь. Слова бы просто умертвили неземную, нечеловеческую красоту видимого. Пустыня обрывалась в космическую бездну, украшенную соцветиями галактик, купающуюся в зеленых, алых и синих переливах газовых облаков. А на самом краю стена из миллиардов трепещущих огней вздымалась взмыленным конем и уходила, нет, уплывала вверх, словно гигантская река. Вместо шума воды стоял нежный звон, как будто перекликались между собой сотни колокольчиков. — Звездная река, — сказала Захрифа где-то сбоку от него, но он не мог опустить головы, а все вглядывался вверх, пытаясь понять, куда уходил этот поток. Его течение терялось где-то в вышине. — Не самое оригинальное название… Она пропустила его комментарий мимо ушей. — Поток принесет тебя туда, где ты хочешь оказаться. Он застыл. — Где… хочу оказаться? — прохрипел он в ответ. — Прости, у меня, кажется, песок в ушах, потому что мне послышалосьㅡ Она ткнула его локтем в ребра, которые сразу отдались болью. — Да, Тарн, где ты хочешь оказаться. Как я и сказала, старый ты пень. Боги, я не представляю, как вы с Лирис не убили друг друга! Чувствуя, как земля уходит у него из-под ног, а мир качается, словно карусель, он схватил ее за плечи. — Где угодно? — спрашивал он ее, как в припадке. — Ты уверена?! Она скинула его руки с плеч. — Спокойно, Тарн! Да, тебе надо просто представить место. Входишь в поток — и окажешься там. Главное не сопротивляться. — Она вдруг подмигнула ему. — Да, ты прав, вечная жизнь в зале славы среди героев — не для тебя. Ты просто с ума сойдешь от этих солдафонов, не разбирающихся в тонкостях имперской политики. Собственно, я так и подумала — и потому взяла на себя смелость, м-м-м, как бы сказать — договориться. — Ты продала меня в вечное рабство Молагу Балу, Захрифа? Потому что пока это звучит именно так. Она вздохнула и сложила руки на груди. — Это был мой первый план. Но нет, Тарн, я просто попросила, что раз ты у нас такой герой, спас Тамриэль и все такое, дать тебе право выбрать самому. Вот и всё. Ему казалось, что он сейчас прыгнет в песок и закопается там. А сверху положит каменную плиту, и потолще. — Вот и все? — вскричал он бессильно. — По-твоему, божественный дар в виде выбора собственного рая — это называется «вот и всё»?! — Нет, Тарн, — спокойно ответила она ему, — но если я предъявлю тебе счет, кем я тогда буду? Она улыбнулась ему, слегка-слегка, и в этой улыбке была вся Захрифа. Металл, который выбрал одеться в бархат. Человек, который знал цену зла, и потому творил добро — не из-за своей природы, а вопреки ей. Именно этот сознательный выбор вселял в каждого ее спутника нерушимую уверенность, что как-нибудь, по невероятному, невозможному стечению обстоятельств они в итоге победят. Тарн вздохнул. В этом плане они хорошо понимали друг друга. — Спасибо, — сказал он, тоном стараясь вложить в благодарность все, что нельзя было выразить словами. — За всё — спасибо. Она лишь махнула на него, всматриваясь в поток огней, плавно двигающийся вверх под тихий звон, и звезды отражались у нее глазах. Звездная река, не поддающаяся осмыслению, не понимаемая чувствами и потому просто принимаемая на веру. А что еще остается им, простым смертным? У него закралась одна мысль, и он спросил, чтобы быть уверенным: — Происходящее не является галлюцинацией моего агонизирующего мозга? Она задумалась. — Даже если так, это что-нибудь меняет? Ответить было нечего. Он протянул ей руку. — Значит, это прощание, Захрифа. Ни секунды не сомневаясь, она взяла его за руку и крепко пожала. Разительное отличие от их первой встречи, ничего не сказать. Тогда ей просто неповезло, что Лирис ударила его первая. — Это была честь для меня, Тарн — и не смейся надо мной! — Захрифа махнула ему кулаком — и вдруг Тарн обнаружил себя приподнятым в воздухе и заключенным в ее медвежьих объятиях. — Ты, кажется, пытаешь меня удавить! — прохрипел он. — Знаю-знаю, от некоторых привычек отказаться тяжело, и жизнь — одна из них. Но думаю, ты быстро освоишься. Ты же у нас голова, Тарн! Наконец она выпустила его, и не было больше веселости в ее лице — вместо этого глубокие тени залегли у нее меж глаз. Она кивнула ему, серьезно и церемонно — так кивает своей команде капитан тонущего корабля, когда вода подбирается к их ногам. Он повернулся к уплывающей вверх стене звезд и сделал несколько неуверенных шагов. Просто представить место… Это было больнее, чем он думал. Когда от потока его отделяло не больше метра, он обернулся. Захрифа, сложив руки за спиной и вытянувшись по стойке «смирно», провожала его стоическим взглядом, вся обведенная звездным сиянием. — Захрифа! — окликнул он ее. — Я прозвучу как старый болван, которым я и являюсь, но я должен кое-что сказать, иначе это будет грызть меня вечно — а я хочу упокоиться с совестью настолько чистой, насколько я могу позволить себе в свои годы. — Он выдохнул. — Но, думаю, будет честно признать, что я стал не такой сволочью под конец, да? Она лихо отсалютовала ему, дав фору любому легионеру. — Рада была помочь, Тарн! — крикнула она ему слова, которые говорила сотням людей до него и после, но он ни секунду не сомневался в ее искренности. Он отвернулся и вступил в реку плывущих звезд. Значит… он заслужил это. Тарн ожидал… По правде сказать, он не знал, что ожидать, но он ожидал хоть что-нибудь. Однако Вселенная не разверзлась перед ним, не пронесла его от начала всего к концу бытия. У него лишь слегка щекотнуло в животе, как если бы он резко поднялся в воздухе, а потом он продолжил идти. Честно говоря, Тарн был разочарован — богам явно не хватало стиля… И только потом он понял, что обстановка изменилась. Мраморные стены с резными колоннами, успокаивающе-гладкие на ощупь, драпировки красного и золотого, фамильное оружие и посохи. Семейный особняк Тарнов расходился перед ним — таким, каким он был до разрушения в ходе вторжения Молага Бала. Ему казалось, что это случилось целую жизнь назад, так невероятно было вспоминать прошедшее. В каком-то смысле так оно и было. Наконец коридор привел его к двери, которая до боли врезалась в его память — тяжелая дубовая дверь с несколькими замками, обитая железом. В ту ночь, когда он вернулся в поместье много позже, чем обещал, кровавый след привел его именно к ней, распахнутой настежь в оглушающую темноту ночи. Он толкнул ее — ослепительный солнечный свет заставил его на мгновение зажмуриться, но потом он смог различить очертания своего сада. Дорожка белого мрамора вилась вглубь меж цветов — и тогда он заметил её. Пулазия сидела на скамейке под цветущей сиренью и читала книгу. Она была ровно такой, какой он ее хотел помнить — ни крови, ни колотых ран на шее, ни ножа убийцы. Нет, он хотел помнить ее уверенной, вдумчивой и собранной, когда она выступала с речью на совете Старейшин — и заботливой, боги до чего же она была заботлива, когда укачивала их дочь. Ее седые волосы обрамляли ее красивое умное лицо — и только теперь Тарн со всей колющей сердце ясностью осознал, как безумно он любил это лицо. Как он его любит здесь. Сейчас. Что-то в кустах за ней шевельнулось. Дыхание застряло в горле. — Пулазия, берегись! В образовавшейся в его голове пустоте четко прозвучала одна-единственная мысль: Может я все-таки в аду? Он рванул вперед, произнося первые слова боевого заклинания, мир вокруг вертелся во вспышках белого и зеленого. А потом Тарн остановился. Из кустов выбралась серая пушистая кошка и, мурча, потерлась о ноги его вскочившей жены. Пулазия взяла ее на руки и почесала за ухом. А потом улыбнулась — ему. Это улыбка была только для него, и это осознание пьянило сильнее вина. Боги, он и забыл, что это такое — когда на тебя смотрят так. Смотрят, словно ты для какого-то самая важная часть их мира, неотъемлемая, как воздух, словно они не представляют своего бытия без тебя — а ты без них. — Абнур! — позвала она его. — Не пугай меня так! А теперь иди сюда, ты должен это прочитать. Собственное имя оглушило его, как взрыв, и только стошестидесятилетняя выдержка помогла его голосу не дрогнуть. — Иду, дорогая. Он закрыл глаза и позволил одной обжигающе-горячей слезе скатиться по щеке и упасть в цветы. Заслужил.