Плохие новости

Люциус отставил бокал на стол. Северус посмотрел на него и на подстаканник, оказавшийся неиспользованным, но промолчал. Кухня профессора по зельеварению казалась мне слишком жаркой, но я осознанно останавливал желание поправить воротник школьной мантии. — Звучит как очередная идиотская магловская идея. — Малфой отрицал все, что хоть как-то ассоциировалось с маглами. — Очередная? — До этого я говорил про хунты, — я попытался объяснить Снейпу, но это не дало достаточный контекст. — Наш Господин собирается устроить военный переворот. Идея, обреченная на поражение, учитывая, что вместо армии у нас аристократы-ксенофобы. Но даже в случае волшебной победы, — я улыбнулся от получившейся шутки, — во главе Магической Британии станет хунта. А они показали себя неэффективными. — Твое неуважение к чистокровным волшебникам только уверяет меня в мысли, что в твоей голове нужна еще одна дырка, — Люциус злился. — Ближе к делу, Поттер. — Поэтому, я предлагаю сегрегацию: экономическую, образовательную, политическую. Установление системной дискриминации займет больше времени, зато она долгосрочна и выгодна для чистокровных волшебников. Тем более, в этом случае, наша слабость в военном перевороте превращается в преимущество на законотворческой арене. — Можно использовать страх волшебников перед Темным Лордом. — Люциус меня понял. — Нынешняя система образования нарочно делает следующее поколение волшебников слабее — это тренд, который слышен от представителей министерства, особенно с Главным Инспектором в Хогвартсе. Почему бы нам не начать разделять студентов? Конечно, невозможно просто выгнать всех маглорожденных из Хогвартса — слишком резкая негативная реакция. Маленькие шаги. У нас будут самые благостные причины: «Маглорожденным нужно больше времени на адаптацию в магическом мире, давайте снимем с них груз ответственности!» — Я улыбнулся и наклонил голову немного влево. — После банковские ограничения, потому что грязнокровки плохо понимают финансовую систему волшебников. Ограничения в должностях — они не могут руководить волшебниками, потому что не осознают все культурные и исторические особенности. В конце концов, волшебников сложно убедить в необходимости убийств, но все мы любим осознавать собственную особенность и получать преимущества. — Поддержка «Ежедневного пророка» и выступления популярных политиков… — Люциус снова взял бокал в руки и задумался. — Немного страха перед маглами, вместо ощущения неуязвимости, и они сами начнут захлебываться ненавистью. — Это ударит и по тебе, Гарри, — Северус неожиданно встревоженный прикоснулся к моему плечу. — Я не черный — я Оджей, — стоило словам вылететь из моего рта, я сразу осознал, что этого еще не случилось. — Исключение из правила помогает создать «положительный» пример для риторики против возмущающихся. — Ты хочешь остановить Господина? — Люциус небрежно ухмыльнулся. — Нет. Это бессмысленно и у нас ничего не выйдет. Но если мы начнем мягкие действия уже сейчас, у нас будет больше сторонников в будущем и, самое главное, знание Темного Лорда о нашей полезности. Люциус ушел почти сразу после этого. Стакан стоял на подстаканнике — Малфой был более довольным, чем до прихода сюда. — Ты веришь во все это, Поттер? — В эффективность этого варианта, вместо войны? Конечно. В правильность? Никогда. Но я связан с Ним и Он меня не отпустит. Люциус был умнее меня, и в этот день мне удалось убедить его взглянуть на происходящее под другим углом. Конечно, это был выбор между двумя стульями, на которых невозможно было сидеть, но на одном из них, по крайней мере, можно было выжить. К тому же, я хотел иметь Малфоя влиятельным приближенным к Волан-де-Морту, а не тем, в ком откровенно сомневались. Через пару недель, после очередного квиддичного матча, Гермиона яростно кинула передо мной газету: «Только посмотри на это!» Я взял «Пророк» в руки и начал читать интервью Корнелиуса Фаджа, в котором он отвечал на вновь поднявшееся беспокойство о Волан-де-Морте. Риторика не изменилась, он все также отрицал возможность возрождения Того-Кого-Нельзя-Называть и утверждал, что у нас не было причин для волнений. Однако, где-то в середине, ровно на две строчки текста, он был обеспокоен возможным излишним стрессом, с которым встречались волшебники, выросшие со слишком сильным влиянием маглов. Но, кажется, Гермиону смущала не эта оговорка, а только отрицание того, что она считала очевидным. Следующие полчаса она посвятила тому, что политики в их слепом невежестве оставляют Магическую Британию незащищенной. Еще через несколько дней в газете была небольшая заметка от магловского историка, в которой спекулировалось о негативном влиянии неспокойного магловского мира на Темного Лорда во время его детства — военное время, насилие, бедность и резкий контраст мира волшебников, который мог породить зависть и злость. Заметка была на одной из последних страниц, окруженная рекламой домашних чистящих средств и схемами для вязания. Это был интересный ход, до которого сам я не додумался: Люциус выбрал целевую аудиторию, с которой все должно было начаться — стареющие домохозяйки и их всеобъемлющая жалость ко всем несчастным детям. Я продолжал внимательно следить за тем, как развивалась тема. Удивительно скоро эти статьи начали переходить на более популярные страницы газеты, и в них уже предлагалась возможность создания специальных курсов для маглорожденных волшебников, которые бы помогали им адаптироваться. В конце концов, у таких детей не было другого выбора, кроме как транслировать заученные паттерны насилия, и там же приводились примеры человеческих поступков в прошлом и настоящем: войны, голод, массовые или серийные убийства. Не потребовалось много времени, чтобы и студенты изменили отношение к своим однокурсникам: их интерес был болезненно подростковый и естественный. Они узнавали самые грязные и темные аспекты маггловского мира, которые активно обсуждались в прессе: Фред Уэст, Питер Сатклифф, война во Вьетнаме, Холокост. А после, возбужденные интересом и отвращением, расспрашивали магглорожденных волшебниках о подробностях. Я рапортовал об этом Волан-де-Морту. На фоне происходящего, я решил, что от Чжоу Чанг пора было избавиться. Преимущества, которые она давала когда-то перестали быть актуальными: мы уже выиграли две игры из трех, Слизерин и Пуффендуй, и я знал, что Чанг не справиться с Джинни. Младшая Уизли ловила один Снитч за другим, а я и Корнер в восторге кричали на зрительской трибуне. К тому же, я скучал по спокойному Забини, который бы перестал изматывать мне нервы. Расставание с Чжоу было некрасивым и неловким. На ее сторону встало неожиданно много девчонок. «Какой же ты козел, Гарри», — сказала Грейнджер и в поддержку Чанг и Лаванды не разговаривала со мной несколько недель, даже на встречах Отряда Дамблдора. Конечно, она бы не злилась на меня, если бы я всем своим видом показывал сожаление из-за произошедшего, но вместо этого я вновь открыто сошелся с Блейзом. И моя близость со слизеринцем была непростительна по своей сути. Забини же было все равно. Ему нравилась идея, что я разочаровался в ком-то, кто был не им. Как будто это добавляло ему бессмысленных очков в несуществующем командном зачете, где он, очевидно, был лучше всех, а я в своих жалких экспериментах в этом только что убедился. Он говорил об этом, когда мы целовались в нишах, а он опускал руки мне на задницу и ширинку. Тяжело нажимая он проводил по заднему брючному шву и спускался пальцами почти до яиц, но я каждый раз его останавливал. Мне были противны не сами его прикосновения, а то, что телу Гарри Поттера было пятнадцать. Вопрос первого курса о дозволительности происходящего оказался вновь актуален, но и ответ был дан: пока мне не исполниться шестнадцать ничего не могло произойти. Блейза происходящее злило еще с начала года и мое непозволение раздражало его с каждым разом сильнее. Я брал его руки в свои, целовал их и прикладывал к щекам: «Я пока не готов». Сначала он соглашался легко, позже начинал психовать. В очередное декабрьское утро Филч повесил на стену главного холла распоряжение номер восемьдесят два: «Все студенты будут опрошены на предмет участия в запрещенной деятельности». Я, Гермиона и Рон вместе смотрели как завхоз поднимается по удлинившейся лестнице и с нескрываемым удовольствием вбивает штырь в стену. — Что ж, мы привлекли очень много внимания, — самодовольно протянул Рон. — Сколько заклинаний Отряд успел освоить? — я тихо уточнил у Гермионы. — Экспеллиармус, Остолбеней, Редукто… самые успешные, думаю, около семи. — Прилично. Можно изменить регулярность встреч и каждый раз менять место. Или вообще временно отменить. — Мы не будем ничего отменять! Я ее не боюсь. Я пожал плечами и тяжело вздохнул. Через два дня в кабинете по ЗОТИ мы уже стояли в огромной очереди для допроса. Долорес, улыбаясь, подзывала очередного студента к себе, раздражая уши высоким голосом, клала руку на плечо и заводила ребенка к себе в кабинет. Но, если судить по усилившейся слежке, у нее не получилось выведать хоть что-нибудь ценное, кроме информации предоставленной Драко. Указ номер девяносто восемь, от которого стремянка Филча уже была небезопасна для его здоровья из-за очевидной неустойчивости: «Желающие за дополнительные баллы вступить в инспекционную дружину, могут записаться в кабинете у генерального инспектора», — приходилось так сильно задирать голову, что у Грэба и Гойла открылись рты. Малфой повернулся ко мне и поиграл бровями, намекая. Я только хмыкнул и закатил глаза. Падма воспринимала участие в Отряде, как странную игру в «плохую девочку». Нарушение правила для нее было самой целью, ведь она изначально уже неплохо владела всеми изучаемыми заклятиями. Но каждый раз, когда мы вместе шли на встречу она округляла глаза и шептала: «Только представь что будет, если нас поймают», — а потом смеялась. Я брал ее за руку и отвечал, что тогда я обязательно ее защищу, как самый настоящий рыцарь. Перед дверью в Выручай комнату она делала реверанс и проходила впереди меня. В один из вечеров Патил поделилась со мной, что хрустальный шар открыл ей будущее: Отряд скоро поймают. Я задумался на секунду, пытаясь вспомнить когда это должно было произойти, но не смог. «Да, думаю самое время», — мой неровный голос заставил ее взволноваться еще сильнее, так, что широкая улыбка удовольствия не сходила еще два дня. «Ох! Что же скажут мои родители», — сказала она и рассмеялась. Я, конечно, не знал, что они скажут, но я так же и понятия не имел когда именно Волан-де-Морт устроит побег из Азкабана. Кажется, зимой. Может быть в январе или феврале. Или же в марте? Перед самым Рождеством мне приснилось как Нагайна нападает на мистера Уизли. Я проснулся мокрым, тяжело дышащим и потерянным. Руки дрожали. Я вывалился из постели на пол. Майкл, встревоженный, проснулся от шума: «Гарри?» Я помахал ему рукой, чтобы он не волновался, и, оперевшись на стену, побрел в ванную. В зеркале на меня смотрело нечто бледное и влажное, кофта была пропитана насквозь и прилипла к коже. Я не мог нормально проглотить воздух в горло. Вздохи, оборванные и неполноценные, заставляли голову кружиться от нехватки кислорода. Меня тошнило, и я оперся на раковину двумя руками. Что мне делать? Если прямо сейчас не побежать к Северусу, чтобы рассказать ему об увиденном — Артур скорее всего умрет. Я же знал, что это произойдет, почему не подумал заранее? Что мне делать? Что мне даст его смерть? Я опустился на пол. Штаны на коленях мгновенно промокли от вечной жидкости, что всегда скапливалась в углах общих ванных. Мне нравился Артур. И все Уизли будут злее, чем это можно представить. Я накрыл глаза руками и прислонился лбом к керамической ножке умывальника. Но еще, я не хотел раскрывать свою связь с Волан-де-Мортом. Кем я буду, если позволю ему умереть? Конченым моральным уродом. Эту смерть было трудно оправдать. Это не Барти Крауч, который мне был болезненно неприятен и не Невилл, жизнь которого ставила меня в опасность по своему определению. Но самое ужасное — это Волан-де-Морт, который все-таки пришел за пророчеством. До этого Темный Волшебник всегда копался в моей голове — любимая форма пыток, сводящая людей с ума. Но сегодняшняя ночь говорила о том, что и я могу проникать в головы других крестражей и, теоретически, самого Волан-де-Морта. Я всегда воспринимал за данность, что единственной способностью, передавшейся мне от осколка чужой души был парселтанг. Но, возможно, это была и ограниченная Легилименция. Говорилось ли об этом в книгах или я просто никогда не связывал эти два факта? Я начал дышать глубоко и принудительно медленно, пробивая удушающий комок в горле с тяжелым напряжением нервов. Я сосредоточился на воображаемой Нагайне, которая где-то ползла по министерским коридорам. Ее мозг должен был быть проще человеческого — слишком много животного, разбавленного увядающей осознанностью. Ее гладкое тело, тяжелая голова, темные зрачки. Как говорилось на курсах йоги: «Представьте, что из макушки вашей головы выходит поток сознания, ощутите мир вокруг вас каждой клеточкой своего тело и единение вашего я и Вселенной». Я и Нагайна — мы одно существо, хотя бы в каком-то процентном соотношении. Мы оба — части одного человека. Сначала я почувствовал запах — неприятно острый, от которого защекотало нос. Потом были звуки. Нагайна ползла по нераспознаваемой темноте и в ее голове был только Господин и его довольство ей. Губы стали солеными от горячей жидкости, но я продолжил. Образ оставленного истекать кровью Артура был центральным в ее пресмыкающемся сознании. Она не использовала смертельную дозу яда. Я открыл глаза и вновь оказался в общей ванной для мальчиков. Красные руки испачкали одежду и раковину. Я поднялся, вымыл лицо от крови и снова посмотрел на себя. «Тебе пора привыкать, Гарри», — мой голос, слишком тихий, чтобы его смог услышать хоть кто-то, кроме меня самого, заставил скривить губы от испытываемого отвращения. В конце концов, я не мог разрешить Проблему Вагонетки и в спокойное время. Спасение Артура не поможет Волан-де-Морту в его войне, зато смерть ослабит Орден Феникса. Рождество в доме Блэка было отравлено трауром. Первый год без свитера Молли — она была слишком бледной и уставшей, чтобы вязать подарки. Все нутро, ошпаренное сожалением и стыдом, не позволяло поднимать голову и смотреть в глаза. Сириус положил мне руку на голову и притянул к собственной груди — худой, жесткой, пахнущей пылью и лавандовыми цветами. Я обнял его в ответ. «Скоро все закончится и мы сможем стать настоящей семьей, Гарри», — хриплый голос Блэка пробрался ко мне в ухо, как слова мертвеца, что открывают дверь на другую сторону. Бессмысленные фантазии, которым было не суждено сбыться. Я вернулся в школу слишком злым. Не знаю на кого в первую очередь. Возможно, на всю мировую несправедливость. Скорее всего, на себя самого и Волан-де-Морта. В очередном моем сне я сидел на соседнем от него кресле, не пытаясь встать. Мое желание сблизиться и стать неотъемлемой частью уступило гневу и отвращению. Красные глаза Господина пристально рассматривали меня. — Я получил отзыв от Люциуса о твоей милой идее. Он считает твой вклад принесет благо Пожирателям смерти в ближайшем будущем. — Я благодарен за любезность мистера Малфоя. — Я тоже нахожу ее… — он сделал плавную восьмерку рукой, — занимательной. — Вы мне льстите, мой Господин. Все, что я делаю, имеет только один смысл — приближение вас к вашей цели. — Возможно, я начинаю понимать высокую оценку, которую ты даешь сам себе. Я резко повернулся к Волан-де-Морту и он приподнял свою лысую бровь. Я, осмелившись, самодовольно улыбнулся. — Иди сюда, — он указал рукой на пол у своей ноги, и я опустился на указанное мне место. В голове привычно заворочалось чужое сознание. — Так много злости в таком юном теле. Расскажи мне что тебя волнует. — Генеральный инспектор, мой Господин, — я тяжело вздохнул и положил голову на его колени. — У нее намного больше общего с Пожирателями смерти, чем мне казалось вначале. Такая ненависть ко всему нечистокровному, садизм и желание выслужиться. Она скорее жалкая и неприятная, чем пугающая, но, мне кажется, она зря тратит время в школе, пытаясь компенсировать собственную ничтожность. Думаю, она принесла бы намного больше пользы, если бы вернулась в министерство. — Скелетообразная холодная рука убрала мои отросшие волосы за ухо. — Я уверен, как помощница министра магии, она бы могла продвигать симпатичные нам законы. Иногда, даже успешно, — я хмыкнул. — А если бы я приказал тебе ее убить? — Я бы это сделал. Даже с удовольствием, честно говоря, — я оттянул рукав на правой руке и показал Волан-де-Морту шрам «Я не должен лгать». — Когда и за что? — он больно вцепился в меня и поднес руку ближе к собственному лицу, разглядывая отметину со странным интересом. — Я подрался со слизеринцем. Когда сказал, что он начал первый, до меня очень эффективно донесли, что это неправда. — От него до сих пор пахнет болью, — прошипел он и лизнул шрам. Шокированный я перестал дышать. Я смотрел на него, и в моей голове было пусто. Волан-де-Морт одним движением поднял всего меня на свои колени, грубо оттянул голову за волосы, открыв нервно дергающийся кадык, и провел своим плоским носом по моей шее. «Ты сегодня так вкусно пахнешь злостью и болью, Гарри», — его шипение на парселтанге пустило по моей коже мурашки, и я попытался сжаться, но две неестественно сильные руки удержали меня, вырывая волосы и впиваясь ногтями до крови в место рядом с моим шрамом от Черного пера. Я закрыл глаза и заплакал.