Иван-Царевич и Серый Волк

Разбудил меня звук неожиданный, да свет сквозь листву мне на лицо вдруг литься переставший. Распахнул я очи свои ясные и увидел над собою чудище склоняющееся. Смотрел на меня волк испытующе, будто задумал что недоброе. Вздрогнул я ощутимо, представив, как он интерес свой гастрономический головушкой моей буйной удовлетворить решает… Однако страхам моим постыдным сбыться не суждено было. Молвил вдруг волк человеческим голосом с говором совсем не сказочным. - Как звать-то тебя, чудо бездумное, серым веществом обделённое? Округлились глаза мои голубые и на волка в ужасе уставились. Где это видано, чтобы животина лесная, страшная да дикая человеческим языком сказывала?! Да только гордость моя царская, батюшкиными палатами привитая, страх-то за обидою лютой и похоронила, праведное возмущение наружу вытаскивая: - Зато у тебя, чуда-юда проклятая, этого самого серого дюже много! Сначала у путников безвинных коней на части раздираешь, а потом именем интересуешься?! Да кто тебе право-то дал в лесах Тридевятого Царства без лицензий государственных хозяйничать да разбойничать?! Был бы ты животиной бессловесной, так нет ведь, про серое вещество разговариваешь! Ты мне, сыну царскому, Ивану-Царевичу, путь-то не загораживай, а то, не ровен час, без хвоста оставлю! Прервался я на минуточку, дух перевести опосля речи пламенной, да так и замер на морду широченную ошарашенную глядючи. Перегнул… - Ты, Иван-Царевич, - медленно протянул волк низким голосом, - совсем, что ли, того?.. С дубу лукоморского вниз головой не падал часом? - Нет, - пискнул я, завороженный зубами перед самым носом моим клацающими, - прецедентов подобных не припоминаю… - Ну, это ещё ничего не значит, - деловито заявил волк, от меня немного отодвигаясь, будто глупостью невероятной заразиться испугавшись. – Я Серый Волк… - Зубами щёлк? - хохотнул я, нервность свою с головой выдавая. – Никогда бы не догадался! Зверюга огромная, вопреки ожиданиям моим царским, не разозлилась совсем, только очи горе подняла да фыркнула неприязненно. - Не паясничай, царевич, чай, не травоядный я, - мрачно напомнил Волк. – Жаль мне тебя, Иванушку-дурачка эдакого. Раз уж коня твоего извёл, помогу малость. Куда тебе надобно доехать? - И вовсе не дурачок, - буркнул я обиженно. – Повадилась к нам в сады царские… - Не надо мне издалека сказывать, - клацнул волк предостерегающе. - Говори по делу, куда везти-то. Задумался я крепко. Снова. И понял, что ответить-то мне по существу и нечего совершенно. Вези туда – не знаю куда, привези то – не знаю что… - Ты, - говорю, - Серый Волк, не знаешь ли, где Жар-Птицу изловить можно было бы, чтоб доставить моему Царю-батюшке? - Отчего же не знать? Знаю, - вздохнул облегчённо косматый, будто бы ожидал, что я прямиком к охотникам потащу его, а тут всё так просто оказалось. - Садись на меня… тяжесть жалостливая. - Ах ты, тварь блохастая! – снова обиделся я, на спину волку забираясь и речи горькие заслышав. Я уж, было, по ушам заехать наглой зверюге собрался, да не дал мне волк свой протест в форме энергичной выразить, с места рванул так, что мне аж дыхание в зобу спёрло. Долго ли, коротко ли, близко ли, делёко, высоко ли, низко, нёс меня серый волк на спине своей со скоростью страшною. Ветры обгоняли мы, горы-долины преодолевали мы, реки перескакивали. Остановился волк вдруг около речки и говорит: - Спускайся, Иван, приехали мы. - Как, приехали, - спрашиваю, - разве Жар-Птица около реки этой живёт? - За рекою этой, - начал объяснять волк, наземь меня опрокидывая, - чуть за лесом, дворец стоит царя Долмата. В его-то саду, в золотой клетке, и живёт твоя Жар-Птица. Не отдаст он тебе сокровище своё даром, ночью пойдёшь, птицу из его сада и выкрадешь. Нахмурился я мрачно, татем себя придорожным ощущая, и головой замотал отрицательно. Волк, воду из реки пьющий жадно, посмотрел на меня вопросительно. - Нельзя так вламываться в сады чужие, нехорошо это, - молвил я. Расфыркался тут волк, водяные брызги в разные стороны полетели. Насмехался надо мной косматый! - У тебя, - говорит, - царевич, выбор не то что бы преогромный. Хочешь волю батюшки своего выполнить – слушай меня, Волка Серого. Определив, что спор с самовлюблённым зверем пользы мне не принесёт, принялся я мучиться совестливыми мыслями в гордом царственном одиночестве, пока Волк Серый огонь наколдовывал да воду в котелке, непонятно откуда взявшемся, с листьями пахучими заваривал. - Неправильный ты какой-то царевич, - заметил вдруг Волк, за мной с противоположной стороны костра наблюдая. - Это с чего бы нет? – оскорбился я, чаю смородинового прихлёбывая. - Лука с собой не носишь, с мечом наперевес на «волка-зверя-лютого» не бросаешься, книжка, вон, из-за пазухи умная торчит… Смутили меня речи волчьи, будто бы братские уста их изрекали. Да только надменности, как у Димитрия, да злобы, как у Василия, не было в них. Любопытство обыкновенное да смех еле заметный, отчего-то совсем не обидный. - Никогда меня особо не привлекали подвиги ратные да кровавые, - признался я растерянно. – Всё больше книги про страны дальние да героев заморских манят. Братья смеются, а батюшка разрешает. Я сын младший, мне армию в бой не вести. Старший царём станет, средний – воеводой, а я так при палатах красных до конца жизни и останусь. Вздохнул Волк печально и прикрыл глаза свои янтарные. - А на самом ли ты деле хотел так жить, царевич? - Нет, Серый Волк, - тихо откликнулся я, ломоть хлеба белого разламывая. – Вовсе не так. Ничего мне не ответил Волк, только дыхание его выровнялось. Уснул зверь косматый, на закатном солнышке разнежившись. Доел я хлеб свой с чаем да и пристроился к Волку под бок, чтоб теплее спать было. - Просыпайся, Иван-Царевич, вставай, - голос волка сквозь сон пробивался. – Время - полночь, пора за Жар-Птицей отправляться. Поднялся я не без труда, забрался Волку на спину, и понёс он меня через реку. - Полезай через стену каменную, - наставлял меня Волк. – Иди в самую глубь раскидистого сада, хватай Жар-Птицу скорее и беги назад. Только клетки золотой не касайся, а то беды тебе, царевич, не миновать! Кивнул я быстро и через стену полез. Сад у царя Долмата знатный был, богатый. Всюду цветы невиданные, фонтаны с водицей чудодейственной, деревья, небеса подметающие, травы изумрудные, словно драгоценности блестящие. И чем дальше вглубь сада я двигался, тем красивее да зрелищнее природа вокруг становилася. Как вдруг предстала моему взору на пьедестале высоком клетка огромная, золотом деланная. А в клетке той, в открытой, Жара сидела да перья свои пламенеющие клювом вострым чистила. Потянулся я, было, до клетки необыкновенной дотронуться, да вспомнил предостережение волчье. Руку аккуратно внутрь просунул и птицу волшебную доставать начал. Только Жара покидать убежище своё прекрасное вовсе не желала… Клюнула меня в руку так, что взвыл я от боли да и клетку золотую рукой враз онемевшей с пьедестала-то каменного вниз и столкнул… Тотчас пошёл по всему саду стук, гром невообразимый! К клетке-то струны были подведены. Проснулись караульные, схватили меня с Жарою и повели к царю своему, Долмату: - Кто ты таков да откуда явился? – грозно спросил Долмат, очами гневно сверкая. - Я из царства Тридевятого, - говорю, - сын царя Выслава Андроновича, а зовут меня – Иван-Царевич. Повадилась твоя Жар-Птица, царь Долмат, в сад моего батюшки летать да яблочки золотые грабить, почти всё дерево попортила. Вот меня царь Выслав и отправил Жару сыскать да ему привезти. Нахмурился царь Долмат, но ярости-то в глазах его поубавилось. - Отдам я тебе, - говорит, - Иван-Царевич, Жар-Птицу свою да вместе с клеткою золотой. Если службу мне сослужишь, а даже не службу, а службишку. Прослышал я, что в Тридесятом царстве конь есть златогривый, привезёшь мне чудо сие от царя Афрона, я тебя и вознагражу, как полагается. Делать нечего, пришлось соглашаться с царёвым условием. Воротился я к Волку в печали неслыханной. - Что же ты не весел, что голову повесил, Иван-Царевич? – протянул спутник мой серый. Рассказал я Волку неудачу свою, засмеялся зверь лохматый над моими страданьями. - Не печалься, горе ты моё луковое, царевич неуклюжий, - сквозь фырканье молвил Волк. – Знаю я, как достать Долмату коня златогривого. Ложись лучше спать, утро вечера мудренее. Послушал я Волка, даже на подначку не откликнулся, слишком уж вымотанный был да расстроенный. Лёг я к костру поближе да и закрыл очи ясные. Пролежал я так с час или два, да всё не шёл сон ко мне долгожданный, всё про коня златогривого мысли меня мучили. Слышу вдруг – шорохи неведомые на поляне раздаваться стали. Приоткрыл я глаз один незаметненько и наблюдать принялся, что же происходит такое, пока я спящим притворяюся. Смотрю – Волк на лапы поднялся, у деревьев стоит, на звёзды смотрит, будто дорогу высчитывает. Вдруг подпрыгнул он высоко над костром, ударился оземь и превратился в юношу прекрасного. Волосы длинные, по лопатки стриженные. Чёрные, как смоль, не то, что мои белёсые. Кожа у него была смуглая, рост высоченный, одежда богатая. Повернулся он внезапно в мою сторону, и увидел я глаза его янтарные, как у волка, на его месте несколько секунд назад стоявшего. Пошёл он ко мне, я и глаза захлопнул в испуге. Прислушался я и понял, что присел он рядом со мной тихо: - Экий ты нескладный, царевич, - произнёс юноша голосом Волка, а потом провёл по волосам моим шёлковым. Раз, другой. А я, от ласки неожиданной разомлевший да впечатлениями на сегодня пресыщенный, наконец в сон провалился глубочайший.