— Хватит ворочаться, придурок!
Ваня безумно устал за эту пятницу и всё, чего он хотел, — это, наконец, заснуть. Но едва его уносило в царство сна, где не было — он надеялся — родителей в излишнем количестве, ворчащего деда, бесящих учителей и — самое страшное — безумно раздражающего брата, этот самый брат — снова! — завертелся на своём проклятом скрипучем диване.
Тишина в ответ. Ваня со вздохом закрыл глаза, сонно причмокнув и… тут же подскочил на кровати под очередной скрип, швыряя первое попавшееся под руку в сторону дивана — то была маленькая подушка, которая приземлилась на середине комнаты, не долетев до жертвы.
— Даня, я тебя задушу! — прорычал Ваня в темноту.
— Да неудобно мне, — почти раздражённо процедил мелкий в ответ. — У тебя-то нормальный матрас!
Ваня, цыкнув, со вздохом отодвинулся вместе со своим одеялом на правую сторону и смиренно сказал:
— Иди.
Даня в темноте помолчал секунду и переспросил:
— Куда?
— Уж не нахер тебя шлю, братец, хотя очень хочется. На кровать иди, пока не передумал! Места много, хоть скрипеть не будешь.
Даня потупил ещё полминуты и осторожно поднялся с дивана. Неловко обхватив собственные подушку с пледом, он неуверенно пробирался по комнате, спотыкаясь.
На кровати непривычно. Даже не в плане пружинистого матраса, который так идеально принимал форму тела Дани, а в плане его чёртового братца, который вводил его в абсолютное замешательство каждый день. То они дерутся и ненавидят друг друга, то ночуют на одной постели.
Даня пытался не ворочаться вообще, потому что боялся, что Ваня вытурит его обратно на диван, потому что на кровати действительно было классно. Но в спешке Даня неудобно положил подушку, его шея уже начала затекать, и очень хотелось спуститься чуть ниже. Он прислушался — дыхание у Вани, что отвернулся от него, было глубоким и размеренным. Кажется, спал. Даня на пробу переместился, дёргая за собой края подушки, и тут же замер, когда справа послышался шумный вздох.
— Может, дело не в диване, а, Дань?
— Я пристраиваюсь на новом месте, — прошептал тот в ответ.
Честно говоря, он немного побаивался Вани — его раздражения, постоянного закатывания глаз. Даня старался убедить себя, что брат сам по себе такой человек, а не в самом Дане дело. Он боялся Ваню, а потому утром, когда он, как обычно, проснулся раньше, он не стал будить соседа по комнате — и кровати. Он просто лежал, глядя в потолок, игнорируя скрученные одеяла и стараясь игнорировать ещё сильнее тело Вани, обвитое вокруг него.
Брат сопел ему в шею, выдыхая тёплый влажный воздух и опаляя кожу, под которой всё чаще бился пульс; грудная клетка давила на хрупкие Данины рёбра. Ваня улёгся почти поперёк кровати и — своего названого брата. Дышать было непросто, но Даня терпел эту тяжесть, потому что панически не знал, что делать. Разбудить Ваню в такую рань означало бы подписать себе смертный приговор без суда и следствия — они и так долго засыпали из-за Дани вчера, вряд ли Ваня будет рад раннему подъёму в субботу.
Даня пролежал так неизвестно сколько времени — солнце успело подняться и осветить лучами их комнату — брошенную вчера подушку и одинокий, пустой диван. У Дани затекло совершенно всё тело, поэтому он мысленно пообещал дивану скоро вернуться. Спать с Ваней он больше не испытывал желания.
В процессе изучения Даней отделки потолка — по десятому, наверное, кругу, Ваня заворочался, фыркнул брату куда-то в подбородок, потянулся прямо на нём и открыл глаза.
— Что?..
Его сонный взгляд завис на лице Дани, который старательно делал вид, что он тут не при чём, — тщетно, потому что его скулы стремительно розовели.
Когда Ваня осознал, что он лежит на брате, что их лица так близко, он подорвался на кровати и отскочил к самому её краю, едва не падая на пол.
— Ты… — Ваня шумно выдохнул и тоже чуть покраснел. — Ты почему не разбудил меня?
Ну вот. Даня так и думал. Снова он виноват. Он хотел сказать с иронией, но из-за волнения и смущения получилось почти искренне:
— Ты так мило спал, что я не решался…
— Ой, пошёл ты, — бросил Ваня, прерывая его и неловко выкатываясь из комнаты.
После обеда мама Полина вдруг решила затеять общий шоппинг — потому что выходной, вся семья в сборе, нужно вместе отдохнуть. И мама Лида, и даже оба папы вдруг согласились, потому что одной нужны новые ткани для пошива чего-то там, а вторым — снасти для рыбалки. Папа Лёша перечислял заумные названия, а папа Антон бездумно кивал и поддакивал.
Ваня не хотел ехать с этим балаганом в ТЦ, он почти убедил мам, что ему надо заниматься, но вдруг переменил своё решение, когда Даня согласился.
— Мне нужно в книжный, — зачем-то буркнул он, оправдываясь, в ответ на поднятые брови брата.
— Тогда я тоже поеду, — спокойно сказал Ваня мамам, и те довольно заулыбались.
Ваня убеждал себя, что согласился на эту безумную поездку только потому, что не хотел оставаться в доме с полоумным дедом.
Поездка действительно оказалась безумной, потому что сначала они всей толпой стали в пробку — и тогда четверо родителей подвывали целому альбому Стаса Михайлова; потом Ване было ужасно скучно. Он шастал за мелким по книжному, решив его доставать, но тот юркнул в лабиринты стеллажей и выперся только через полтора часа, когда все дружно и очень громко спорили, где семейству перекусить. Ваня искренне надеялся, что после они поедут домой.
— А давайте в кино сходим! — на пути к парковке вдруг осенило маму Лиду.
— А давайте! — согласился папа Антон. — Сто лет не был в кино! Дети, на что хотите пойти?
Ваня поднял глаза к стремительно темнеющему небу и взмолился всевышним силам, чтобы эта суббота побыстрее закончилась.
Фильм родители выбрали сами. На их счастье — и проклятие Вани и Дани — на этой неделе крутили марафон советского кино.
На двадцатой минуте — включая рекламу! — Даня ушёл в туалет, оставляя Ваню одного в переполненном ностальгирующими стариками зале. Вскоре и Ваня выскочил оттуда под очередной взрыв родительского хохота.
— Ты свалил! — удивлённо обвинил он Даню, который нашёлся вовсе не в туалете, а возле гардеробной, со своей новоприобретённой книжкой в тонких пальцах.
Даня неловко подвинулся на узком диване, когда брат бесцеремонно плюхнулся рядом.
— Вовсе не свалил, а взял передышку, — возмутился он. — Фильм тяжёлый для моего восприятия.
Ваня откинулся на спинку и рассмеялся:
— Не только для твоего, Данёк. Я даже названия не помню.
— «Любовь и голуби». Там сюжет в том, что…
— Ой, заткнись, я тебя прошу.
Даня послушно замолчал и опустил голову в книгу, пытавшись снова сосредоточиться на строчках.
— Поедем домой? — вдруг предложил Ваня. Даня поднял на него удивлённый взгляд. — Возьмём такси, я так спать хочу.
Мелкий сглотнул и отвёл глаза, возвращая их к книге.
— Поезжай, если хочешь.
Ваня раздражённо рыкнул, снова откинулся на спинку дивана и закрыл глаза, а потом вдруг подскочил на месте и уставился на брата недоверчиво.
— Ты меня избегаешь, Данёк?
— Что? — Даня чуть не задохнулся от возмущения — или смущения? — и его скулы очаровательно стали розовыми. — Вовсе нет!
— Ну конечно! — прищурился Ваня. — Свалил посреди фильма, только чтобы со мной не сидеть.
Даня, отбросив любимую книгу, вскочил с дивана:
— Нет! Просто фильм ужасный!
— Что-то ты не особо возмущался, когда его выбирали!
Ваня тоже встал и оказался в более выгодной позиции — смотрел на брата сверху вниз.
— Я… я… — Даня потупил взгляд, и у Вани от такого смущённого, покрасневшего и заикающегося брата отчего-то стало слабо в коленях.
— Что ты, Дань?
Напряжение вокруг них в пустом коридоре можно было потрогать руками. Ваня не понимал, почему Даня не пошлёт его уже, почему он оправдывается, тупит взгляд, позволяет Ване вот так стоять над ним и не может его оттолкнуть. Желая прощупать его границы, Ваня сделал ещё один шаг вперёд — и практически прижался к нему.
Даня поднял ладони в защитном жесте и упёрся ими Ване в грудь.
Ну и? Давай, оттолкни меня.
У Вани защемило где-то в рёбрах от вида абсолютно растерянного, часто дышащего тела напротив. Длинные тонкие пальцы подрагивали, чуть стискивая ткань ваниной толстовки.
Беззащитный. Почему ты не отталкиваешь меня?
Резкий хлопок двери вмиг разрушил эту атмосферу, в коридор посыпались люди — очередной киносеанс закончился.
Даня, будто проснувшись, отшатнулся от брата, схватил с дивана книгу и вернулся на своё место. Снова уткнулся в страницы.
Ваня поджал губы и скрестил руки на груди.
— Ну и оставайся, — пожал он плечом и развернулся, вставая в очередь за своей курткой. Уговаривать его что ли надо? Вот ещё.
— Ты куда? — неверяще протянул Даня.
Ваня сделал вид, что не расслышал голос брата среди галдящих вокруг людей. Он достал телефон и, быстро расценив иссякающий запас зарядки, сначала вызвал такси, потом написал маме, что едет домой. Краем глаза Ваня уловил движение знакомой фигуры — Даня поднялся, неуверенно подошёл к нему и стал рядом в абсолютном молчании. Руки Вани вдруг коснулись холодные пальцы, и он ошеломлённо выдохнул — но ощущение быстро исчезло, остался только пластиковый кусок даниного номерка между пальцами.
Игнорируя тепло в животе, Ваня едва заметно улыбнулся и набрал ещё одно сообщение маме:
Даня со мной
***
Даня не мог уснуть. Он пялился в темноту потолка и не понимал, почему он снова лежит на кровати. Когда они вернулись в пустой дом — деда нигде не было видно — Ваня почти сразу плюхнулся на кровать и так устало и обыденно обронил:
— Давай быстрее укладывайся, пока я не заснул.
И отодвинулся на правую сторону, освобождая половину постели. Даня завис на минутку, но после раздражённого «Ну?» залез на матрас под свой так и оставленный утром плед.
Ваня спокойно спал, изредка потягиваясь или закидывая ногу на Данину половину. А Даня не мог уснуть и боялся поймать момент, когда Ваня — а не только его нога — перекатится на его сторону полностью. Собственно, он боялся проснуться
под ним.
Незадолго до того, как часы показали полночь, Даня услышал хлопок двери внизу и звонкие голоса, которые старательно прикидывались шёпотом. По женскому хихиканью Даня понял, что родители после кино зашли ещё куда-то и знатно там посидели.
Шум постепенно стих, все разошлись по спальням, и Даню неумолимо клонило в сон. Он заснул в тот момент, когда Ваня неосознанно придвинулся чуть ближе.
***
В четыре утра всё ещё было темно и — что странно — очень жарко. Ваня понял это, когда проснулся в своей кровати, но не на матрасе, а на Дане. Снова.
Он поднял мутный взгляд на брата и раздражённо осознал, что тот не спал. Глаза почти в испуге отражали свет электронных часов.
Ваня уже собирался высказать брату, что тот не разбудил его, не скинул с себя или не оттолкнул, но вдруг понимает, что что-то не так.
Пока шестерёнки крутятся в мозгу не до конца проснувшегося Вани, Даня уже поглядывает ему за спину — не на диван даже, а на дверь.
Ваня чуть съезжает с брата, касаясь всего его тела своим, и тот резко выдыхает. Ваню всего будто ошпаривает, когда он понимает, что у Дани — его милого тощего братца —
стоит.
Даня тоже это понимает и пытается вырваться. Тщетно — Ваня держит крепко.
— Свалить удумал?
Мелкий сжимает зубы и отворачивается, шепча в сторону:
— Отпусти.
Ваня ещё раз ощутимо проезжается по телу брата, на этот раз не задевая его стояк, но — демонстрируя собственное возбуждение. Когда Даня чувствует тощим бедром сквозь несколько слоёв одежды что-то твёрдое — и явно не коленку — он резко поворачивается и ошалело смотрит на Ваню.
— Ты… что?..
— Помолчи сейчас, — хрипло обрывает он мелкого и проводит языком по сухим губам.
Даня зажимается, это чувствуется даже в темноте. Зажимается, но не отстраняется, не сбегает с кровати с визгами, не истерит, а… тянется к Ване. И у последнего от этого сносит крышу. Он подтаскивает тощее тело брата под себя, и никаких возмущений не следует, только хриплый выдох ему в шею. У Вани самого трясутся руки, потому что это совершенное безумие — покорный Даня в его кровати, и у обоих стоит. Они молчат, но лишь до того момента, как Ваня двигается, прижимая их члены друг к другу сквозь одежду — оба стонут, и становится ещё жарче, будто они не в комнате с кондеем, а в грёбаной бане. Даня постоянно облизывает губы и сглатывает, и Ваня, залипнув на мелкого, почти бездумно проезжается своим членом вверх. Снова стонут. Ване вдруг приходит в голову, что их могут услышать, он хочет заткнуть брату рот ладонью, но тот кусается. Ваня шипит и — будто в отместку — потирается о чужую промежность сильнее. Даня скулит. Это тише, чем стоны, но всё равно слишком рискованно. И тогда Ваня решается — со следующим толчком прижимается к тонким влажным губам своими.
Это должно было их заглушить, но делает только хуже — теперь оба стонут в поцелуй. У Дани, кажется, окончательно сносит крышу, потому что он смелеет и забрасывает правую ногу Ване за спину, выгибаясь и прижимаясь сильнее. Сам Ваня трясётся от эмоций, духоты и возбуждения, которое не становится слабее. Он просовывает руку между спиной мелкого и матрасом и царапает чужую спину — Даня хнычет и мелко трясётся. Рука опускается ниже — за резинку домашних штанов, едва-едва касаясь расщелины между ягодиц, и тогда Даня кусает его за ключицу. У Вани в голове будто что-то щёлкает с этим укусом, он начинает двигаться беспорядочно, выдыхая горячий воздух брату в висок. Его рука всё ещё на чужой тощей заднице, данины зубы — в его плече, с каждым толчком посылают по телу горячие волны. Впрочем, то, что творится внизу, не идёт ни в какое сравнение — ни с укусами, ни с обычной дрочкой, ни с сексом с какой бы то ни было девушкой. Ваня понимает, что это извращённое и очень горячее безумие — лучшее из сексуальных опытов, что у него было.
Даня вдруг вцепляется в него сильнее — тянет волосы, впивается ногтями в поясницу и закидывает вторую ногу ему за спину — и совершенно перестаёт существовать отдельно от брата. Ваня не дурак, понимает, что скоро, и убыстряется. От хриплых звуков, что издаёт Даня, его накрывает, пальцы сами лезут ниже — стискивают ягодицу. Когда рыжий становится слишком громким, он целует его, просто затыкает губами.
Даню выкручивает — он трясётся абсолютно весь и — на удивление Вани — судорожно отвечает на поцелуй. Именно движение языка в его рту и осознание, что это грёбаный Даня, отключает мозги Ване полностью. Он двигается так отчаянно быстро, что почти причиняет себе боль, и, рыча в поцелуй, кончает вслед за рыжим.
Ване горячо и очень мокро. Он, наконец, сползает с брата и ложится на свою холодную половину кровати. В комнате жарко и одновременно холодно — потому что воздух вокруг них стремительно остывает. Ваня уговаривает себя поспать остаток ночи так, но пижамные штаны липнут с каждой секундой всё сильнее, и от этого никуда не деться. Он поворачивается к брату — тот в смущении и, кажется, таких же раздумьях идти ли в душ. Почти одновременно они всё-таки поднимаются с кровати.
Когда Ваня возвращается из родительской ванны — свою он по-джентельменски уступил мелкому — Даня уже стоит у развороченной, пропитанной п
отом постели.
— Может, на диване ляжем? — предлагает Ваня обыденным тоном, будто единственное, что волнует его в данный момент — это проклятый, ненавистный с самого появления диван, на котором сейчас он вынужден спать. Даня с поднятыми бровями наблюдает, как брат берёт свою подушку — сухую, менее пострадавшую, и поднимает с пола нетронутый плед. Он беззаботно укладывается на узкую скрипящую поверхность, двигаясь к спинке, и смотрит на Даню выжидательно. — Не тупи, Данёк, спать охота.
Смотрит так, будто они только что не
кончили вместе. Будто они не оба парни и не почти братья, и будто бы им не жить в одной комнате ещё кучу времени. Будто бы им не смотреть завтра родителям в глаза.
— Дань?
Ответа не следует, потому что Даня, кажется, сломался. Ваня цыкает и поднимается с дивана — идёт к шкафу и достаёт чистое постельное бельё.
— Это ещё меня избалованным называют, — ворчит он, пытаясь вытащить одеяло из влажного пододеяльника. — Поможешь, нет?
Даня наконец отмирает и механически помогает брату перестелить бельё.
Они укладываются на кровати — каждый на свою сторону, и Даня думает, сможет ли он уснуть вообще. Когда Ваня обнимает его со спины и утыкается носом в затылок, Даня понимает, что, наверное, да. Как только его сердце перестанет биться так сильно.
