Возвращение

Не смотреть на него в тысячу раз сложнее, чем смотреть. Смотреть — означает непрерывно ощущать огромный, туго свёрнутый, горячий комок эмоций, вот-вот взорвёшься. Не смотреть — ежесекундно контролировать каждое своё движение, потому что невозможно, потому что глаза ищут его, голова сама поворачивается в его сторону, уши прислушиваются к его голосу. Физиология подводит. Крепкое, послушное, тренированное тело, то самое, в котором Зоро никогда не сомневался. Все выдюжит, все снесёт, пока не нарвётся на запрет смотреть на одного белобрысого придурка. И тогда в теле что-то ломается, сбоит, не может оно так себя вести, капризное "хочу" влёгкую уделывает привычное "надо". Такой вот пиздец. Поэтому Зоро смотрит. Санджи гоняет по кораблю туда-сюда, проверяет аквариум, забегает в библиотеку, наконец, здоровается с кухонной утварью, чуть ли не шепча слова любви каждой кастрюльке. На лестницах гладит перила, кончиками пальцев нежно ведет по лакированной поверхности. Зоро залипает на этом движении, забывая, как дышать. Сердце гулко колотится у него в груди все время, что он тенью следует за Санджи, наплевав на все. Он словно жрет, жадно впитывает все то, чего был лишен, до отказа запихивает в мозг — небрежно закатанные рукава, острый кадык, улыбку, щетину на щеках, бровь эту дурацкую, — и всего этого мало-мало-мало, надо еще. Санджи доходит до вороньего гнезда, идет в угол и недолго тягает свои личные гантели, Зоро сидит на скамейке для штанги и не отрываясь наблюдает за тем, как напрягаются мускулы на крепких худых руках. Как Санджи швыряет гантели на пол и роняет голову в руки, и сидит, скорчившись, беззвучно вздрагивая, зная, что Зоро смотрит, разрешая это. Санджи поднимает голову и глаза его оказываются покрасневшими, но абсолютно сухими. — Заткнись, — на опережение выдавливает Зоро. — Если ты сейчас еще начнешь говорить... — Иди нахуй, — срывающимся голосом перебивает Санджи и рывком ослабляет узел галстука. Поводит головой. Зоро кидает в жар. ••• Смотреть на него в тысячу раз сложнее, чем не смотреть. Не смотреть — означает мерно проворачивающийся где-то внутри нож, омерзительно зудящее чувство того, что что-то не так, что ты опять все проебываешь, идиот, какого хрена. Смотреть — это жариться в пекле, встречаясь с ним взглядом, потому что невозможно не умирать от желания послать к черту все условности и не отлипать от него ни на мгновение, потому что руки холодеют, сердце частит, как ненормальное и дыхание сбивается. Физиология подводит. Да так всегда было, Санджи вечно не может контролировать тело, когда речь идет о маримо. Тело знает лучше, ему надо прижаться, надо почувствовать тепло и соленый вкус кожи, у тела стояк. Такой вот пиздец. Поэтому Санджи не смотрит. Зоро как приклеенный мотается за ним по кораблю, Санджи чувствует его тяжелый взгляд затылком, стискивает зубы и не позволяет себе оборачиваться. На камбузе ему почти удается отвлечься, потому что это дом, черт, это его дом, настоящий, его кастрюли и его ножи, и его водоросль, маячащая в дверях, и нихуя он не отвлекся. Зоро пялится и пялится, не отрываясь, и этот взгляд — он не раздевающий, не похотливый, это отчаянный взгляд того, кто почти перестал надеяться, но чудо все-таки произошло. Для Зоро такой взгляд — это ебануться что такое. Не должен он так смотреть. Санджи колотит, выворачивает наизнанку, он бродит по Санни, словно в стремном сне, касаясь стен и перил просто чтобы чувствовать, что вокруг все еще реальность. Его накрывает в вороньем гнезде. Гантели, брякая, катятся по полу, Санджи вцепляется в волосы, и, наверное, если бы он мог, он бы заплакал, от облегчения, от дома, от того, что Зоро на это смотрит — ему можно. Подняв голову, он вздрагивает от выражения лица Зоро. — Заткнись, — Зоро и самого трясет, и Санджи это видит. — Если ты сейчас еще начнешь говорить... Да кого волнует твоя хуйня, любимый. У меня хватает своей. — Иди нахуй, — хрипит Санджи, нашаривая узел галстука. Пусть все валится в ад. Глаза Зоро темнеют.