You’re the color I’ll never know Suho — «O2»
Ким Чунмён был самым настоящим воплощением эстетики: опрятный, улыбающийся, обязательный и заставляющий сердца многих девушек биться быстрее только от того, что школьницы стояли рядом. Он был из тех учеников, которые никогда не опаздывали на уроки, вежливо улыбался всем и ни разу не отказывал в помощи, ведь знал, что быть президентом студенческого совета — это значит быть отзывчивым, помогать всем: и учителям, и ученикам. Его сравнивали с солнцем старшей школы, он был идеален во всём: спортивен, умён, развит не по годам, учился в выпускном классе. Студенческий совет боялся потерять его, слишком уж он умело разрешал конфликты, понимал каждого с полуслова. Таким его видела и Со Миюн, каждый день, буквально со средней школы. Она тогда только-только начала работать в учебном заведении, только что представилась классу, у которого вела историю, а потом, выйдя из кабинета, сразу наткнулась на него: сначала в глаза бросилась чистая форма школы, а уже потом — улыбка, растянутая до самых ушей, и пожелание доброго дня. Миюн тогда была сражена наповал: этот мальчик, вслед которому улыбались школьницы, держа в руках сумки и сжимая их ручки до побеления костяшек, покорил с первого же взгляда и её. Учительница была слишком молодой, и влюблённость вскружила голову, заставила воздух застыть в лёгких, а на следующий урок уже прийти в его класс, услышать «здравствуйте, я староста, Ким Чунмён» и окончательно понять, что она затерялась в этих карих глазах. Запретный плод всегда сладок, и молодая женщина, находясь в учительской и закалывая длинные волосы на затылке, всегда думала, каков на вкус её ученик. Да, она свыклась с мыслью, что влюбилась в мальчика на много лет моложе себя, а потому достаточно сильно дрожала, когда открывала его аккаунт в инстаграме и смотрела на улыбающегося Чунмёна, стоящего рядом с цветущей вишней. Она даже поставила лайк этой фотографии, и ученик быстро подписался на Миюн, заставив её сердце пойти ходуном. Что тут говорить: учительница подписалась в ответ. Хотя, в принципе, так делать не стоило. — Госпожа Со, — первое, что в Чунмёне всегда видела Миюн: улыбка. Белозубая, красивая, от неё не хотелось отводить взгляда, просто смотреть, затаив дыхание, а ночью плакать. Ронять слёзы, потому что мама говорит уже привести в дом жениха, а все мысли только о несовершеннолетнем ученике. — Доброе утро, мы, выпускной класс, приглашаем вас принять участие в нашей фотосессии как педагога, что поддерживал нас со средней школы, — молодой человек поклонился, протягивая двумя руками приглашение в теснёной бумаге. Миюн, не раздумывая, взяла его; сердце забилось, стоило пальцам соприкоснуться с тёплой кожей Кима, и пришлось отвести взгляд, когда лучезарно улыбающийся ученик разогнулся. — Завтра на третьем уроке у вас окно. Мы собираемся в школьном дворе. Время течёт слишком быстро, особенно когда не хочется, чтобы школьник превращался в студента, уходящего в стены университета, чтобы получить новые знания. Будучи ребёнком богатых родителей, что имели достаточно прямое отношение к политике, Чунмён уже знал, куда его отправят, куда он пойдёт после обучения в высшем учебном заведении. Вся его жизнь была распланирована по минутам: до тридцати лет надо прочно стоять на ногах, в тридцать уйти в армию, а после неё жениться на девушке с хорошей родословной, что придерживается тех же политических взглядов, что и он. Об этом знала Миюн, ведь мальчик часто ходил к школьному психологу и говорил, что не может принимать решения самостоятельно, потому что находится «под колпаком» родителей. Расстояние всегда чувствуется острее, особенно если ощущаешь, что слишком сильно нуждаешься в человеке. Миюн вела урок, рассказывая о Корё и смеша учениц тем, что говорила о дорамах, основанных на реальных событиях. Все сказали, что посмотрят, ведь почему же не провести два цельных выходных за просмотром сериала, ничего не делая? Потом пришлось пойти к более младшим классам, что будут смотреть, похлопывая длинными ресницами, и терпеливо внимать новым знаниям. Жаль только, что о дорамах с ними не поговоришь, маленькие ещё совсем, только скажут, что сериалы не смотрят, ибо они для взрослых. Скорость мысли равна двумстам пятидесяти километрам в час — это Миюн узнала на психологии в университете. Именно поэтому до неё очень долго доходило, что рядом с ней в учительской стоял Ким Чунмён. Ученик лучился добром и спокойствием, протягивал женщине какие-то бумаги, которые надо подписать и сдать секретарю, а потому учительница, прокашлявшись, осторожно приняла бланки и стала читать напечатанный текст. — Госпожа Со, — внезапно голос парня раздался сзади, будто он нависал над Миюн, и той пришлось медленно выдохнуть, стараясь не показывать беспокойства, — я надеюсь, всё в силе? — Да, конечно, — дрожа, сказала девушка, чувствуя, как затряслись пальцы. В университете всегда говорили, что нельзя заводить отношения с собственными учениками, это неправильно по этическим и моральным соображениям, но хотелось хоть на секунду, хоть на миг посмотреть на Кима полными любви глазами, погладить его по щеке и сказать, что он — причина улыбок, проскальзывающих на губах, причина хорошего настроения каждый день, да даже когда непослушные локоны выбиваются из заколотых волос, даже это не имеет значения и не раздражает. — Надо как-то по-особенному одеться? — Вы всегда одеваетесь по-особенному. Слова были равноценны удару под дых. А Со Миюн, вручая документы обратно, поняла, что влюбилась окончательно и бесповоротно.* * *
Размышления на тему, что бы надеть, длились вечность. Хотелось одновременно одеться и просто, и красиво, чтобы Чунмён вновь посмотрел, улыбнулся, сказал, мол, госпожа Со, вы прекрасно выглядите. Да хоть Миюн, хоть нуна! Девушка, опьянённая любовью, как прекрасным вином, остановила свой выбор на строгой юбке и белой рубашке, долго подбирая туфли в тон образу. Только одевшись, она посмотрела на себя в зеркале, более-менее спокойно выдыхая и надеясь, что её нервозность не будет заметна. Она всего лишь идёт в школу, где работает, всего лишь сфотографируется со старшеклассниками, чинно сложив руки на коленях и улыбаясь, смотря в пространство. Дорога до школы занимала всего ничего времени: десять минут быстрым шагом. Отстукивая только ей ведомый ритм каблуками, Миюн вскоре дошла до здания, улыбаясь приветствующим её ученикам и отвечая на кивки других учителей. Будучи вежливой и учтивой, а ещё достаточно тихой, Со нравилась многим, её уважали в студсовете и всегда приглашали на разные мероприятия. И всегда, чёрт побери, всегда с приглашением приходил именно он — тот мальчик, личный кислород, Ким Чунмён, а потому сердце женщины, которая должна была вскоре пойти под венец, но её мужчина оказался на редкость ветреным, оттаяло окончательно. Отведя два урока, Миюн собиралась идти в учительскую, как в кабинет ворвался Ким Чунмён. Со всех сторон от учеников послышались приветствия, позабавившие ученика старшей школы, а он учтиво поклонился заалевшей учительнице и спросил, можно ли её сопроводить к месту съёмок. Его волосы были как-то непривычно встрёпаны, он время от времени потирал грудь, затем пряча руки за спиной, и выглядел донельзя привычно, так, как всегда. — Да, конечно, я только карты отнесу, — но как только Миюн вышла за пределы класса, все бумаги высыпались из дрожащих рук, и Ким поспешил их поднять, говоря, что всё нормально, он поможет. Только вот теперь прикрывать нервное потрясывание было нечем, из-за чего девушка устремилась к учительской, а ученик — за ней. В помещении для всех педагогов никого не было, кроме Миюн и Чунмёна, а потому учительница ещё больше занервничала, принимаясь доставать из сумочки пудреницу и делать так, чтобы румянца на щеках видно не было. Только вот ничего не спасало от смущения, от судорожно проглоченного комка в горле и ощущения, будто сейчас женщина пойдёт ко дну. Пальцы задрожали с удвоенной силой, стоило Киму отвернуться, чтобы положить карты на нужное место, но Миюн взяла себя в руки, лишь бы не показывать нервов. — Пойдёмте, — поклонился ученик, пропуская даму вперёд, к выходу, чтобы она быстрее него покинула помещение, ведь время уже поджимало. Буквально через две минуты они оказались на улице в окружении выпускников, которые играли в «камень-ножницы-бумага» и спорили, кого поместят в первый ряд, а кого дальше. Помимо учеников, стояли некоторые приглашённые учителя, хохочущие и счастливые, быстро говорящие между собой, и Миюн поняла: они ей далеки. Она слишком отлична от них, потому что никто не влюблялся в своих учеников, не боялся быть раскрытым и не пытался произвести впечатление на обучающихся. Со бы пулю себе в голову пустила, лишь бы об этом не думать, но учтивые и до такой степени тёплые руки Чунмёна коснулись её плеч и заставили идти вперёд, к стулу, рядом с которым уже терпеливо собрались ученики. Миюн лишь улыбалась, как-то расфокусированно смотря в камеру, понимая, что сзади неё, пахнущий старыми бумагами и ароматом первой любви, стоял Ким Чунмён и улыбался. Ким Чунмён, у которого почему-то были пластыри на руках, а сзади торчала рубашка.* * *
В самый разгар выпускных экзаменов Миюн бежала, сбивая дыхание, по коридору, и в её голове билась лишь одна-единственная мысль: «хоть бы успеть, хоть бы добежать». Тревожное сообщение, пришедшее на телефон минутой раньше, заставило действовать быстро, без предупреждения, только крикнув психологу «Ким Чунмён из выпускного класса стоит на краю крыши!» А потом женщина сорвалась на бег, наплевав на школьные правила, на то, что её, с растёкшейся тушью и немного смазанной помадой, увидит огромное количество учеников. Потерять Кима — нет, никак не тогда, когда золотой мальчик набрал максимальное количество баллов по всем экзаменам, но из-за чего он стоял на краю крыши? Учительница резко распахнула двери, ведущие на крышу, прикрываясь от прохладного ветра. Первое, что она увидела, был галстук Ким Чунмёна, развевающийся позади него. Примерный ученик, держащийся за поручень слабыми пальцами, смотрел в бездну, в то время когда другая бездна, бездна боли, смотрела на него. Миюн сделала пять уверенных шагов к парню, а тот, услышав звуки за спиной, ещё сильнее наклонился к улице, смотрел на асфальт, и ком встал в горле, стоило произнести: — Не подходите, я принял своё решение. Миюн не могла пошевелиться из страха, что Чунмён действительно ступит за пределы крыши, отпустит поручень и полетит вниз. Только если сорвётся он, сердце девушки устремится следом, просто потому, что оно не сможет жить без него. Но всё же осторожные шажки, неслышные, были сделаны, и Со вцепилась в пиджак молодого человека, прижимая к себе и дрожа всем естеством. — Зачем вы это делаете? — прошептал Чунмён, чувствуя дрожь, что сковала тело женщины. — Ты отправил мне сообщение, — и хоть Миюн боролась с нервами, голос выдавал её целиком, — если ты это сделал, то ты нуждаешься в помощи. Сколько всего может крыться за идеальными лицами и белозубыми улыбками, сколько боли и запретов вытерпел мальчик, находящийся под контролем у родителей. С детства говорили: «Чунмён, ты никто без блестящего образования. Будь лучшим учеником и студентом, сделай так, чтобы мы тобой гордились», а сломался он только в старшей школе, когда мама с презрением откинула его экзаменаторский бланк со словами «Всего лишь девяносто девять из ста? Ты мог лучше». Тогда-то всё и началось: и сбитые в кровь костяшки, и незаправленная школьная форма, и банальные нервные срывы, заканчивающиеся в туалете, потому что мальчики не плачут, они захлёбываются в истерике и не могут проронить ни слезинки. Признавать свою слабость тяжело, а перебираться через перила к плачущей учительнице — ещё тяжелее, но Чунмён смог. Под чутким руководством женщины он перелез обратно, смотря в заплаканные глаза Миюн, и абсолютно не по-ученически притянул её к себе, говоря, что всё хорошо, что она может не плакать, потому что это он дурак — видел в смерти решение всех проблем. Только вот не учёл, что учительница в его объятиях плакала не просто из-за нервов, но и из-за страха потери. Страшно, когда желание жить подпитывается человеком, которому на тебя наплевать, но Миюн не могла по-другому: жизнь и так здорово сломала, заставляя кричать внутри себя и вопль свой никому не показывать. — Чунмён, не стоит сразу бросаться на крышу, если становится плохо, — произнесла девушка, слыша голоса на лестнице, стремительно приближающиеся к ним. — Давай учиться говорить «нет» некоторым своим желаниям, чужим — да без разницы, потому что дороже себя у тебя нет никого. И мальчик в тот момент согласился с бессвязной речью учительницы, когда она сама, казалось бы, постаревшая лет на пять, вела его по лестнице вниз, в кабинет. Им ещё предстояло разобраться во всём. Чунмёна не стали выпускать из школы до самого её закрытия. Рукава его рубашки были закатаны до самых локтей, обнажая безобразные, уродливые царапины, расцветшие на юной коже совершенно недавно. Миюн осторожно заклеивала их пластырями телесного цвета, проводя пальцами по его запястьям, и понимала — ему так легче. Моральная боль всегда тяжелее физической, потому, чтобы не чувствовать внутри чего-то, он и делал это — водил по рукам лезвием, лишь бы не кричать. Мать ничего не замечала под накрахмаленными манжетами, даже маленькие капли крови, незнамо как попавшие на ткань. — Давно ты так? — женщина не спешила застегнуть пуговицы на запястьях, только разглаживала края пластыря, избегая смотреть в лицо молодого человека. — Нет, — Чунмён хотел прикоснуться к прохладным рукам госпожи Со, переложить их на свой лоб, чтоб сбить жар, внезапно появившийся, но слишком ослаб эмоционально, заставил нервничать учительницу, именно ту, которая всегда относилась к нему дружелюбно. — Расскажешь мне? — тихо спросила Миюн, выдыхая. — Я всё рассказал психологу, простите, я не смогу снова это пережить даже мысленно. Мальчика пришлось вести буквально под руку, потому что он спотыкался на ровном месте и норовил всё время упасть с лестницы. Миюн ничего не говорила, только поглаживала его по локтю, подбадривая, проявляла по отношению к нему самую настоящую заботу, ту, которую он не мог получить от собственных родителей. Изломанный, исполосованный их пренебрежением, ему хотелось довериться хоть одному существу в этом мире, которое поможет, ответит теплом на тепло, добром на добро. Только вот доверять было донельзя больно — боязнь обжечься буквально кричала, била по щекам и говорила ни душой, ни телом не доверять кому-либо. — Ты доберёшься до дома сам или тебя проводить? — а что такое «дом»? Это место, где рады приходу родного человека, где ждут каждый раз, только всё внутри перевернулось вновь: Чунмёна никто не ждал, он никому не нужен, даже родителям, которые желали видеть его совершенно другим. Он не хотел, чтобы учительница видела хоть что-то, потому отрицательно помотал головой, отворачиваясь и сжимая руки в кулаки. — Точно, Чунмён? — Да, точно, госпожа Со, — и стал отходить от неё. — Погоди! Женщина не могла сдержать слёз, и как только Ким обернулся, подбежала к нему, прижимаясь всем телом, вставая на носочки и осторожно целуя в губы, лишь бы не спугнуть, лишь бы молодой человек не оттолкнул. Он и не оттолкнул, но и не ответил на лёгкое движение губ, позволяя слезе скатиться и соприкоснуться с нежной кожей лица Со Миюн, учительницы, которая слишком часто краснела при виде него. Да, он знал все эти взгляды, чувствовал внутри, что женщина в него влюблена, дышала им, как чистым кислородом, выжигая лёгкие и доводя себя до изнеможения. Так нельзя. — Не надо, — рвано выдохнул молодой человек, отстраняя учительницу на расстояние вытянутой руки. Он до сих пор чувствовал привкус её губ на своей коже, ощущал её взгляд на себе, а потому криво ухмыльнулся, запуская руку в волосы. — Пожалуйста. Нам нельзя, госпожа Со. Всё внутри двоих разбивалось. Только убежав, Чунмён мог совладать с собственными чувствами, потому что женщина с ним возилась из жалости, он ей совершенно не нужен. Он просто глупый мальчишка, не умеющий контролировать собственные эмоции, а она — неумелая лгунья, которая пытается исцелить разорванное и никому не нужное сердце. Больно. Адски больно.* * *
Церемония вручения аттестатов выпала на слишком уж солнечный день, когда младшеклассники носились по дороге, а старшеклассники приглашали друг друга в кафе попить кофе с нежными булочками. Улыбающийся Ким Чунмён, старательный выпускник с отглаженными и чистыми манжетами и блестящими от геля волосами, стоял на сцене, говоря свою речь. Со Миюн сидела во втором ряду, глядя куда-то мимо ученика; за всё время, что прошло от экзаменов до церемонии вручения, она и молодой человек виделись всего два раза, и каждый раз мальчик избегал её, уходил куда-либо, лишь бы не пересекаться. — Конечно же, обучение в школе было непростым, — тональность голоса как-то изменилась, будто юноша занервничал, но ему удалось взять себя в руки и, откашлявшись, продолжить: — и мы бы не смогли преодолеть этот путь, если бы не наши учителя. Позвольте мне позвать на сцену и поблагодарить талантливого педагога, что многое сделал для нашего класса, госпожа Со Миюн, пожалуйста, поднимитесь ко мне. Время замедлилось, оставив живыми и движимыми только двух человек: учительницу, что осторожно встала со стула и, прижав юбку к ногам, стала пробираться к проходу, и молодого человека, который судорожно дышал. В его руках тряслись листки с напечатанной за ночь речью, и он только сейчас понял, кого позвал, зачем позвал. Её имя в воспалённом сознании всплыло случайно, разлившись свинцом по телу, но непослушные пальцы ударили по нескольким символам на клавиатуре, а потом — распечатали слова на бумаге. Чтобы преодолеть страх, надо дозированно его употреблять. Чунмён так и делал. Пространство сузилось до одной крошечной точки, куда упёрла взгляд Миюн, лишь бы не оступиться, не упасть ниц прямо перед бывшим старостой студсовета, и она всё же встала рядом, но на расстоянии. Они оба нервничали, и хоть не говорили после того поцелуя, казалось, сейчас самое время, чтобы прояснить все моменты, сгладить острые углы и постараться никогда не наступать на грабли, что валялись перед ногами. Сердце бешено забилось, когда Ким, улыбнувшись, продолжил свою речь: — Благодаря госпоже Со мы все хорошо знаем историю, можем рассказать, в каком году образовалось Корё, когда в Республике Корея появился первый президент, какие можно посмотреть исторические дорамы, чтобы погрузиться с головой и не вынырнуть до окончания серий, — послышались редкие добрые смешки, но звуки стихли, как только Чунмён откашлялся, потирая грудь и продолжая говорить слова от себя, от чистого сердца, даже не заглядывая в листок: — И я бы хотел сказать вам большое спасибо. Если бы не вы, я бы тут не стоял. Холод нейтрализует огонь и наоборот; руки молодого человека были холодны, в то время как девушки — горячие, обжигающие, как угли в костре. Им не следовало даже касаться друг друга, потому что любое прикосновение отдавалось болью внутри, сравнимой с вкалыванием тысячи иголок под кожу, только пальцы женщины побледнели, выгнулись, будто при ломке. Ей не хватало этого мальчика. А этому мальчику не хватало её — того человека, что гладил по израненным запястьям, поцеловал так нежно и трепетно. Чунмён помаленьку учился говорить «нет» даже собственным желаниям, гася в себе живого человека и являя всем кого-то иного, но с лицом лучезарного Кима. И первой, кому он сказал «нет», стала его учительница истории. Он чувствовал себя плохо, очень плохо. Держась за грудь, спускался со сцены, не понимая, почему шум накрыл уши, всё слилось в краски на палитре художника, когда один оттенок похож на другой, будто близнец, и только когда Чунмён упал на пол, еле дыша, кто-то закричал. Этот крик был подобен зову баньши, вестницы смерти, и хоть выпускника с наивысшими баллами по всем предметам госпитализировали в срочном порядке, спасти его не удалось. В тот день разбилось не только сердце Ким Чунмёна, не выдержавшее нагрузок, давления от родителей и обязанностей, на его плечи возложенных. Разбилось так же сердце учительницы, что сидела напротив реанимации и не могла поверить, что человека, что дарил ей солнечную улыбку и пах персиками, больше нет в этом мире.I loved, and I loved and I lost you And it hurts like hell. Tommee Profitt feat. Fleurie — «Hurts Like Hell»