†††
Зара, теперь уже калфа, а не хатун, ходила из угла в угол. А потому Шахи-хатун закрыла глаза, но кажется, эта беготня и так, и так выведет из себя. Раздался стук, двери открылись. Однако увидели они Дайе-хатун. Шахи только кивнула. А про себя подумала: «И без тебя тошно». — Не мельтеши, дорогуша, присядь, — повелела пришедшая, и Зара села на подушку возле обеденного столика. Кажется, ещё чуть-чуть, и она бы свалилась от переживаний. А затем Дайе посмотрела на Шахи и тихо сказала: — Ты помнишь, им было по пять лет, когда падишах упал с лошади, — Шахи-хатун резко открыла глаза; она не понимала, к чему ворошить прошлое. — Если бы мой Мехмед тогда потерял сознание, Аллах бы забрал его к себе. Но его спас плач маленькой Лале. Ты помнишь, как она плакала? — Шахи похлопала рядом с собой. Дайе улыбнулась и присела, всё же ноги у неё больные. — К чему ты ведёшь? — наставница Лале посмотрела на Зару, а затем на стакан с водой. Девушка тут же подскочила, чтобы поднести ей попить. — Он однажды сказал, что плач был настолько раздражающим, что он бы и при желании не потерял сознания, — Шахи-хатун молча отпила воды. — Как бы он ни ненавидел это дитя, она голос его совести. А ты знаешь, что без совести, падишах становится тираном, — в ответ Дайе услышала сдержанный смех. — Мне казалось, султан им быть и намеревался, — женщины посмотрели друг другу в глаза. — Порой он невыносим даже для меня, однако, Шахи, этот мальчик станет великим. И даст Аллах, твоя Лале этому поспособствует, — наставница и калфа переглянулись. О другом речи быть не может… — Лале не согласится, а даже если такое и случится, детей у них не будет, — у госпожи до сих пор не идёт кровь, так что лекарши пришли к категоричному выводу — бесплодна. Но Дайе-хатун лукаво улыбнулась: — И это то, что нужно. Беспристрастная хозяйка гарема, которой всё равно, какой шехзаде займёт трон, — старые подруги снова переглянулись. Кажется, женщина подготовила своего воспитанника к тому, чтобы ситуация с его матерью не повторилась. Чёрная магия, знаете ли, опасная вещь. Да и другие козни им ни к чему. Двери снова раскрылись: в этот раз вошла уже Лале. Её пустой взгляд был опущен. Дойдя до центра комнаты, она шумно выдохнула. Заметив наставницу Мехмеда, не спеша кивнула. Зара подошла к госпоже, взяла за руку. — Что сказал повелитель? — в ответ Лале снова вздохнула. В её голове звучало лишь нарушенное обещание. Может, Владу она не говорила про него. Но ведь обещала самой себе! — Когда мама рассказывала о своей свадьбе, она была такой счастливой. Такой праздник устроили для неё… и я мечтала о таком же, давным-давно. А в итоге мой никах — всего лишь сделка! — Шахи-хатун поспешно встала и подошла к ней. — Ты теперь Лале-султан, дорогая, — Дайе тоже встала, чтобы уйти. — Да будет это на благо династии, — и поспешила оставить этих женщин одних. По правде говоря, Дайе и не думала, что эта девушка согласится. Тем более так быстро. Двери снова закрылись, и Лале перестала сдерживать слёзы. Усадив её, наставница и калфа ждали, пока она успокоиться. Но Лале продолжала плакать, а вместе с тем стала рассказывать. — Это он, он забрал портрет, а вместе с ним и мою жизнь, — ничего такого Мехмед не говорил. Но было ясно, как только Лале пойдёт против него, он велит судить её по законам шариата. Она либо на его стороне, либо её нет на этой земле. — Как только согласилась, заключили никах, теперь я его жена. А с завтрашнего дня начну управлять гаремом, как при дяде, — выплакав сейчас всё, что было, Лале вытерла лицо. Посмотрела сначала на наставницу, затем на подругу: — Как бы я хотела, чтобы всё оказалось простым кошмаром, — женщины обняли её с двух сторон. «…стены златого града падут…» — пронеслись в голове слова старой женщины. — Мне нужно в город, — голос стал твёрже. Шахи-хатун эта идея ой-как не понравилась. Но пусть.†††
Януш, а теперь его звали Намык, нашёл Аслана в ближайшем к дворцу постоялом дворе. Тот только пил, на красавиц не смотрел. Венгр даже вздохнул: такую красоту упускать! Уверенным шагом мужчина подошёл к нужному столику и сел напротив: — Ты чего кислый такой? Или жалования тебе мало, — а его, между прочим, раньше выдали, да ещё больше обычного. — Не жалование это, а милость султана в честь его брака, — и залпом опустошил кубок. Пока не пьянел, но Янушу это не понравилось: — Нам нельзя пить вино, ты забыл? — Аслан только рукой махнул. Да посмотрел так, будто заживо похоронили. Хотя выражаться так в их компании запрещено, потому как до сих пор помнят, с чьим братом подобным образом обошлись венгры. — Только сегодня, Намык, только сегодня, — и теперь всё стало на свои места. — Да ладно? То есть Лале-хатун… — венгр перешёл на шепот. — Теперь султан, настоящая госпожа, — Аслан потянулся к кувшину, но тот оказался пуст. Может, хватит? Януш потёр лоб: Мехмед своего добился. — Жалеешь? — теперь уже венгр подозвал девушку с подносом и повелел принести ему кувшин. Жалеет ли Аслан? Ведь он сменил веру и пошёл на службу чуть ли не к Мехмеду напрямую ради одного: однажды увезти Лале подальше от всего этого. Чтобы не было у неё печалей и нежеланных забот. А теперь… — Я всё ещё могу быть рядом, — и пододвинул свой кубок. Венгр послушно наполнил, но предупредил, что больше не нальёт. — А ты… написал в Молдавию? — год-полтора назад Аслан получил весточку от Влада. И теперь они через купцов за символическую плату обменивались новостями. Дракула интересовало всё. Ну, а как узнать важное всё, если не при помощи Януша? Вот и был с венгром у них общий секрет. Лале ничего не знала. Влад ничего не просил — и Аслан не стал говорить. На вопрос слабо кивнул. Венгр со свистом выдохнул. Вот вам и любовь. Его это никак не касалось, но всё равно на сердце потяжелело. С другой стороны, чего ожидать, когда твоя возлюбленная дочь османов? Зато теперь Дракула ничто не должно держать на пути к цели. А брак, пусть и политический, лишним не будет. Хотя окажись Влад здесь и услышь мысли Януша, свернул бы тому шею и скинул в ближайшую реку. Но Януш просто любит выгоду и хочет выжить в этом жестоком мире. Домой-то дороги нет. Он осторожно посмотрел на Аслана, который не обращал на него внимания. А ведь и от него Мехмед может избавиться: вот отправит править в родные земли в качестве вассала. И всё — конец истории о замечательной дружбе, что ему довелось наблюдать.†††
Через пару дней, став полноправной хозяйкой гарема, Лале уже была готова согласиться на смерть. Все эти женщины… юные, красивые, но такие ядовитые. Даже наложницы дяди были мягче и почтительнее. С ними поговорить нормально можно было. А теперь они все в Бурсе. Жаль, что она не может выказать соболезнования двум султаншам, которые родили около года назад сыновей. Мехмед их умертвил. «Ты, Лале, можешь не понимать, но лучше я убью их невинными, чем в будущем пожалею о неуместном милосердии», — мало ли кто захотел бы использовать этих детей против него. И Лале поняла это. Однако времени предаваться печали теперь не было. Только вот одним вечером пришла Дайе-хатун и велела готовиться. Лале, которая обсуждала вместе с Зарой, каких девушек из гарема можно было бы отправить в школу, только рот раскрыть и могла. Они ведь так не договаривались! Но Дайе её не слушала. Сделала, как положено, и отправила по нужному пути к покоям султана. Девушки гарема насмотреться на госпожу не могли, а наложницам оставалось только губу кусать. Перед теми самыми дверями Лале посмотрела на Рейхана-агу, но тот сама невозмутимость: зашёл, вышел и разрешил пройти. Зайдя в покои, Лале не знала, чего ей хочется больше: ударить Мехмеда, пусть и повелителя, или придушить во сне. Тяжело дыша, девушка подбирала слова, пока молодой падишах стоял к ней спиной. И только она сделала вдох поглубже, чтобы набраться мужества и высказать всё, что думает, Мехмед повернулся. — Ай, Аллах, Аллах, — и засмеялся. Лале опешила ещё больше. — Да, Дайе-хатун перестаралась, — он подошёл на расстояние вытянутой руки. Сказать вслух, что кузина прекрасна, он не решился. Вряд ли дождётся слов благодарности. — Не смотри на меня, как гиена какая-то! Ты ведь моя любимая жена, — передразнил и серьёзно добавил: — В это не поверят, если не будем проводить ночи вместе, — после этого он сел за свой стол, став пристально рассматривать что-то. Лале стояла как неприкаянная. — Можешь лечь спать, у меня ещё есть дела, — Лале схватилась за плечи, чуть задрав голову. Она его услышала, но ведь интересно! — Можешь подойти, — и она подошла. На столе лежала карта Византии, той части, где расположен Константинополь и ближайшие к нему города. А если присмотреться, то под этой картой наверняка лежат и другие. — Повелитель, вы обсуждали это на совете? — Мехмед поднял голову: не злился, скорее, недоумевал. — Нет, — а затем снова посмотрел на карту и достал из-под неё другую. — Я пока не уверен, кому из совета можно верить и чьи слуги не продались византийцам, — на другой карте были зарисованы какие-то подземные ходы. — Вот, смотри, — с интересом карту передали ей в руки, — сегодня после ужина получил: катакомбы Константинополя, неполные, правда, — но этого может быть достаточно, чтобы выкопать траншеи и сделать подкопы в правильном месте. Лале даже не заметила, как удивилась. Если раньше Мехмед только говорил, то теперь он занялся делом. Лично. — Они могут перекрыть некоторые пути? — хотя обвалы городу ни к чему. Можно и беду сотворить своими же руками. — Разве что перекрыть калитки — специальные выходы, но не посмеют, иначе не смогут получать провиант. Хотя и это решаемо, — он забрал карту и стал смотреть на неё чересчур пытливо: — Что, стал другим человеком? — Лале поёжилась. — Не то чтобы, просто неожиданно, — и опустила голову под его звонкий смех. — Просто в этот раз я потратил время с пользой, — раз он и Манису покинуть не мог. — Изучил всё о прошлых попытках, и понял, что просто накинуться на этот город нельзя, — слышать подобное от Мехмеда удивительно. Но, поскольку султан не смотрел на свою жену, увидеть взгляд, ненадолго наполнившийся чувством восхищения, не смог. — Интересно? — и снова не поднял головы. И спросил как-то сухо. Однако Лале вдруг поняла, что тяжёлым планом Мехмед толком ни с кем не делился. Ему хотелось выговориться. — Если повелителю будет угодно, — он потянул к ней руку, пришлось взяться. И Лале обвели вокруг стола, чтобы она встала рядом. На удивление, не без лишней самоуверенности и пылкости, Мехмед рассказал, как собирается завоевать Константинополь. Притом активно жестикулировал и показывал карты. Сначала они совершат ложный поход: опробуют новые пушки. Пусть весь Запад расслабится, подумает, что османы снова играются. Или как они там говорят? А затем, через полгода, или чуть больше, они построят крепость близ заветного города. Будут топить все корабли, которые откажутся от досмотра. Затем устранят возможное подкрепление, то есть нужно убить братьев императора Константина. Захватят ближайшие города, чтобы спокойно поставить лагерь у стен Константинополя, и начать работы с подкопами. Теперь понятно, каждая карта и каждый документ на этом столе важны. Будет увеличен и флот, чтобы захватить власть и на море. Не хватало ещё с венецианцами возиться. Более того, государства Трансильвании не в том состоянии, чтобы помогать Византии. На словах об этих землях Лале дёрнулась, но Мехмед не обратил внимания. До самого рассвета султан рассказывал обо всём, что пришло ему в голову. И о том, как можно реализовать все варианты захвата. — Повелитель, — Лале порядком устала, но ведь интересно! — Сколько времени это займёт? — где-то к середине рассказа, Мехмед посадил Лале на своё место, а сам расхаживал туда-сюда, или стоял над столом, опираясь на него ладонями. — Не больше пяти лет, дальше уже всё будет бесполезно, — затяжная война всегда есть проигрыш, заведомый и беспощадный. Ещё одно восстание в ближайшее время недопустимо. А затем он посмотрел на Лале, которая вот-вот закроет глаза. — Ступай к себе, смотреть больно, — и ухмыльнулся, что захотелось стукнуть его. В детстве, пусть и не помнила, Лале позволяла себе такое, не без причины. Но теперь не смела. Даже грустно. «Нужно знать своё место», — Мехмед посмотрел ей вслед, а потом призвал стражника и велел разбудить его ближе к совету. Лале вошла в свои покои: Шахи-хатун и Зара даже не ложились, дремали сидя на диване. Двери за ней шумно закрылись, и женщины дружно подскочили. — Госпожа, вы наконец-то вернулись, — Зара чуть покраснела. Хотелось спросить, но как-то не тактично. Шахи наблюдала за воспитанницей молча. А Лале, потянувшись, пошла к кровати. — Сегодня была самая неспокойная ночь, разбудите, если что-то важное, — сказать, что её поняли неправильно, ничего сказать. Не столько сонной, сколько вымотанной и обессиленной показалась им госпожа. Они переглянулись: как теперь им утешить госпожу?†††
Разобравшись с документами, Лале вышла в общие покои девушек. Но прямо у входа встретила старого друга, которого быть здесь не должно. Раду уже шестнадцать, скоро станет совсем взрослым. Но такой красавец, машалла! — Тебе нельзя здесь находиться, — госпожа улыбалась и удивлялась. Но Раду никакого дискомфорта от подобного замечания не почувствовал. Амбер-ага, который ей теперь прислуживал, поспешил шёпотом пояснить, что султан разрешил этому юноше жить в гареме. Раду его слышал, но нисколько не устыдился. А между тем Лале серьёзно спросила: — Ничего не хочешь рассказать? — и только сейчас Раду виновато почесал затылок, после чего обиженно ответил: — Надо было меня в Бурсу брать, а не здесь оставлять, теперь поздно причитать, Лале-султан, — и поклонился, немного иронично. — Негодник, — Лале вздохнула, покачав головой. — А где же ты до этого был? — Раду тут же выпрямился, и оказался выше её. Теперь госпоже приходится задирать голову. — Задание от султана, — и подмигнул. Девушки, увидев его, зашептались, захихикали. Лале посмотрела на Амбера-агу, и тот поспешил успокоить бездельниц. — Какое ещё задание, Раду? — юный Дракула нахмурился. — Я думал, ты обрадуешься, а вместо этого всё причитаешь, — ну совсем ребёнок! Ещё надуй щёки и отвернись. А нет, он уже так сделал. — Когда ты стал таким невыносимым? — Лале обошла его, но тот голову задрал. — Когда ты! такой занудой стала? Да и какая разница, что разрешил султан? Если бы не это, то когда нам ещё увидеться, — опустив голову, юноша ухмыльнулся. Голова Лале начала закипать: понятно, что ничего непонятно. Хотя в ближайшем будущем всё станет на свои места. Но раз её вмешательством недовольны, остаётся помалкивать. — Так что за задание? — чуть тише поинтересовалась Лале, Раду довольно улыбнулся, подхватил госпожу под руку и повёл в сад. Кажется, султан там обедать собирался. И надо же, никакие запреты не страшны! Мехмед действительно ждал Раду в саду. И приходу Лале удивился, но разрешил остаться. Как только еду подали, он велел слугам отойти на такое расстояние, чтобы их не услышали. Оказалось, что именно Раду был в Константинополе и зарисовал план катакомб. Теперь он вернулся с завёршёнными изображениями мест, которыми турки могут воспользоваться при осаде. А ведь Лале могла бы и узнать художника по той карте. Видимо, не отошла ещё от шока в ту ночь. Ведь там всё ясно с первого взгляда: Раду учился рисовать у неё. Правда, черчение у архитекторов нравилось ему больше. Аслан явился во дворец с посланием от Заганоса-паши. Но остановился, завидев шатёр в саду. Под ним спокойно сидели трое: Мехмед, Лале и Раду. Представшая картина вызвала в сердце бурю. С той ночи было ещё две, и уже точно сомнений у людей не оставалось: хозяйка гарема — любимица султана. А вот чем они по ночам занимались, додумать проще простого. Но что ещё больше выворачивало душу наизнанку, так это лицо Лале, выражавшее заинтересованность в беседе. А то, что Раду стал любимчиком Мехмеда, ни для кого не секрет. Не написать о последнем Владу Аслан не мог. И представлять не хотел, что было после того, как послание оказалось прочитанным. Стоит ли сообщать, что Лале вполне довольна своей жизнью? Он подошёл к бостанджи, чтобы передать футляр со свитком. Но тут донёсся голос падишаха: ему разрешили подойти. И что же? На Лале он мог только взглянуть, не больше. Мехмед немедля достал послание от учителя, быстро прочитал его и протянул Раду. Тот тоже прочёл и передал обратно. Султан посмотрел на Лале, затем покосился на Аслана и заговорил: — Моя прекрасная роза,— она чуть не подскочила от таких резких нежностей. Её широко раскрывшиеся глаза знатно повеселили падишаха. В чём подвох? Посмеяться над рабами, которые думают о себе невесть что, — поздравь меня, скоро мы отправимся в поход, — а затем наклонился к ней близко-близко и прошептал, чтобы никто не услышал: — Год, а может, больше, без меня будешь здесь единоличной хозяйкой, — отстранился! — Аслан, ты здоров? — Раду ни с кем никогда не сорился во дворце. Да и ничем Аслана не обидел. Разве что не хотел понимать того же, что Мехмед и, может, Лале. Султан посмотрел на юного Дракула с прищуром, затем на рыжего, на чьих руках и висках проступили вены. Как же приятно разрушать веру в чей-то идеальный образ. — Всё хорошо, — он кивнул. — Если нет каких-либо пожеланий, позвольте откланяться, — даже вспотел немного. — Позволяю, — Мехмед усмехнулся. Лале обернулась: Аслан почти убегал от них. Лале встала и посмотрела на Мехмеда. Но тому всё равно: — Не побежишь за ним, не объяснишься? — и снова засмеялся. И она побежала, действительно побежала. Только не сумела догнать, затормозив на развилке. Почувствовав усталость, Лале направилась по знакомой дорожке к домику Хюмы-хатун. Хоть это и был дом для его матери, Мехмед не стал его перестраивать. «Считай, мой свадебный подарок», — так сказал он. Только Гюзалик не было, собака теперь в её покоях жила. Кто запретит хозяйке гарема? Никто. Войдя во двор, Лале замерла. Аслан стоял перед прудом, тяжело дышал. Нужно сказать хоть что-то, но в горле ком, тяжёлый ком. Кажется, что ни скажи, не услышит. — Лале, скажи одно, — мужчина всё ещё сжимал кулаки, — оно стоило того? — и обернулся. Он отчаянно взмахнул рукой, не зная, куда себя деть. Перед ним стояла госпожа, и лучше к ней не подходить. — Какой должна быть причина, чтобы вот так вот… Влад же… — Аслан запустил руки в волосы. Хорошо, что друга рядом нет. Нельзя ему этого видеть. — Если он отпустит меня, забудет, так будет лучше, — она посмотрела в сторону стены, где хранила два портрета. Третий по-прежнему у Мехмеда. — Однажды ты поймёшь, в конце концов, я из династии османов, — она развернулась и ушла. Из души рвался новый портрет: Аслан. Разочарован он или обижен? Зол или опечален? Что же это было за лицо, что стало невыносимо стыдно?†††
Тысяча четыреста пятьдесят третий год. Последний месяц весны. Весна была благоприятной, а потому гарем, ожидая вестей от повелителя, большую часть времени проводил в саду. Жёны и наложницы Мехмеда жили под строгим присмотром Лале и двух наставниц. Ни о какой вражде речи быть не могло. Госпожа даже не уделяла особого внимания кому-то одному из детей повелителя. Единственное, чем могли её уколоть соперницы — бесплодие. А Лале даже лучше, раз она не ведает мук женщин, которые хотят, но не могут забеременеть. Но этот день был особенным. И не потому, что Лале играла с шехзаде Баязидом, дерясь на игрушечных ятаганах. И не потому, что все сегодня решили не портить друг другу настроение. За долгое время в гарем пришли письма от повелителя. Эмине и Гюльшах тут же принялись читать ответы на свои письма. Мехмеду явно не до них, но чуточку любви и внимания красавицам перепало. — Лале-султан, — Рейхан-ага улыбнулся шехзаде, который вот-вот победить госпожу: Лале поддалась и незаметно разжала руку, чтобы мальчик смог выбить игрушку из её рук. — Рейхан-ага? — евнух такого занятия не одобрял, но сегодня причитать не стал. Молча протянул футляр. — Ты первый, — Лале оглянулась: Баязид бежал к матери, довольный своей победой. Женщина благодарно ей улыбнулась. А маленький Мустафа закричал от радости просто так. — Госпожа, — пришлось снова смотреть на этого сурового стража порядка, — повелитель пишет, что победа близится, вам стоит выехать первой, — Лале нахмурилась. — Портрет, госпожа моя, и султан просит, чтобы вы забрали свои предыдущие работы, совсем скоро столицей империи станет завоёванный город, — евнух поклонился. — Разумно ли будет осваивать его так быстро? Лучше укрепить защиту, — Лале всё же взяла письмо и перечитала. — Не могу знать, госпожа, но стоит торопиться, — так как в письме сказано, что в день победы навстречу ей должен выехать Раду. Мехмед оказывает ей огромную милость, позволяя прибыть в Константинополь верхом, а не в карете, как положено женщине из гарема. Лале отдала евнуху футляр и поспешила в свои покои, стоит начать приготовления всему гарему. А ей уже завтра предстоит покинуть это место, полное воспоминаний.†††
С Раду они встретились на полпути. И когда подъехали к Константинополю, Лале пересела на лошадь. Благо, только подходящую одежду всю дорогу и носила. Вокруг завоёванного города располагалась тысяча шатров, стены уже отстраивали. Главные врата только-только восстановили, но это не прибавляло им чести на общем фоне. Раду показал страже какую-то печать, и их спокойно пропустили. Великий златой град был разрушен. Воины османов неплохо так разгулялись, ближе к центру всё цело. Но уже тогда она видела крышу Айя-Софии и башни дворца, где, по рассказам, всюду весела багряная ткань. Лошади спокойно шли, люди кругом смотрели по-разному. Некоторые, казалось, вот-вот набросятся. Раду, заметив волнение Лале, поспешил успокоить: — Они не посмеют, к тому же, почти никого не тронули, только самых резвых, — для него это так обыденно! Но в то же время Раду восхвалял людей, стоявших до самого конца. — Куда мы сейчас? — на ближайшем перекрёстке они наткнулись на Заганоса-пашу, рядом с ним был и Аслан. Они объезжали город, проверяли, кто и как работает, кто и в чём нуждается. Аслан даже не взглянул на неё, поспешил отправиться дальше. Паша же выказал своё почтение госпоже и спросил, что она думает о победе Мехмед Хана. О её вопросе благополучно забыли. — Да будет доволен Аллах этой великой победой, — на самом деле, становилось не по себе. Реальность оказалась далека от того, что рассказывали в детстве. Не один год понадобится на восстановление города и его величия. И всё же вот она сбывшаяся мечта османов и всего мусульманского мира. Заганос-паша уловил настроение госпожи и поспешил отпустить их. Только отправились они не во дворец, а в Айя-Софию. Теперь это не собор — мечеть! Когда до неё оставалось всего ничего, Лале почувствовала себя очень странно. Она обернулась, как будто кто-то прожигал её взглядом. Но так и не увидела никого подозрительного. Только переступив порог мечети, госпожа почувствовала себя в безопасности. — О, вы приехали! — неожиданными были объятия Мехмеда: сначала Раду обнял его в ответ, а потом и Лале закружили на месте. — Только долго не смотри, а то ругаться будешь, — миг назад он радовался её приезду. Но да, всматриваться не нужно, чтобы понять, что и это место разграбили. — Мальчишка, — Лале опустила голову, когда двое посмотрели на неё с недоумением. — Вы такой мальчишка, повелитель. Как же мне вас изображать? Молодой мужчина, завоеватель, а ведёте себя… — стараясь не придавать голосу лишних и неуместных нот, госпожа осторожно подняла голову. — Раздражаешь, хатун! — Мехмед махнул рукой. К нему подошёл мужчина со свитками. Чуть наклонил, и Лале увидела чертёж. Султан принялся за восстановление. И сейчас, не отрываясь от просмотра, повелел: — Отправляйтесь во дворец, пусть госпожа там отдохнёт. Я надеюсь, мой гарем сюда не прибудет сегодня-завтра, — ничего ещё не готово. — Они будут ждать приказа, — незамедлительный ответ. Довольный Мехмед кивнул и махнул рукой. Лале устало выдохнула и пошла за Раду. Они остановились на пороге мечети, и госпоже снова стало не по себе. Откуда может быть этот взгляд? Людей не так много, так почему же так сложно понять? — Лале-султан? — Раду проследил за направлением её взгляда, но ничего странного не обнаружил. А сердце Лале неспокойно забилось. Что не так?