Навылет

Ты боишься меня, ведь мои поцелуи как нож тебя режут.

Отделение милиции, 21.15. - Девятый! Перестрелка в Канарейке, выезжайте всем отрядом. Жилин закрывает глаза. Один, два, три… Считает вслух, пытается взять под контроль свое глупое сердце, отбивающее быстрые, тяжелые удары. Словно в меду увязло, словно трудно ему гонять горячую густую кровь по венам, словно чувствует что-то, неясное, смутное и тревожное, от которого маленькими свинцовыми молоточками неритмично бьет по вискам. Четыре, пять, шесть, семь… За закрытыми глазами вспыхивают картинки прошлого вечера, густо подсвеченные оранжевым. Фонарь за окном рассыпал бледный свет на простынях, расчертил на полу аккуратный крест оконной рамы, выхватил из зыбкого полумрака изгиб спины… Восемь, девять, десять… Жилин открывает глаза, дышит намного спокойнее, поправляет фуражку и, жестко отстукивая шаг, выдвигается в темноту. Унять свое сердце он так и не смог. Год назад. Он заранее знал, что проиграет. Никакого смысла в борьбе не было, но сам процесс… Он встретил Игоря на болоте, до чего привычная локация, в душе было так же стыло и паскудно, как в мутной луже, в которую Жилин угодил начищенным ботинком. - Игорь, что ж ты заставляешь меня за тобой гнаться везде? Будь человеком уже? Сказал укоряющее, только шутка была в том, что никто его не заставлял, все сам, как всегда. Инициатива наказуема. Вспомнил поговорку, усмехнулся, чувствуя, как болотная жижа неприятно холодит ногу. Игорь это знал, ощерил зубы и глянул исподлобья. От взгляда этого любому стало бы как минимум неуютно, а Жилин только вздохнул устало, жалко хлюпнул ботинком, провалившись по щиколотку, и вдруг ощутил сильную злость и обиду, будто стылое через ногу в сердце влилось. - Ну вот чего натворил, черт проскипидаренный? Ты себя видел вообще, во что превратился, скотина ты бешеная? Он схватил Катамаранова за шею сзади и неожиданно сильно и грубо заставил склониться над мутной потревоженной водой. Ухмылка с губ Игоря так и не сошла, отразилась в луже хтоническим бессмыслием, заморщинилась от холодного ветра. Жилин вздрогнул, отпустил его, и с досады толкнул, легонько, но этого хватило, чтобы свалить с ног. Игорь упал на колени, разбрызгав отражение собственного лица грязными каплями на еще чистые штанины Жилина. Мелочиться он не стал, решил разыграть капитальную драму или просто отдаться скипидарному угару, упал в воду полностью, так, что грязь полезла за шиворот, расчертила лицо пятнами. Каска свалилась, печальным корабликом застыла в воде. Холодом пробрало все конечности и заставило Игоря расхохотаться. Жилин смотрел, тянул брови вверх, лоб морщил недоуменно и поверить не мог в то, что почувствовал вдруг в глубине своего сердца. Странное, теплое, от которого хотелось тоже броситься в эту грязь, рядом лечь и всмотреться… В бессмысленную темноту карих глаз, на тонкие губы и выступающие ключицы, на жилистые руки, измазанные черным, на оголившийся живот и темную дорожку волос, уходивших за резинку штанов… Ресторан Канарейка. 21.33. Тревога накрывает его с головой, почти сразу, холодным вдвигается в живот, горячим пульсирует где-то над бровями. Словно стоял над чадящим костром – нет тепла, зато дымом дерет горло и щиплет глаза. Чувства опережают факты примерно на двадцать секунд, когда к нему подскакивает младший по званию и докладывает обстановку. Жилин слышит знакомую фамилию и дергается. - Игорь там? Почему он там? Чего? Полгода назад. Он не высыпался и подурнел изрядно, в зеркале отражался стылым ноябрем и неделями бессонных ночей. Мазнул взглядом по отражению, с минуту смотрел себе в глаза, заставлял не отворачиваться, не выдержал и перевел взгляд ниже, за плечо, туда, где неясной бесформенной кучей отражался Катамаранов. Игорь крепко спал, по крайней мере, казался таким, сопел правдоподобно и уютно. Намытое вечером лицо казалось непривычным и незнакомым, челка спадала на щеку и смешно шевелилась от каждого выдоха. На приоткрытых губах застыло что-то совершенно спокойное, если бы Игорь знал, как ему это шло, никогда бы больше спать не ложился. Тонкой сильной рукой он обнимал одеяло, а в ногах устроился Жилинский кот. Ноябрь прокрался в дом, замурашил Жилину спину, отчего волоски на руках встали дыбом. Он отвернулся от зеркала, бесшумно подошел, попробовал вытащить одеяло из цепких рук, чтобы укрыть нормально, но не смог. Вздохнул, взял свое и накрыл осторожно, лег рядом, отодвинувшись почти на полметра, и сиротливо накрылся самым краешком, насколько хватило. Через минуту Игорь повернулся на другой бок, скинул одеяло, накрыв Жилина с головой, закинул на него ногу и по-детски причмокнул губами. Словно капризный божок хейока, лишь бы сделать все наоборот, бегать раздетым в стужу и кутаться в плед жарким летом. Разбуженный кот потянулся, сел, зевнул и уставился на Жилина зеленым глазом. Полковник жизнью готов был поклясться, что во взгляде этом была насмешка. Ресторан Канарейка. 21.47. - Я же тебя предупреждал, Серега. Добром это не закончилось бы. Давно его надо было закрыть. - Ты не знаешь, почему он там. Причина есть, просто так он не пошел бы… Может за мэрию ему отомстить решили или узнал что-то… Он сам не знал, почему Игорь там оказался, но не сомневался, что это было необходимо. Значит, случилось что-то, заставило оказаться здесь и сейчас. Он смотрит, вспоминает невольно вчерашнее, и вздрагивает, когда слышит выстрелы. Три месяца назад. Катамаранов был одним из тех мужчин, чье лицо и руки выжигаются на самой сетчатке глаза, как на дощечке, которую когда-то давно они вместе изрисовали звездочками на уроках труда. Учитель старания оценил, поставил обоим пятерки и отпустил пораньше. В тот день они набрали камней по дороге и долго сидели на берегу озера, пуская блинчиков. У них было два пирожка с картошкой и бутылка лимонада, бесценное сокровище, купленное на найденный под крыльцом магазина рубль. Когда-то давно Жилин приучился не принимать ничего всерьез, перестал захлебываться каждой мелкой волной, набегающей на него из моря жизни. Все стало тогда гораздо легче, но облегчения так и не наступило. «Если ты педик, - размышлял он, глядя в свое зыбкое отражение в стекле серванта и закуривая очередную сигарету. – Тогда почему же ты не сходишь за угол Фрунзенской, в подвал старого дома, там еще рыбой торгуют, где собираются такие же, чтобы предаваться страсти сколько влезет, прежде чем кто-нибудь стуканет и всех закроют по 121-ой?» «А если не педик, - отражение в стекле стряхнуло пепел о край стакана, затянулось крепко. – Отчего же не заведешь себе бабу, с крепкими острыми грудками и темными волосами?» «А если ты не понял еще, кто ты такой, - Жилин поднялся, сел на подоконник, поежился, когда дунуло февралем сквозь плохо проклеенные щели. – Чего ж не попробуешь понять?» Ресторан Канарейка. 21.51. - Открываем огонь на поражение. Вперед! Он слышит выстрелы и крики, слышит и ощущает, как замерзает, как предательски тяжелеет в ногах, разрывает сердце. - Куда же ты полез, дурачок… Два месяца назад. Однажды, вечером, когда они пытались склеить модель самолета, для задания, которое им дали на кружке по авиамоделированию, к ним в комнату залетела птица. Жилин пытался ее выпустить, а Игорь поймать. Оба бегали кругами, смеялись, задевая мебель и роняя стулья, Катамаранов даже вскочил на кровать, махал руками и кричал, пугая птицу все сильнее. Жилин тоже вскочил, но потерял равновесие, упал, а Игорь шлепнулся рядом и вдруг ткнулся носом ему в шею и замер. - Нужно свет выключить! Жилин с кровати вскочил, ударил по выключателю, отчего-то вдруг возбужденный и нервный до предела, поспешил, лишь бы скорее стало темно, лишь бы не выдать собственного покрасневшего лица и не видеть злой смущенности в глазах Игоря. Птица металась по комнате, а окна так и не увидела. Много чего поменялось за два десятка лет, только вот мизансцена не изменилась. Катамаранов все так же сидел на кровати, опустив босые грязные ноги на пол, смотрел смущенно и зло, а Жилин стоял у противоположной стены и отчаянно хотел выключить свет. Невысказанное раненой птицей металось у потолка. Наши тела – причины друг для друга. Жилин чувствовал, как сердечный механизм распадался, как отскакивали винтики и шурупы, сыпались на дно диафрагмы и кололи острыми спиральными концами. Он чувствовал себя беспомощным, тело казалось наполненным талой, стоячей водой. Прыгнуть бы снова на кровать, свалиться по-детски смешно и почувствовать, как знакомые губы касаются застенчиво шеи, а рука невесомо ложится на грудь. Тогда бы смогли поймать птицу, выпустить в апрельский полумрак и вздохнуть спокойно. - Серь…ога? Жилин не выдержал, рубанул по выключателю ребром ладони и подошел быстро, чеканя босыми ногами шаг. Сел на кровать и пружины ухнули звонко и тяжело под их тяжестью. Сглотнул, в горле пересохло, а ведь говорил себе, что не нужно принимать ничего всерьез. Он и не воспринимал ничего. Кроме Игоря. От Игоря пахло хвоей и бензином, а на щеке темнело пятно то ли от мазута, то ли просто болотной грязи. Катамаранов был грязным, тянуло от него талой водой и палой листвой, земляным духом и набухшими почками. Жилин пальцем попытался стереть пятно с лица, но почему-то вышло неловко, ладонь так и замерла у щеки, шершавая и горячая. Игорь потянулся, потерся об нее как верный пес и глянул исподлобья. От прикосновения этого внутри все пробрало такой дрожью, что пришлось остановиться и прислониться спиной к холодной стене. Он узнал эту дрожь, было в ней сокрушительное предопределение, беспощадный алгоритм, не последовать которому было невозможно. Пришлось бы тогда сойти с ума и стать обычным человеком. Жилин потянулся, впился губами жадно, голову закружило и поплыло перед глазами. Лицо Игоря исказилось вдруг стремительным переходом от удивленной ярости к яростному удивлению, что-то дрогнуло в нем, отразилось в широко распахнутых глазах. Он потянулся, положил горячую ладонь Сереге на затылок, прижался к его груди, чувствуя, как тяжело ухает сердце в собственной. Ад, если верить поповским россказням, был горячим, чадящим серным паром и наполненный острыми предметами – мечами, иглами, ножами и лезвиями. Жилину же ад представлялся болотом, холодным и склизким, с зарослями ольхи по краям и кустами клюквы, разрывающейся внутри рта кислым и расцветающей алыми пятнами крови на тонких губах. Получалось, что Игорь был королем его персонального ада, сидел на позолоченном стуле и вокруг него плясали языки пламени и пьяные русалки. Жилин усмехнулся в усы, толкнулся языком, вырывая хриплый стон и чувствуя вдруг удовольствие и что-то почти дикое, похожее на боевой азарт. Разорвал поцелуй ненадолго, только чтобы стянуть с себя майку, толкнул Игоря на кровать, куснул в шею, впился губами, оставляя рубиновый, горящий огнем засос. Лизнул, удивляясь своей собственной смелости и упиваясь выражением растерянности на лице напротив. Одну руку запустил за шею, пальцами сжал волосы на затылке, второй скользнул вниз, под резинку трико. Катамаранов застонал, вцепился руками, прижался. Жилин отстранился, заглянул в лицо и увидел, как расширились зрачки Игоря, словно от прихода. Это и был по сути приход. От скипидара. И вдруг с полной ясностью, совершенно точно и необратимо осознал, что происходит. Они переходят точку невозврата, после которой все изменится раз и навсегда. Птица выпорхнет в окно. Один утянет за собой второго. Игорь коснулся его лица дрожащей ладонью, большим пальцем обвел губы. Жилин вдруг обхватил фалангу губами, коснулся языком подушечки и несильно укусил. Сердце пропустило удар, впрочем, с сердцем вообще творилась полная катастрофа, сыпался весь отлаженный годами механизм, кровь кипела от желания, и из горла ширился стон. Игорь встал, повернувшись к Жилину спиной, снял свои мятые штаны вместе с трусами. Полковник впервые увидел его тело и растерялся поначалу – от плавных линий спины бросило в жар, Жилин открыл было рот, чтобы спросить/восхититься, но тут Игорь повернулся к нему лицом и он ничего сказать не сумел. Катамаранов сел, скрипнув пружинами, коснулся лица Жилина. Тот в ответ коснулся тоже, отвел упрямую челку с темных глаз, опустил руку на плечо. Кожа под пальцами была мокрой от пота и горела огнем. Не выдержал, рывком развернул Игоря спиной, навалился сверху, сердце заколотилось где-то в районе горла, сплюнул на пальцы. Глянул почти с отчаянием, понял, что точку невозврата они оставили далеко позади. Он вошел резко и услышал, как шумно вдохнул Игорь сквозь плотно сжатые зубы, заскулил и дернулся. Ему наверняка было чудовищно больно, Жилин замер на несколько секунд, провел успокаивающе ладонью по спине, двинулся снова, вырывая еще один сдавленный стон, притянул ближе, не вынимая и чувствуя, как сжимается Игорь. Это сводило с ума, выжимало все силы, взрывалось в голове фейерверками. Жилин уткнулся лбом в затылок Катамаранова, куснул в шею, одной рукой обхватил за грудь, а второй скользнул вниз, пытаясь помочь, но Игорь его руку отвел, взялся сам. Жилин вздохнул, застонал и полностью отпустил себя. Толкался в горячую тесноту чужого тела, чувствуя, как одновременно Игорь ритмично двигал ладонью, прижавшись щекой к стене, и дышал все громче, срываясь на стоны. Это стало для Жилина последней каплей, он кончил со стоном, вдавливая Игоря в стену, и ощутил, как того трясет мелкой дрожью. Осознание произошедшего появилось не сразу. Несколько минут они лежали рядом, прижавшись плечами, и чувствовали, как влажные простыни приятно холодили кожу. Наконец Игорь сел, натянул простынь почти до ушей, глянул на Жилина удивленно и пожал плечами. Ресторан Канарейка. 21.52. Жилин пробирается вперед, прет напролом, выставив вперед руку с пистолетом, лишь бы успеть, вытащить из переделки и под теплое покрывало, а потом гладить по волосам и отпаивать скипидаром. В голове не остается ничего, кроме тупого инстинкта драться за того, кого… Что? Любишь? Жилин спускается вниз, двигается жестко, словно машина, одержимая яростью. Замечает его. Зажатого в угол кем-то из Рукавов. Жилин стреляет в спину - на поражение, так на поражение, только бы выйти отсюда, устроили же чертову бойню… Катамаранов кричит, вскидывает автомат, в какой-то момент Жилин пугается, что Игорь не узнает, пристрелит. Но он узнаёт, опускает оружие и смотрит так, что внутри у Жилина обрывается и плавится. - Серега? Жилин кивает и улыбается. Узнал, позвал по имени… Как раньше, когда лежали на траве под их деревом, курили и радовались жизни. - Серега, забери меня отсюда… Он слышит этот голос, испуганный и потерянный. Голос в голове разрывает образ - огромный и мучительно необратимый. Такой, что обрывается в груди болью такой силы, что швыряет на пол, пригвождает к земле, тянет в бездну. Образ запрокидывающейся головы и алых пятен, расцветающих на серой майке. Игоря откидывает к стене, Жилин все ещё слышит эхо выстрелов, чувствует горячее в груди и смотрит, как медленно Катамаранов сползает вниз по стене, сваливается за кресло, оставляя на цветастой шторе кровавый росчерк. Он кричит, бросается к нему, но вместо голоса кровавым фонтаном из груди вырывается хрип, попали навылет, а перед глазами только удивлённое бледное лицо под оранжевой каской. Комната вдруг плывет, опрокидывается серым содержимым, пропахшим железом и дымом. Кто-то ставит ногу ему на спину, прижимает крепко к полу, от боли взрывается фейерверком в голове. - Ну что, мусорок? Не повезло? Жилин кричит, пытается подняться, но замирает, ощущая холодную сталь пистолета, ткнувшуюся в затылок. Он поднимает взгляд, посмотреть бы ещё раз, в глазах утонуть, с собой унести, сам не знает куда, в свои адские болота... И видит, как Игорь дрожащей рукой поднимает калаш, слышит у самого уха, как взводят курок. Только бы успел... От грохота выстрела звон в ушах такой силы, словно кровь вот-вот задымится и треснет голова. Успел, Игорь, чтоб тебя… Пытается встать, броситься, но не может, недоуменно смотрит на пол под собой, залитый красным. Красного так много, расплескали щедро, как октябрь палые листья. - Игорь... Навылет. Одной пулей. Поднимает взгляд, смотрит в глаза напротив и ощущает, как накрывает с головой холодной болотной тиной, но не чувствует страха, только покой и немного досаду. Прошлым вечером. Жилин говорил когда-то, что у Катамаранова семь пятниц на неделе. Игорь ухмылялся про себя, нес несусветную чушь, потому что нравилось ему, как Серега смеялся в ответ своим странным манером, от которого хотелось уже хохотать в голосину. Это у него-то семь пятниц на неделе? Не было у него пятниц, а был только вторник 1968 года, когда вдруг осознал, что ощущает кристально чистое счастье, видя Серегину улыбку. Вот и сейчас, глядя на пушистые полукружья век, чувствовал внутри огненный шар, кипящую звезду, но не обжигающую, а ласковую, как прикосновение матери или теплый ветерок в июньский вечер у озера. - Серега? Жилин медленно открыл глаза, улыбнулся и зевнул от души. - А дальше то что? Серега посмотрел в окно - май влетал в комнату, раздувая занавеску и играя бумагами на столе. В воздухе висело что-то едва уловимое, приятное и легкое, многообещающее. - Не знаю, Игорь. Как говорится: поживем, увидим. Ресторан Канарейка. 21.55. Он смотрит в окно и слышит раскаты грома. Первая гроза в этом году. Обещание надежды и пробуждения. Или просто кто-то внизу опрокинул что-то тяжелое. До Жилина не больше трех метров, но Игорю кажется, что еще никогда он не был от него настолько далек. Проползает, давясь собственной кровью и ощущая тошнотворный страх и отчаяние. - Давай… выбираться… Вместо слов кровавые брызги и редкие рваные вдохи, у Сереги взгляд пугающе пуст и неподвижен, а Игорь все пытается сквозь стоны остановить кровь, которая давно уже бить перестала, прижимает ладони к его груди и шепчет неразборчивое. Никогда ведь не говорил ему, до чего у него красивые глаза, с поволокой. Приходит человек однажды и становится частью твоей жизни, частью твоей любви, и, умирая, забирает с собой эту любовь, и можно теперь вздохнуть спокойно и рассмеяться, и