**
Наступившее утро встретило Нейтана безжалостными ветрами и воздухом, пронзавшим легкие с каждым вдохом, молочно-белым небом и заснеженной землей: два белых мира, смешивающих свою бесцветность в равных пропорциях. Монотонный пейзаж выглядел стерильно, и даже застывшие деревья казались живее среди всепоглощающего уныния. Нейтан целился заточенной стрелой в белоснежного зайца; его усики дрожали, а крошечный носик подергивался, улавливая запах охотника. Малейшее колебание стоило бы ему дневного рациона, и его пустой желудок протестующе заурчал, когда маленькое животное внезапно исчезло из виду, очевидно, напуганное чем-то не заметным ему. Нейтан выругался и замер на месте; в глаза ему бросился некий предмет, резко контрастировавший с первозданной белизной снега — черное как смоль перо ворона, вытянутое и по-своему прекрасное — и явно крупнее обычного. Жгучая волна смутного опасения захлестнула его, и он почувствовал, как пересохло во рту. Он остро ощущал это — чужеродное присутствие, от которого короткие волосы на затылке вставали дыбом. Дрожащими пальцами он поднял перо и поднес к лицу, чтобы разглядеть получше. На нем было несколько капель засохшей крови, и внутренний голос Нейтана кричал: беги беги беги, ведь тут едва ли могли оставаться какие-то сомнения насчет того, кому именно оно принадлежало. Оно где-то рядом. Существо, что считалось зловещим и порочным, сама природа которого провозглашалась враждебной человеческой. Нейтан знал, что необходимо было сделать, и его сердце едва не выскочило из груди, когда он заметил кровавый след — темно-красный и зловещий на фоне девственного снега, ведущий к водопаду, известному под названием Ледяное Копыто. Это место было менее чем в двух милях от того, где находился Нейтан; он дрожал от внезапного любопытства и предвкушения, бесшумно делая шаг за шагом навстречу чему-то, о чем прежде слышал лишь из пары пьяных разговоров в городской таверне. Водопад замерз, и его неподвижные каскады, подобно огромным сталактитам, спадали с отвесной скалы, по форме напоминавшей раздвоенное копыто. Стояла полная тишина, и ели, возвышавшиеся вокруг поляны, словно какие-то немые разумные существа, казалось, выжидающе наблюдали за Нейтаном. Холодная дрожь пробежала по его спине, когда он увидел довольно крупного ворона, сидевшего прямо на снегу. Он выглядел бы величественно, если бы не заметно раненое правое крыло и несколько вырванных перьев, разбросанных по земле вокруг него. Он неотрывно смотрел на Нейтана, склонив клювастую голову набок. Тихое карканье пронзило утренний воздух, звуча вопросительно, будто спрашивая Нейтана о его дальнейшей судьбе. Нейтан мог бы просто застрелить его, выполняя работу, которую кто-то оставил незаконченной, и это было бы наиболее разумным и правильным поступком в текущих обстоятельствах. Он вернулся бы в таверну тем самым вечером, надев голову ворона на шею как ценный охотничий трофей, и его статус в глазах местных тотчас же возрос бы: как того, кто устоял перед темными чарами, того, кто убил проклятое создание Ночи, того, кто высмеял Старших Богов Невидимого и Неизвестного… истинный герой. Птица ждала, но Нейтан не мог и пальцем пошевелить, просто глядя на неё. Она ведь не наложила на него свое заклятье, не так ли?.. Но эффект, казалось, все равно был: он не мог заставить себя убить её, будто бы невидимая сила сковала его волю и заставляла его изначальное убийственное намерение угасать с каждым мгновением. Она выглядела безобидной и уязвимой и такой неуместной в этом огромном и покинутом лесу, — и он опустил свой лук. Ворон моргнул, будто удивленный, и пронзительно каркнул один раз, прежде чем взмахнуть здоровым крылом, стремясь взмыть в небеса. Попытка была обречена с самого начала, и Нейтан почувствовал укол жалости, глядя на подстреленную птицу… Нет. Это оборотень, чудовище, величественное существо, печально известное своими коварными причудами и непредсказуемостью, а также несомненным отвращением к людям, со склонностью проклинать человечество всякий раз, как представится случай. "Оно заставляет человеческую кровь замерзать просто ради удовольствия." Слова Цзиня отдались эхом в его голове, выводя его из необъяснимого оцепенения. Нейтан развернулся, чтобы немедленно уйти, даже не замечая, что черное перо все еще было зажато в его кулаке. Он стремительно шел прочь, не оглядываясь.**
Уже темнело, когда он решил, что пора возвращаться домой; две снежных куропатки приятной тяжестью лежали на его плече. Он умирал с голоду, и перспектива теплого очага и свежеприготовленного ужина никогда еще не казалась ему более привлекательной. Пальцы Нейтана скользнули по перу, спрятанному в кармане темно-серого шерстяного плаща, и мысли его снова вернулись к существу, с которым он сегодня столкнулся. Несмотря на его магические способности, он был уверен, что оно было обречено на смерть, оставленное в одиночестве замерзать в дикой пустыне в столь плохом состоянии, без возможности сбежать, или отыскать убежище, или хотя бы бороться за свою жизнь в случае опасности. Возможно, его съела рысь или оно погибло от потери крови… несмотря на широко распространенное мнение о его сверхъестественной сущности и способностях, для Нейтана оно выглядело довольно жалким. Он не осознавал, что идет прямо к Ледяному Копыту, пока не услышал слабый стон — стон, что звучал безнадежно, болезненно и пугающе по-человечески. Он и правда заставил его кровь стыть в жилах, пусть и в переносном смысле. Нейтан остановился как вкопанный, глядя на распростертую на белом снегу фигуру широко раскрытыми глазами: молодой человек — бледный и абсолютно нагой, одетый в одно лишь ожерелье из обсидиановых бусин и нескольких вороньих перьев. У него были черные волосы, глаза его были закрыты, пепельно-бледные губы приоткрылись в рваном вдохе. У его правого плеча, где виднелась ужасная рана, была темная лужа запекшейся крови. Стрела, похоже, прошла насквозь, оцарапав плоть. Существо выглядело хрупким и изможденным. Нейтан с трудом осознавал свои действия; его рассудок, казалось, дал сбой, когда он подошел ближе, взяв… человека в свои руки, позволяя ему перенести вес на собственное плечо, укрывая его частью своего длинного плаща. Он сделал выбор, ему совершенно несвойственный, — и все же не нашел в себе сил обречь незнакомца на верную смерть. Охотничьему трофею пока придется подождать. Дорога обратно к его уединенной хижине была нелегкой: раненый юноша был очень легким, но Нейтану приходилось практически тащить его, как тряпичную куклу, все время, и его полубессознательное состояние отнюдь не помогало. Пот струился по лицу Нейтана и щипал глаза; когда они наконец добрались до его уединенного убежища, уже совершенно стемнело. Нейтан уложил юношу в собственную постель и, завернув в меха, получше осмотрел его рану: она оказалась не такой серьезной, какой выглядела сперва, но ее все же нужно было промыть и обеззаразить. Нейтан приложил к ней кое-какие лечебные травы, которые, он знал, помогут со временем. Едва ли могли быть какие-то сомнения в том, что останется шрам, но руку можно было спасти… Или лучше сказать "крыло"?.. Нейтан почти не спал в ту ночь, вглядываясь в лицо незнакомца, изучая его в поисках какой-то птичьей черты или особенности — но его нос совсем не походил на клюв, а на остром подбородке не было никаких следов перьев. Его кожа была гладкой и бледной, словно мрамор, и его соболиные ресницы красиво трепетали на щеках в беспокойном сне. Возможно, ему снилось что-то пугающее, рожденное в глубинах его лихорадочного сознания; его длинные пальцы трепетно теребили меховое покрывало. Нейтан, признаться, никогда в жизни не видел такой поразительной красоты: хотя губы юноши были сжаты, они походили на два цветочных лепестка — самый совершенный изгиб; его хрупкие черты лица выглядели изысканно, а атласная кожа была соблазнительно прозрачной и нечеловечески бархатистой наощупь. Нейтан не знал, что делать с собственными мыслями или необъяснимыми, внезапными порывами: например, провести кончиком пальца по подбородку юноши или убрать несколько мокрых от пота прядей с его пылающего лба. Существу определенно было присуще какое-то особое очарование, и Нейтан чувствовал себя, как в тумане, не в силах отвести взгляд, поглощенный этой картиной. Он серьезно рисковал своей жизнью, спасая оборотня и укрывая его подобным образом, но все же не казался чересчур напряженным или слишком обеспокоенным этим фактом, как бы нелепо то ни было. Бульон из куропатки пах восхитительно и довольно быстро вернул Нейтану силы. Он решил, что накормит им и его тоже, когда он придет в себя. В конце концов, его учили, что слабым, независимо от их природы или происхождения, нужно помогать.**
Нейтан был у его постели на следующий день и в день после; его последняя охота была успешной и обеспечила достаточное количество пищи, чтобы продержаться какое-то время, и все же не выходить вообще было странно. Погода была непривычно ясной и спокойной, и природа выглядела умиротворенной из крошечного окна его хижины, что начинала казаться чересчур тесной после пребывания внутри в течение двух дней подряд. Он ухаживал за раной, заживавшей поразительно быстро, ожидая его пробуждения — одновременно предвкушая и страшась его. Вихрь противоречивых эмоций бушевал в его груди, когда он касался нежной кожи, что прожигала его насквозь вместо того, чтобы пугать. К вечеру второго дня своего дежурства он наконец услышал шепот, заставивший его уронить металлическую чашу, которую он держал — какой-то травяной отвар, приготовленный им, расплескался по деревянному полу хижины. Он боялся обернуться, но знал, что должен был сделать это; у него вдруг подкосились колени. Пара черных как смоль глаз буравила его: он сидел, опираясь на локти, среди лохматых шкур; его бледная грудь, влажная от пота, блестела в тусклом свете очага. Огонь отражался в его глазах, и тени, плясавшие на его бесстрастном лице, делали его похожим на мраморную статую какого-то неизвестного языческого бога. Этот образ дополняло и его загадочного вида ожерелье. — Почему? Его голос был тихим, больше походившим на шорох змеи в высокой траве, чем на карканье ворона. Нейтан знал, о чем именно его спрашивали: слишком много почему. Почему он не лишил его жизни? Почему не оставил его умирать в лесах? Почему заботился о нем, ухаживая за его раной? Почему его руки тянулись прикоснуться к нему? Почему он не мог отвести глаз от него? Почему он совсем не боялся?.. — Я не знаю, — и он правда не знал. По крайней мере он дал честный ответ. — Это так типично по-человечески — не знать. Озлобленная улыбка мелькнула на его острых чертах, и Нейтан невольно вздрогнул. — Так что теперь? Думаю, ты бы уже убил меня, если бы это было твоей изначальной целью, как и пытался один из ваших не так давно, хотя и безуспешно. Он указал на повязку на своем правом плече, которая говорила сама за себя; его взгляд был суровым и пылающим. — Значит, ты хочешь продать меня или, быть может, будешь выставлять меня напоказ как охотничий трофей — эй, все, посмотрите на отвратительное, зловещее существо, которое мне удалось поймать... Такая редкость... Тон его был полон насмешки. Нейтан вздрогнул. Он не был таким, как другие, в конце концов. — Ты не отвратительный и не существо! — выпалил Нейтан, повысив голос; его лицо внезапно вспыхнуло — вероятно, не от жара близкого очага. Он фыркнул, отворачиваясь в сторону и кусая пересохшие губы, что тут же стали алыми; черные бусины его изысканного ожерелья сверкали в полумраке. Нейтан придвинулся ближе, присаживаясь на корточки, в поисках его взгляда. Воздух в хижине казался ему душным, будто сгустился в мгновение ока. — Ты можешь уйти, если захочешь, — сейчас или когда полностью оправишься... Я на самом деле не могу сказать, что именно заставило меня поступить так, как я поступил, но я просто знаю, что поступил правильно. Его горло неприятно сжалось, но он все равно продолжил: — Кстати, меня зовут Нейтан. Он наконец повернулся, чтобы взглянуть на него; его щеки больше не были такими бледными, и черные глаза сверкали ярче, чем обсидиановые бусины вокруг красивой шеи. Словно темное Солнце. Нейтан, казалось, забыл, как дышать — будто пара невидимых рук душила его, выдавливая воздух из легких. — Юзуру. Имя было таким же необычным и изысканным, как и его обладатель.**
Юзуру не ушел ни через неделю, ни через месяц. Поначалу они ожидали от каждого дня, что тот будет последним для них, но срок его ухода продолжал отодвигаться все дальше в туманное будущее. С течением времени Нейтан замечал, как Юзуру говорит все больше и больше — по-прежнему настороженный и сверхбдительный, но все же понемногу оттаивающий. Воцарилось некое подобие тихого и даже безмятежного существования, хотя они оба знали, насколько обманчиво это впечатление на самом деле. Казалось, их время было на исходе, и Нейтан чувствовал себя все более и более озадаченным противоречивыми эмоциями, бушевавшими в его груди. Временами ему казалось, будто он буквально разваливается на части — в моменты, когда он смотрел в глаза Юзуру за ужином, или в мгновения, когда их пальцы случайно соприкасались; часто, лежа в темноте ночью и прислушиваясь к его ровному дыханию, мысли Нейтана перемещались на опасную территорию размышлений о жаре, который, казалось, постоянно излучала кожа Юзуру... Это лишь заставляло его чувствовать себя совершенно сбитым с толку и замерзать внутри. Это было нехорошо... Совсем не хорошо. Шрам на плече Юзуру оставался постоянным напоминанием об обстоятельствах их встречи и о реальности, в которой они оказались оказались заложниками — вынужденные прятаться и быть предельно осторожными и скрытными; в особенности это касалось Нейтана, который должен был время от времени появляться среди местных жителей. Несомненно, он не сказал бы ни слова, — однако в его третий визит в городскую таверну он встретил Патрика, и именно старший охотник завел с ним разговор — впервые за все время; его проницательные глаза ни на секунду не отрывались от лица Нейтана. — Вау... Ты никогда не выглядел так хорошо... В чем дело? Ты просто светишься — эти твои розовые щеки весьма примечательны, знаешь ли! Осмелишься поделиться секретом? Патрик даже подмигнул. Лицо Нейтана оставалось невозмутимым, и он продолжал вглядываться в свой недопитый стакан эля, не проронив ни слова в ответ. — Угадай, что сказал мне Том-вонючка? Ты ведь знаешь Тома-самые-зоркие-глаза-в-округе, не так ли? Нейтан почувствовал, как дернулось его веко. Патрик, конечно же, тоже это заметил. — Он рассказал мне о кровавом следе в Лесах Рока и о вороньих перьях, найденных неподалеку от Ледяного Копыта! Можешь себе это представить? Теперь в глазах Патрика было темное озорство. Нейтан так сильно сжал свой почти пустой стакан, что костяшки пальцев побелели. — Да, весь город гудит об этом, и я думаю, что знаю источник тех странных и пугающих вещей, которые обнаружил бедный Том... Оно ускользнуло от меня однажды, но в следующий раз оно не сбежит, я обещаю. К горлу Нейтана подступил тошнотворный ком, и он одним глотком допил остатки эля. — Думаю, уже поздно, и я действительно устал, так что... всегда приятно увидеться с тобой, Патрик, и просто... береги себя. — Ты тоже береги себя, парень, ибо смертные грехи караются смертью. Нейтан встал и, не оглядываясь, удалился в свою комнату, всем своим существом стремясь поскорее вернуться домой. Но он понимал, что это только вызовет лишние подозрения и, кроме того, дорога туда ночью была практически равносильна самоубийству, так что ему не оставалось иного выбора, кроме как закрыть глаза и молиться Старшим Богам, чтобы рассвет наступил быстрее. Было уже далеко за полночь, когда он услышал тихий, но настойчивый стук в дверь своей комнаты. Его рука нащупала под подушкой охотничий нож, лезвие которого было таким же острым, как и всегда. Он немного расслабился, увидев, что это всего лишь бармен Цзинь, все еще одетый в свой фартук и выглядевший утомленным, но решительным. На его лице читалось искреннее беспокойство, и Нейтан ждал, пока он заговорит первым. — Здравствуй! Извини, я знаю, что уже поздно и ты, наверное, спал... хм... я просто услышал твой разговор с Патриком. Нечаянно, уверяю тебя! Это просто работа — со временем она заставляет тебя быть внимательнее, попутно тренируя твой слух, знаешь... — Ты что-то хотел? — Нейтан возбудился при упоминании своего соперника-охотника, нервные окончания оголились. Его хватка на ноже окрепла. — Хорошо, да... Ты видел это? Ты обещал рассказать мне. Цзинь волновался: у него перехватывало дыхание, пока он с надеждой глядел на Нейтана широко раскрытыми глазами — просто молодой мальчишка, похороненный заживо в этой дыре вместе со своими юношескими мечтами. Нейтан вздохнул, не находя в себе сил нарушить данное обещание. — Да, видел. Лицо Цзиня просияло, и он бросился к кровати Нейтана, заняв место на краю и наклонившись поближе, прежде чем начать сбивчиво шептать: — Я почему-то знал это, я чувствовал это... Мать говорила мне, что они приходят за теми, кого избрали Старшие Боги. Она думает, что они приносят несчастье и страдания, но я вижу, что ты все еще жив, так что твоя кровь, очевидно, не замерзла... Оно красивое? Оно похоже на человека или на ворона? Ты видел, как оно летает? Мальчишку разрывало от любопытства; его длинные пальцы впились в ладонь Нейтана с такой силой, что стало больно. — Ну, на самом деле, это он, и да, он выглядит прекрасно... нечеловечески прекрасно, по правде говоря. И я видел его в воплощении ворона тоже, но еще не видел, как он летает. У Цзиня перехватило дыхание, и Нейтан поморщился, подумав, что его запястье может сломаться в хватке юноши. — О, я так мечтаю увидеть это... его, я имею в виду. Но я знаю, что не могу. Впрочем, я должен сказать тебе кое-что важное. Я многое слышу здесь, и ходят слухи, что Джимми-увалень и другие собирают отряд, чтобы отправиться в Леса Рока, найти это и преследовать... его, я имею в виду... как в былые времена. Я подумал, что должен на всякий случай предупредить тебя. Нейтан почувствовал, как его охватила волна выворачивающего наизнанку страха, а во рту резко пересохло. — Спасибо. Я не забуду твоей доброты... Вот, возьми его, но никто не должен это видеть. Никто, повторяю. Ты меня слышишь? Пальцы Цзиня дрожали, когда он с благоговением взял перо ворона; слезы выступили на его сияющих глазах неисправимого мечтателя. — Никто не узнает, клянусь... И я помолюсь за тебя и за... него. Нейтан отправился в дорогу с первыми тусклыми лучами зимнего рассвета.**