my cruel side

— Когда ты последний раз прикасался к себе? — Сонхва издевается, говорит шёпотом тягучим, звуки которого медом затекают в раковину Пака и заставляют поморщиться. Сонхва медленно обводит указательным пальцем по периметру чужих губ, склоняется наконец, чтобы поцеловать, но Пак не дает. Стискивает зубы и отворачивается, жмурясь от давления чужой руки на собственный член. В испуге мычит, когда в одно мгновение Сонхва поворачивает его лицо за подбородок к себе, безымянный палец больно надавливает на челюсть, и Пак вскидывает голову. Взгляд тысячью клинков пронзает Сонхва, Пак всей душой ненавидит свое альтер-эго, презирает его целиком и полностью, но противиться не смеет. Слишком соблазнительный, слишком чуткий и знающий Сонхва, который осведомлён о всех низменных и порочных фантазиях Пака. Он, как никто другой, знал, как доставить удовольствие. — Настолько противно? — Сонхва мягко целует Пака, пытается толкнуться языком внутрь, но Пак продолжает сжимать зубы, не позволяя Сонхва забрать власть, затянуть его на дно похоти и сладострастия. Ох, нет, Пак соврет, если скажет, что Сонхва делает что-то не так. Двойник будто вылез из его влажных снов, заставляет вспыхивать краской стыда от одного своего взгляда и вытворяет с телом Пака что-то невообразимое и невероятное. Претворяет в реальность даже самые мерзкие игры воображения Пака, от которых парень вздрагивал каждый раз, стоило им посетить его сознание, и старался отмахнуться, словно это было что-то чужое, злые происки Сонхва, который нарочно заставлял мечтать Пака о подобном, однако целиком и полностью двойник знал: Паку нравится. — Так боишься почувствовать себя грязным и испорченным? Кто вбил тебе в голову культ этой напускной невинности? — Сонхва кончиком языка совершал подобие плавных толчков в чужую раковину, в удовольствии причмокивая и горячо выдыхая, опаляя нежную кожу. Пак метался в руках этого демонического создания, дышал глубоко через рот, закусывая временами губы, слегка припухшие от настойчивых поцелуев Сонхва, и почти бы сорвался на жалобный стон, если бы не жар от чужого языка, который вдруг резко перестал ощущаться. Пак вскидывает бровь, в неверии от происходящего поднимает на Сонхва глаза и встречается с лисьим взглядом и наглой улыбкой. У Пака явные проблемы. И одну из них теплая рука накрывает сквозь тесную ткань джинсов. — Кого пытаешься обмануть? Ты можешь врать кому угодно, но от самого себя правды не скроешь. Ах, мерзавец, вдавливает в матрас так сильно, целует так медленно и сладко, что хочется еще. Не останавливайся, больше, еще настойчивее, жарче. Сонхва играет с нервами Пака, словно с кубиками игральных костей: так же легко получает нужную комбинацию, как и заставляет Пака в очередной раз задрожать от прикосновений. Пака откровенно пробивает дрожь от того, как двойник бесцеремонно стягивает с него джинсы, захватывая вместе с ними и нижнее бельё. Паку стыдно за свое собственное тело, которое предательски просит, выдает Пака с головой и поддается всем манипуляциям Сонхва. То, как длинные пальцы двойника обхватывают в крепкой хватке его член или то, как горячие подушечки плавно ведут и щекочут кожу от торса до ключиц? Пак клянётся, Сонхва специально задел и так зудевшие от возбуждения соски, но должного внимания им не уделил. Пак шипит, ерзает под Сонхва, словно уж на раскалённой сковороде. Впрочем, тело Сонхва таким и ощущалось: горячее, почти обжигающее, ровным счётом как и шёпот двойника, доносившийся до Пака. — Посмотри на меня, — Сонхва сжал чужой член у основания, заставляя парня подавиться собственной слюной в несдержанном стоне. Пак не хочет поднимать глаз, но будто бы его спрашивают об этом, поэтому Сонхва сжимает ствол сильнее, отчего у Пака проступают слезы. — Ты ведь знаешь, что никто из смертных никогда не будет способен полностью и по достоинству оценить то, насколько ты прекрасен, Пак, — Сонхва целует своего двойника в висок, дразнит легкими касаниями подушечек пальцев к пульсирующему органу и вдруг горячо шепчет, губами касаясь раковины: — Никто, кроме меня. У Пака от голоса Сонхва ломаются все рычаги здравомыслия, которые некогда удерживали его от необдуманных и безумных поступков, но сейчас Пак плевал на любую попытку внутреннего голоса морали удержать его от получения удовольствия. Без его протяжного скуления даже лучше. Никто не останавливает, никто не может пристыдить и о, боги, никто ему не запрещает отдаться в руки этому существу, которое наглым образом овладевает сейчас его телом и душой, со слюной передавая в организм обжигающие молекулы разврата. А вместе с ним и свободу от своих же предрассудков. Пак стонет рвано и губы приоткрывает, дабы наполнить легкие. Знает, что двойник с ним может вытворить. Знает, что тот может лишить его и контроля над собой, и даже банальной возможности дышать. О мыслях, что сиренами в голове завоют еще сильнее и громче, Пак решает даже не вспоминать. Сонхва заставит Пака вдыхать его аромат испорченности и безнравственности, задыхаться им заставит, но просто так не отпустит, пока не наполнит собою полностью. Сонхва нравилось испытывать терпение своего «я», нравилось играть на его чувствах, наблюдать за сменой эмоций на лице и изгибающимися в стыде и страхе бровями, изломы которых делали лицо Пака таким похотливым, а взгляд таким распущенным и одурманивающим, что в совокупности Сонхва доводило до экстаза, заставляя забыть обо всем. Он видел в этих глазах самого себя, того, кого он обожал и готов был любить всю жизнь. И сейчас, когда Пак под ним в немом стоне жадно глотает покрасневшими губами спертый воздух, прося безмолвно о большем, прикрывает глаза и сминает свободной рукой простыни, Сонхва резко осознал, что сдерживаться в этот раз он не будет. Как же долго Сонхва грезил о том, чтобы вытрахать из Пака все отравляющие его разум мысли: те мысли, провоцировавшие его двойника на ненависть к самому себе, те мысли, которые пороком и грехом называли любые фантазии Пака о сексе, заставляли в холодном поту просыпаться от очередного неприличного сна, прикоснуться к себе не позволяли даже в моменты, когда Пак особенно в этом нуждался, но стыд настолько сильно охватывал все его существо, что парень решал, что лучше перетерпит боль, нежели облегчит свои пытки хотя бы немного. Но не в этот раз. Сонхва так хотел, чтобы Пак доверился ему, перестал проклинать каждую их встречу и наконец открылся, спрятал свои острые иголки и хотя бы немного смягчил взгляд. — Пожалуйста, доверься мне, — Сонхва носом ведет за ухом Пака, нежно целуя в висок. Хватка двойника слабеет, и он плавно ведет кольцом по паковскому члену вверх, обводит большим пальцем головку и ловит с чужих губ тяжелый вздох. Пак, наконец, ему подчинился? Нет. Пак не подчинился. Он сдался, оказавшись вдруг обезоруженным такими правильными действиями Сонхва. Он полностью ему поддался, доверившись его рукам и такому гипнотическому шепоту. Поэтому сейчас Пак несдержанно подмахивает бедрами навстречу чужой руке, стонет протяжно и тут же горячо выдыхает, стоило только Сонхва ускорить темп. Сонхва не сдерживается от взгляда на чужое лицо: раскрасневшиеся щеки, искусанные в попытке сдержать стоны губы, изгибающиеся в смущении брови и, о господи, такой жалобный и умоляющий взгляд из под вьющейся смольной челки, вынуждающий понять Пака без слов. Сонхва целует жадно, с большей силой вдавливаясь губами и кружа в диком танце вокруг паковского языка. А Пак, черт, отвечает теперь так уверенно, дразняще оттягивает чужую губу и снова пьяно целует, заводя Сонхва, словно волчок. И теперь Сонхва поддается Паку, как наивный мальчишка следует за его движениями и, внушаемый пламенем желания из чужих глаз, скользит двумя пальцами внутрь чужого тела, вырывая из груди сдавленное мычание. Паку голову от собственного быстрого дыхания чрезмерно кружит, отчего парень прикрывает глаза на несколько мгновений, но Сонхва расслабиться не дает, давит на простату так сильно и неожиданно, что Пак от пробивающего его позвоночник тока выгибается резко в пояснице, отрываясь от простыней и образуя плавную дугу. Сонхва целует куда-то в ямку под ушком, нашептывая что-то успокаивающее, стараясь заглушить негромкие всхлипы Пака и обнимает собственное «я» за поясницу, притягивая к себе ближе. Пак вдруг резко выдыхает, срываясь на нуждающийся стон, когда пальцы покидают его тело. Однако Сонхва был слишком чувствительный ко всем звукам своего двойника и долго ждать не заставил, тут же заполнил Пака сначала наполовину, давая время слегка привыкнуть, а затем толкнулся до самого конца, отчего Пак, совершенно не зная, куда себя деть, уткнулся носом в свое плечо, заглушая тем самым очередной жалобный стон. Сонхва мягко обхватывает чужой подбородок и поворачивает смущенное лицо Пака на себя, прямо в глаза смотреть заставляет и смахивает с чужих ресниц маленькую слезинку стыда, мягко и утешающе затем целуя. — Двигайся, — Пак обхватывает ногами торс Сонхва, притягивая к себе максимально близко, сливаясь вновь губами во влажном поцелуе. И Сонхва двигается, с каждым толчком ускоряя темп и вырывая из чужой груди пошлые вздохи и высокие стоны, которые так идеально сливаются с горячим дыханием Сонхва и низким рычанием, стоит только Паку вновь сжаться вокруг члена двойника. Пака захлестывают волны возбуждения, раз за разом накрывая с головой, а Сонхва будто специально хочет потопить его, толкнувшись в один момент так глубоко и сжав чужие бедра так сильно, что Пак не сдерживается, вскрикивает от неожиданно ослепившей его вспышки оргазма и изливается, пачкая себя и чужой живот. Сонхва продолжает двигаться внутри, чувствует, что уже близок, и блять, лучше бы сейчас он не смотрел на лицо Пака. Мокрая челка прилипла ко лбу, взгляд с развратно-жадного сменился вновь на жалобный и умоляющий, губы сжаты в нежелании Пака умолять продолжать. Сонхва фыркает, в последний раз проезжаясь головкой по чужой простате, отчего Пак начинает хныкать, почти срываясь на жалкие рыдания, как вдруг поднимает на Сонхва взгляд и почти шепотом произносит: — В меня. Сонхва не верит, что слышит подобное от него, но Пак вновь сжимает его, вынуждает толкнуться последний раз и наконец-таки слышит приглушенный ладонью стон. — Внутренних демонов тоже необходимо принимать, Пак. Сонхва последний раз целует двойника в висок, кусает мочку и ложится рядом, переводя дыхание.