Мёд

      Он ненавидел её.       Всякий раз, войдя в класс, Том опускал взгляд, лишь бы только не пересекаться им с вездесущей всезнайкой. В профессоре кипело осуждение, подпитываемое уязвлённостью. С вероятностью девяносто девять и девять десятых процентов её томный взгляд скользил по его фигуре и сегодня. Она закусывала губу до крови от пожирающей внутренности обиды. О да, Грейнджер непременно обижается за показное игнорирование.       Но он не может иначе.       Она его ученица — ребёнок шестнадцати лет от роду. Глупая нимфетка! Ей следовало бы пользоваться вниманием сверстников, но нет, этого ей видимо мало. Её цель — тридцатилетний школьный учитель, повёрнутый на Защите от Темных Искусств. Глупая, наглая, но до чего же привлекательная! Осознаёт ли она свою идентичность и самоценность?       Том исподлобья косился на неё каждые пятнадцать минут урока, чаще попросту непозволительно. Кто-то непременно заметит излишнее внимание, поставив его карьеру под удар.       Гермиона зажимала карандаш губами, прежде чем сделать пометку в тетради. Привычка. Том с замиранием сердца лицезрел столь простое, но, чёрт возьми, такое заводящее действо.       Как же ему хотелось, чтобы алые губы сжимали его… не карандаш. О, великий Мерлин! Реддл проклинал себя за грязные фантазии и желания, но все равно не мог остановиться.       Он представлял, как однажды оставит Грейнджер на отработку за невыполненный материал (конечно она не выполнит). Медленно и мучительно-страстно будет ласкать её тонкую шею, прислушиваясь к тихим возбуждающим всхлипам девчонки. Он оставит на её коже синеющее свидетельство своего целибата. Том не будет торопиться ровно до тех пор, пока она не прикажет взять её прямо на столе, сбросив на пол кипу непроверенного пергамента. Никаких просьб или собственной инициативы. Исключительно её приказ, и тогда он спустит псов с цепи и наконец вкусит запретный плод.       Тому стало душно от горячих мечтаний. Ослабив узел галстука и облизнув пересохшие губы, он прошёл к доске и оставил пару записей, как вдруг за его спиной послышались издевательские смешки. Какой-то юноша с львиного факультета и вовсе позволил себе дерзость — вскочить с места и прокричать:       — Профессор Реддл влюбился в Грейнджер!       Том невидящим взглядом уставился на доску, мысленно чертыхаясь. Аккуратным почерком он мгновение назад вывел непозволительную промашку:       «корень против сглаза… смешать с… руна противостояния стихиям… растворить в зелье… глаза Грейнджер».       Реддл прочитал это снова, а потом ещё раз, прежде чем схватить ветошь и избавиться от каллиграфического позора, но было уже поздно. Прозвенел звонок, оповестив профессоров и учащихся об окончании занятия. Шелест пергамента смешался со звоном застёжек школьных сумок и рюкзаков. Но звонок означал и ещё кое-что. Сейчас старшекурсники покинут его кабинет, чтобы разнести по Хогвартсу преинтереснейшую новость.       «Профессор ЗОТИ влюблён в свою ученицу гриффиндорку Гермиону Грейнджер!»       Том не мог этого допустить, потому, упёршись руками о лакированный стол громогласно произнёс:       — Всем остаться на своих местах, — увидев Теодора Нотта, уверенно тянущегося к дверной ручке, Том добавляет: — Вас, мистер Нотт это так же касается!       Недовольный шёпот учеников отразился эхом от стен класса. Только Грейнджер неподвижной статуей оставалась на месте, задумчиво сверля взглядом профессора.       — Я не знаю, чьих рук произошедшее недоразумение, — голос Тома почти спокойный,— но я настоятельно рекомендую встать с места или хотя бы поднять руку и сознаться. Я не считаю, что бездарная шутка должна остаться безнаказанной!       Ученики оживлённо переглянулись, в надежде получить повинную шутника и наконец-таки отправиться на следующее занятие, до которого оставалось чуть меньше десяти минут.       — Я повторю, — терпение, точно тонкая натянутая нитка, лопалось, и голос Тома становился громче и жёстче. — Кто заколдовал доску?!       — Это сделала я, профессор.       Том ошарашено взглянул на «виновника торжества», чья шалость не удалась.       Нервно сминая бледными пальцами рукав школьной мантии, Гермиона Грейнджер смиренно посмотрела на профессора, осторожно поднимаясь со своего места. Её признание обескуражило всех без исключения, и даже страстно любящий подколоть гриффиндорку Драко Малфой молча наблюдал за развернувшейся картиной.       Очаровательная девственная красота этой девочки доводила Тома до исступления. Никакой пошлости, резкости и высокомерия. Лишь лёгкий естественный румянец и россыпь веснушек, притягивающих взгляд. Её хочется обнять и приласкать, по-отечески поделиться самым сокровенным. Позволит ли она? Не отвергнет ли порыв?       — Простите?       Ему ведь послышалось?       Том изначально спланировал последовательность своих действий: задержать любой ценой учеников до звонка на урок, пообещать всего одну отработку за наглость и конечно же отпустить всех, наказав провинившемуся вернуться в кабинет ЗОТИ по окончанию учебного дня. Вернуться попросту было некому, потому как Том сам написал это, доска не была под магическим воздействием. Одним выстрелом Реддл смог бы убить двух зайцев — подавить гадкий слушок и заставить учеников уважать себя с большей силой. Но весь план пошёл насмарку из-за глупой девчонки, решившей благородно взять вину на себя, загнав его в тупик.       — Я зачаровала доску, профессор Реддл, — парировала Гермиона. — Прошу вас, отпустите всех, а я готова прийти на отработку в указанное время.       Гермиона строго осадила взглядом возмущающихся Гарри и Рона. Друзья не собирались оставлять её наедине с разгневанным профессором.       — Все свободны, а вы, мисс Грейнджер, задержитесь.       Слизеринцы и гриффиндорцы торопливо покидали класс, оставляя Тома и Гермиону наедине, только Поттер и Уизли персональной охраной оставались рядом с подругой.       — Гермиона, ты не обязана, — Рон опустил тяжёлую ладонь на её плечо.       Гарри протянул Гермионе сумку, чуть виновато пожимая плечами.       — Идите! Как только я получу свою отработку, догоню вас.       Друзья хмуро побрели в сторону выхода, только Гарри напоследок улыбнулся ей, закрывая за собой дверь.        Профессор прокручивал в голове сложившуюся ситуацию, подбирая правильные слова. Вот зачем всё усложнять? Что ты задумала, а, Грейнджер? Том нахмурился, прислонившись бедром к краю своего стола.       — Мне не следовало признавать вину, мистер Реддл, ведь так?       Гермиона разжала ладонь, увесистая сумка упала на пол.       — Не следовало, — Том следил за её вздымающейся от учащённого дыхания грудью, скрытой под слоями белоснежной рубашки и мантии. — Позволь спросить, для чего это признание?       — Мне не хотелось ставить вас в неловкое положение.       Том нервно усмехнулся. Неужели она и вправду так считает? Самая умная ученица своего времени не в силах различить помощь от ещё большего усугубления? Видит Мерлин, Грейнджер сдаёт позиции.       — Ты не помогла мне.       — Знаю, — Гермиона ослабила узел галстука, чтобы снять его через голову. Непослушные каштановые вихры осыпались на хрупкие плечи.       Да она издевается над ним! Говорит одно, но тут же меняет своё мнение.       — Тогда для чего этот театр абсурда, Грейнджер? Тебе вздумалось играть со мной? Не хочу знать, что ты задумала, но спешу заранее огорчить: с такими, как я, подобные игры оборачиваются горьким разочарованием!       Гермиона слушала его, медленно расстёгивая пуговицы своей мантии. Её движения были совершенно обычными, не вызывающими желания… у кого-то, только не у Тома Реддла. Его дыхание участилось, а плотная ткань брюк неприятно сдавила эрекцию.       Скрывая постыдное возбуждение, он развернулся и шумно выдохнул.       — Вы свободны, мисс Грейнджер!       Как же тяжело ему дались эти слова. Том не хотел оставаться наедине со своим разочарованием. Не хотел, заперев заклинанием дверь кабинета, в который раз самоудовлетворять себя. Не хотел, чтобы его мечта так и не воплотилась в реальность.       За спиной послышался шорох, видимо, Грейнджер сняла с себя мантию и бросила её на пол. Том взмолился, мысленно крича наглой девице прекратить испытывать его.       — Вы правда хотите, чтобы я ушла? — её голос тихий, наполненный нежностью.       Что он должен ответить? Ему придётся солгать для общего блага. Всего одного слово, и она уйдёт, оставит его. И если фортуна будет к ним благосклонна, грязный слушок останется в стенах старого класса.       — Конечно же нет!       Том замер, осознав озвученные вслух мысли. Что же он натворил? Ему нет оправданий! Остаётся надеяться на благоразумие Гермионы, которая, судя по тканевому шороху, продолжала избавляться от одежды. Зачем она раздевается? Может быть, Грейнджер находится под каким-то заклятием? Или его фантазии затмили здравый разум? Другого объяснения профессор попросту не нашёл.       — Почему вы отвернулись? Неужели я настолько противна вам, Том?       Его имя, сорвавшееся с алых губ, отпечаталось столпом мурашек на спине Реддла. Держать себя под контролем стало практически невозможно. Борясь с желанием взглянуть на Гермиону, он прикрыл усталые веки.       — Прошу вас, уходите немедленно, — жалобно шепчет он. — Не делайте глупостей.       — Глупостей? — Гермиона прикасается ладонями к его спине, отчего Том вздрагивает.       Когда она успела подойти так близко? Он не слышал её шагов. Хотя, если смотреть правде в глаза, он уже ничего не слышал, кроме гула в ушных перепонках от крови, разгоняемой сердцем по телу.       С полминуты они молча стояли, ожидая друг от друга хоть малейшей реакции, знака.       Сейчас или никогда.       Действуй!       Том резко разворачивается, на долю секунды пересекается с её глубоким изучающим взглядом. В карих радужках сияет желание. На ученице только школьная юбка. Грейнджер даже не удосужилась прикрыть обнажённую грудь. Том переводит взгляд на сваленную в кучу одежду на полу. Её хлопковые трусики, точно вершина айсберга.       Грейнджер намеренно осталась, сомнения невозможны. Их желания идентичны, а значит, есть шанс воплотить мечту.       Одним уверенным движением Том освобождает стол от пергамента, перьев и книг. Грубо хватает Гермиону и усаживает на гладкую поверхность столешницы. Многовековые стены Хогвартса отражают трель звонка, созывающего на урок учеников. Но только не их, возбуждённых нарушителей, поддавшихся страсти.       Том нависает над ней, устроившись между её ног. Одной рукой он опирается о стол, другой нагло пробирается под юбку гриффиндорки и сжимает бархатную кожу бедра. Наверняка останется след, по крайней мере Том нацелен его оставить. Гермиона вздыхает, уткнувшись носом в его плечо. Ей мало простых прикосновений, она нуждается в бо́льшем, потому жалобно стонет, раздвигая бёдра ещё шире. Том неспешно очерчивает кончиком языка пульсирующую венку на её шее.       Он вдыхает её запах, приторно сладкий. Быстро моргает, пытаясь понять, чем же пахнет Грейнджер. В спутавшемся клубке сознания он хватается за спасительную нить. Запах, знакомый с детства, Том узнаёт его.       Гермиона пахнет мёдом.       Её проворные пальчики подцепляют край его верхней части гардероба, оттягивают, заставляя избавиться от мешающей колючей ткани. Том помогает Грейнджер, снимает через голову свитер и подкладывает ей под спину. Простая забота находит отклик в ласке. Гермиона поглаживает кончиками пальцев его живот, боясь сделать что-то не так.       — Так будет удобнее, — он улыбается.       — Ага, — Гермиона чуть отползает, устраиваясь спиной на тёплой ткани.       Он осторожно покусывает её плечо. Спускается ниже и впивается жадным поцелуем в область ключицы. Ему необходимо оказаться внутри наглой девчонки. Том трётся о её промежность, рычит сквозь зубы от пожирающего желания.       Дверь класса не заперта, и каждый желающий может войти в любой момент. Том отстраняется от Гермионы чтобы взять волшебную палочку и вывести необходимую руну, но его правую руку бесцеремонно перехватывают в воздухе. Гермиона крепко сжимает его запястье, направляя к внутренней стороне бедра.       — Я хочу вас!       Её слова точно Империус действуют на сознание профессора.       Откинув палочку в сторону, наплевав на неосторожность и моральный запрет, Том хватается за металлическую застёжку ремня. Пальцы не слушаются хозяина. Недолго повозившись с ремнём, Том наконец расстёгивает ширинку и спускает брюки вместе с нижним бельём до колен. Взгляд Гермионы нацелен на его пах. Реддл чувствует слабую дрожь в её теле. Она боится. Мерлин! Он станет первым мужчиной в жизни Гермионы Грейнджер? Её страх в глазах ясное тому подтверждение.       — Просто расслабься, — ведь так говорят в подобных ситуациях?       Она послушно кивает и подтягивает юбку к самому пупку.       Вид её нагого тела настолько волнительный. Том смахивает со лба выступившую испарину. Ему придётся быть аккуратным, более того, он обязан сделать всё возможное и невозможное, чтобы Гермиона запомнила свой первый раз не как нечто ужасное.       Он изучающе смотрит на неё: щёки покрылись багряным румянцем, но не от смущения. В этом он уверен. Гермиона опирается локтями о стол, открываясь ему в невероятном ракурсе, опускает дрожащие ресницы и прикусывает нижнюю губу. Юная, совершенно неопытная, полностью захваченная первобытным желанием.       Где же ты была раньше?       Он осторожно, приложив всю свою нежность, поглаживает внутреннюю поверхность её бёдра. Ей нравится. Том прислушивается, слегка щекочет острое девичье колено. Гермиона улыбается, смиренно опустив ладони на крепкие плечи Реддла. Когда его пальцы пробираются выше, она задевает кожу ноготками, слегка выгибая спину.       Грейнджер почти готова. Она сочится смазкой, которую Том неспешно размазывает вдоль половых губ, задевает клитор костяшками пальцев, и она впервые издаёт громкий протяжный стон. Ему интересно, какая Гермиона на вкус, и он поочерёдно облизывает указательный, средний и большой пальцы. Эта девочка пропитана сладостью.       Гермиона тянется к нему, чтобы поцеловать, и Том позволяет ей маленькую прихоть. Касается губами уголка её маленького распахнутого рта, проводит кончиком языка, слегка поддразнивая. Не теряя времени, сжимает в кулаке член, поглаживает головкой клитор и направляет ко входу. Главное не спешить, нельзя навредить. Хотя совладать с собой почти невозможно, особенно, когда она самостоятельно практически насаживается на него, ёрзая на скользком столе.       Реддл глубоко вдыхает аромат мёда.       И наконец жадно впивается поцелуем, резко входя в неё, заполняя на половину.       Замирает, позволяя мышцам влагалища расслабиться и привыкнуть к боли. Грейнджер молчит. Невозможно представить, о чём она думает прямо сейчас. Её лицо, как и тело, напряжены из-за новых и не самых приятных ощущений. Разочарована ли она? Наверняка подружки рассказывали ей о сексе, как о чём-то прекрасном, дарящем удовольствие. А что получила она? Боль и рухнувшие надежды?       Том не может так оставить это. Ей должно понравиться, главное приложить все усилия.       Он вновь терзает её долгим поцелуем, но без прежнего натиска. Ласково исследует её рот, поглаживая свободной рукой хрупкую талию. Гермиона расслабляется, он чувствует это. Притянув её к себе, насколько это возможно, он подаётся вперёд, медленно и осторожно заполняя её целиком. Гермиона выдыхает в его рот, впиваясь в кожу спины ноготками. Плевать! Пусть хоть раздерёт в кровь.       — Всё хорошо?       Разве это не он должен задавать подобные вопросы? Маленькая ведьма беспокоится о его комфорте. Глупая, уже не невинная Грейнджер.       — Да, — голос низкий, слегка хрипящий. — Тебе всё ещё больно?       — Нет, — говорит она и начинает плавно двигаться.       Только не останавливайся, Грейнджер! Не смей прекращать эти рваные прекрасные движения!       — О, да!       Сознание профессора взрывается красками, отрывками самых тёплых воспоминаний о гриффиндорке. Он берёт инициативу в свои руки. Схватив Гермиону под ягодицы, притягивает ближе к себе и ускоряет темп.       Она стонет. В её голосе слышится яркое наслаждение — от боли и разочарования не осталось и следа.       Голова Гермионы запрокинута, спина выгнута дугой, она придерживается руками за его плечи. Не зря Распределительная шляпа отправила Грейнджер в Гриффиндор. Податливая гибкая львица, не иначе. Мурчит ему на ухо, целует в висок. А когда он прижимается сильнее, задевая самое чувствительное место, она стонет ещё громче. Их дыхание сливается воедино, заполняя класс разрядом животного желания.       — Том, пожалуйста… ах…       Она прислушивается к нему. Том сосредоточен. Его вид, точно изваяние великого творца, подарившего миру восьмое чудо света. Внизу живота разгорается адским пламенем жар и распространяется по всему телу сотнями, нет, миллионами мурашек. Гермиона чувствует, как мышцы сжимаются чаще от быстрых настойчивых движений профессора. А когда он ласкает её самую чувствительную точку большим пальцем, она растворяется в сладостной неге.       Ей совсем не хочется, чтобы их сближение заканчивалось. Неизвестность пугает и она хватая ртом воздух, задаёт ему вопрос:       — Том, я… — она смотрит на него, закусывая губу. — Мне кажется? Я…       — Т-ш-ш, — молчи, Гермиона, не нужно лишних фраз. — ты прекрасна!       И его слов достаточно, чтобы её тело пронзил мощный разряд наслаждения. Её первый оргазм. Поняла ли она, от чего максимально прогнулась в спине и ударилась затылком о столешницу? От чего Том зарычал в её губы, сбавляя темп проникновения? От чего весь окружающий её мир сконцентрировался в крохотную точку внизу её живота и взорвался фейерверком невиданных доселе ощущений? Скорее всего да. Потому как, не приходя в себя, Гермиона приподнялась и тихо заговорила:       — Я никогда не испытывала таких ощущений, профессор.       — Добилась своего и больше не назовёшь меня по имени? — издевательски усмехнулся Реддл.       Гермиона хотела ответить, но Том тут же накрыл её рот своей ладонью. Толкнувшись ещё пару раз, он задержал дыхание, и в самый последний момент вышел из неё и излился на пол.       Вот оно — чистое благословение за его противоестественные мучения. Сейчас ему наплевать на запрет, ведь он вкусил запретный плод и получил необходимое, а дальше будь что будет!       Было ли ей так же хорошо?       Том наклоняется чтобы надеть сползшие к щиколоткам брюки, спешно подхватывает их и выпрямляется. На автомате, глядя на приходящую в себя Гермиону, застегивает застежку ремня. В теле ощущается приятная усталость.       — Я свободна? — Гермиона сползает со стола и одергивает юбку.       — Да.       Профессор и не подумал, что всего одно слово, точно пощечина, отпечатается на лице Грейнджер. Она хмурит брови, глядя на него, и поджимает губы. Девчонка злится. Видимо, она ожидала совсем другой ответ.       — Я хотел сказать, не смею задерживать вас, мисс Грейнджер, — ретировался Реддл, вымученно улыбаясь одними уголками губ.       — Вы сказали то, что хотели, не стоит излишне любезничать.       Гермиона нервно застёгивает перламутровые пуговицы рубашки, а затем накидывает на плечи мантию. Её движения скованы, руки дрожат. Ещё чуть-чуть, и Том взвоет от вида разочарованной девочки. Всё-таки он всё испортил! Он делает шаг к ней навстречу, но останавливается от вскинутых в защитном жесте рук Гермионы. Одинокая слеза скатывается по её щеке. Том не может противиться желанию утешить и против воли Гермионы подходит к ней. Обнимает за плечи, прижимает к себе и чуть слышно шепчет:       — Можешь уйти или остаться, Гермиона, — он поглаживает её непослушные локоны. — Я не вправе решать за тебя, но, думаю, ты знаешь, чего хочу я.       Она ведь знает, чувствует нутром, что Реддл готов отдать последнее, лишь бы она осталась. И не важно, что он сказал, не важно, каким тоном.       — Я пропустила нумерологию, — к чему она сказала это? Гермиона и сама не поняла.       — Ах, как досадно вышло, хотя я уверен, ты нагонишь пропущенный материал.       — Обязательно, — она улыбается, прижимаясь щекой к груди профессора. — К тому же, я ещё вчера подготовилась к новой теме.       — Вот и славно.       Том осторожно отстраняется от неё, вглядываясь в юное лицо. Проводит кончиками пальцев по острому подбородку, нарочно задевает искусанные губы. Грейнджер смущенно опускает взгляд. Неужто ей действительно стыдно? Быть этого не может.       — Я жду тебя после отбоя здесь, — Том целует её в макушку, напоследок втягивая ноздрями сладкий аромат. — Придёшь?       — Приду.