Тишина

Блаженная тишина возникает не скоро, сначала ещё слышатся стоны и вскрики. Откуда-то пахнёт жареным мясом, где-то гогочет стража. Лорана висит, беспомощная и связанная, на руках у своего мучителя. Его шаги невозможно услышать, лишь ощутить присутствие — леденящее кровь, вызывающее неописуемый ужас. Холодные руки бережно обнимают её тело, стараясь заслонить от окружающей мерзости. В подземельях Нераки оживают самые жуткие страхи. Лорана ничего не видит, она замотана в белый саван, как покойница. Но не слышать не получается: когда они спускаются в подземелье, раздаётся крик, пронзительный, женский. А за ним — мерзкий хохот нескольких солдат. — Проклятое место, — звучит утробный голос. Голос Повелителя Сота. Бессмертного и безжалостного рыцаря Черной Розы. Проклятья и конца Лораны. Дым факелов разъедает лёгкие, мешает глотать. Слышится скрип, и металлическая решетка опускается, оставляя их одних. В холодной безлюдной камере. Мёртвого рыцаря и его добычу. Лорана содрогается, неподвижно замерев навесу. Слишком хорошо она понимает, что её ждет. Стальные иголки, вонзаемые в кожу, под ногти. Их будут поворачивать до тех пор, пока она не заговорит или не откусит собственный язык. Или дыба, с неторопливым палачом, крутящим устройство с нарочитой неспешностью. Сначала придет боль, затем возникнет чувство, что руки одну за другой отрывают от тела, медленно, дотошно и безжалостно. Через какое-то время сломается первое запястье, ладонь унесет куда-то верх, а болевой шок накроет горячей волной. Говорят, самое тяжелое, когда трескаются кости ног, вспарывая кожу и заставляя беспомощно кусать губы. Они будут торчать, как обломки, растасканные в разные стороны неведомой силой. Как и жилы, намотанные на кости, медленно вытаскиваемые из тела. Лорана знает, что когда переломится позвоночник, она уже ничего не будет чувствовать. А, может, её сначала отдадут на потеху солдатам, мерзким драконидам и гоблинам. Как ту несчастную пленницу, мимо которой они шли. И тонкая ткань савана будет разорвана, обнажая нагую плоть. Холодные прикосновения латной перчатки возвращают Лорану к реальности: Сот опускает ладонь ей на бедро, и пробегает по нему пальцами, слегка постукивая. Белый саван не спасает, возникает ощущение, что она совершенно голая. Беспомощная жертва кошмарной твари. Грудь сковывает от отвращения и Лорана тщетно пытается вывернуться, нанося удары в пустоту. Он хохочет, еще крепче стискивает её в объятиях и целует в висок. Ледяное дыхание оставляет отпечаток на коже, легко проходя сквозь белую ткань. — Потерпи, — жаркий шёпот обещает адские муки, — ещё немного и ты станешь моей. Ей вспоминается запах Бакариса, человеческий, сводящий с ума, и так похожий на запах Таниса. Запах живого мужского тела. Дыхание Сота замирает, он проводит рукой по её груди, доходит до шеи и, не спеша, стискивает. В ушах звенит, Лорана хватает ртом воздух, но тщетно. Сознание гаснет, и последние жизненные силы покидают её. Она падает вниз, в темноту, туда, где ждёт Танис. Родной и такой далёкий. Неподвижное тело, закутанное в белый саван, лежит на полу. Чистом, выскобленном от крови, пота и грязи. Лорд Сот неподвижно стоит над эльфийкой и рассматривает золотистые локоны, выбивающиеся из-под ткани. Ему даже жалко, что их придется отрезать, но иначе нельзя. Она должна страдать, молить о прощении, ползать перед ним на коленях. Как тогда, когда ползал и молил он сам. В огненном пламени, одинокий и всеми покинутый. Может, тогда, наконец, заткнутся мёртвые эльфийки и наступит блаженная тишина. И Лорд Сот сможет уснуть, долгим, исцеляющим сном. Он хмыкает и покидает камеру в полной уверенности, что завтра найдет Лорану безумной, сошедшей с ума и умоляющей убить её. Что ж, Сот сумеет удовлетворить просьбу дамы. Как настоящий рыцарь. Галантно и незабываемо. Солнечный свет заливает башню, успокаивает и дарит надежду. Белый снег, лежащий на равнине, искрится в утренних лучах, возвещая начало нового дня. Теплый ветерок треплет золотистые волосы, играет с непослушными прядками. Лорана улыбается и закрывает глаза, ей чудится, будто бы она дома. Он подходит неслышно, мягко ступая по древним плитам. Хмурый и усталый, прямо как Танис в последнее время. — Видишь, скоро весна? — она показывает рукой на горизонт, туда, где уже распускаются первые почки. Ей хочется рассказать, какие цветы растут в Квалиносте и как замечательно колышутся берёзки на ветру. И попросить уехать. Бросить башню, войну, смерть, найти, наконец, Таниса и уехать. Далеко-далеко, туда, где поют птицы, и никогда не бывает зимы. — Тебе пора, — отвечает он невпопад, бережно поправляя её видавший виды плащ. — Тебя Танис ждёт. — Но Стурм… — Лорана удивленно оборачивается и замолкает. Снег падает им на плечи, в небесах ревут драконы, умирают люди, а в груди у него дыра. Черная, безжалостная, глубокая. Из неё сочится алая кровь, стекает по древним латам, когда-то белым и начищенным до блеска; а сейчас — закопченным от гари, треснувшим и серым. Лорана слышит свой крик, пронзительный и беспомощный. Она думает, что, если остановить кровь, он вернётся. Спасёт её от Сота и заберет к Танису. Туда, где не бывает зимы. Но Стурм ласково берёт её руки в свои и целует окровавленные пальцы. — Тебе пора, сердечко моё. Еще не время. Синий дракон пикирует вниз, разнося башню вдребезги. Блаженная тишина разрывает пространство, унося Лорану прочь. Туда, где вечное лето. Окровавленное истерзанное тело сбрасывают вниз, чтобы через пару часов стервятники выклевали застывшие глаза. Давняя нераканская традиция, экономящая силы и труд рабов. Не нужно убирать падаль, только иногда выбрасывать сгнившие останки. Стервятники и крысы прекрасно знают своё дело, с удовольствием поедая то, что с чем больше не могут развлекаться солдаты. Сот признаёт, что лорд Ариакас, придумавший весёлую забаву, мудрый человек. Другие рабы, зная, что их ждёт в случае неповиновения, стараются не вызывать гнева своих хозяев. Ведь иногда в яму бросают еще живых людей, особо досадивших страже и непослушных. Перепачканные кровью кудри трепещут на ветру, пока тело стремительно падает. Тонкий стан, одетый в дряхлые лохмотья, вызывает в Соте смутные чувства: мёртвая слишком хороша, чтобы стать пищей для крыс и стервятников. Она могла бы украсить любую постель, нагая, бледная, сводящая с ума. Но — непокорная, поэтому и отданная на потеху драконидам. Отметины от их лап ещё видны на молочной коже, покрытой синяками и разорванной в самых невероятных местах. Внутренности вывалились, и частями валяются рядом, покрывая других покойников. Руки обглоданы, ближе к сгибу, одного локтя нет — вместо него кровавое месиво и торчащие жилы. Пальцы обсосаны, без ногтей и фаланг, изломанные и слегка посиневшие. — Кушали они её, что ли?! — со скучающим видом зевает Китиара, щурясь от сильного солнца. — Кто знает, — пожимает плечами он, — ты плохо выглядишь после перелёта. — Предлагаешь мне отправиться спать? — она звонко, чарующе хохочет. — И отведать чью-нибудь нагую плоть? Сот утробно фыркает и качает головой. — Нет, просто отдохни. Завтра — долгий и важный день. День твоего триумфа! Китиара соглашается и, зевая, уходит прочь, сопровождаемая восхищёнными взглядами солдат. Так могут смотреть только на богиню. Прекрасную и смертоносную. И именно так Сот смотрит на завёрнутую в белый саван эльфийку. С мужеством переносящую заточение и ужасы нераканских подземелий. Ни разу не закричавшую и не попросившую о пощаде. Сот чувствует, что даже смерть пасует перед ней. — Смирись, Китиара. Ты — проиграла. Эльфийка выживет, зато ты, моя дорогая… Ты — займешь её место! Во мраке и вечной тишине. Там, откуда нельзя вернуться.